Правда, возможно, и не прошлое являлось причиной такого выражения на лице Осри. Те тревожные догадки, что омрачили радость Омилова при виде Брендона, вновь выступили на первый план, и они же обозначились свершившимся фактом во взгляде его сына. Омилов не слишком хорошо считал в уме, но Осри, зарабатывавший на жизнь преподаванием астрогации, без труда рассчитал бы минимальную продолжительность перелета с Артелиона на Шарванн. Холодок пробежал по спине Омилова: или Брендон сумел каким-то образом побить все известные рекорды скорости, или...

- Брендон? - произнес он. - Разумеется, я рад видеть тебя, но к чему такая спешка?

Омилов подумал обо всех неизбежных ритуалах, связанных с королевской Энкаинацией: по установившемуся порядку Брендону полагалось бы пировать несколько недель, гостя в самых богатых домах Панархии.

- Может, я некстати? - Брендон перекинул длинную ногу через перила и уселся. Лицо его, высвеченное последними лучами заката, было откровенно усталым. - Если вам не хочется меня видеть, мы улетим,

"Он совершенно точно улетел в день своей Энкаинации. Почему?"

Словно для того, чтобы поддразнить его, к Омилову вновь вернулась недавняя мысль: "Слишком много уважения к форме законов и никакого интереса к их истинному содержанию..." Он внимательнее вгляделся в лицо Крисарха. Нет, тут не только усталость, тут что-то еще.

- Что случилось? - спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал ровно и, не удержавшись, добавил, словно цепляясь за последнюю соломинку:

- Ты, должно быть, улетел сразу после Энкаинации? Брендон взял пустой бокал, который Омилов только что забрал у сына, и налил в него из графина.

- Перед, - сказал он с убийственной простотой. - Я заскочил сюда попрощаться.

Омилов тряхнул головой.

"Если Семионовы ищейки не пасут нас уже - а в таком случае мы все равно бессильны что-либо изменить, - с этим можно обождать. Раз он здесь, у него должна быть на то причина. В присутствии Осри он все равно её не откроет".

- Пошли. Спрошу у Парракера чего-нибудь выпить, - произнес он вслух, пытаясь оправиться от шока и не думать о тех разрушительных последствиях, которые мог иметь неожиданный визит Брендона. Он перевел взгляд на второго человека, до сих пор терпеливо державшегося на заднем плане, и испытал новый шок, на этот раз несколько слабее, когда узнал в нем Леника Деральце, телохранителя, исчезнувшего вскоре после этой лусорской истории...

- Заноси багаж в дом, Деральце, - кивнул он. - Парракер разместит вас со всеми удобствами.

"С этим я как-нибудь разберусь. В конце концов, разве не за умение справляться с ситуациями, не предусмотренными правилами, меня ценили?"

На мгновение в памяти его мелькнул знакомый образ, и он окончательно сбился с толку, затерявшись в воспоминаниях.

Он едва успел подойти к двери, как из его рабочего кабинета послышался еще один звонок коммуникатора, на этот раз пронзительный и настойчивый. В первый раз за последние десять лет у Омилова пересохло во рту от страха: это мог быть знак того, что Семион готов нанести удар. . Он услышал шаги за спиной.

- Что это, папа? - спросил голос Осри.

- Я... - Омилов так и не решил что сказать, когда Парракер, его дворецкий, вышел ему навстречу, держа что-то в руках.

- Сэр, это прибыло только что, с пометкой "срочно, лично в руки".

Омилов принял у него посылку, и Парракер, переведя взгляд на вновь прибывших, не смог сдержать удивления. Не вымолвив больше ни слова, он склонился в низком поклоне.

- Парракер! - улыбнулся Брендон. - Как жизнь? Дворецкий поклонился еще раз, потом повернулся к Омилову. Лицо его снова сделалось непроницаемым,

- Спасибо, - поспешно сказал Омилов, представляя себе, что творится у дворецкого в голове. - Проводишь Деральце в гостевые покои?

Деральце поднял свою ношу и, прежде чем последовать за Парракером, смерил Осри долгим, оценивающим взглядом.

Омилов повернулся, так и не выпуская коробки из рук. Какое-то странное было от нее ощущение: она казалась тяжелой и одновременно легкой, и от того ощущение нереальности, охватившее его еще в тот момент, когда он узнал лицо Брендона, только усилилось. Он вернулся на веранду; чувства его обострились, словно чтобы противостоять окутавшему его мысли туману. Теплый вечерний ветерок принес на веранду ароматы сандалового дерева и юмари; в саду пробовали голоса к ночному концерту местные лягушки.

- Не посмотреть ли нам на это? - предложил он, сам удивляясь тому, что голос его может еще звучать нормально. Он протянул руку, чтобы поставить коробку на столик. От странного несоответствия массы и легкости все внутри у него болезненно сжалось, но, оказавшись на столе, коробка больше не двинулась, и он с облегчением выпрямился.

- От кого это? - спросил Осри.

Омилов всмотрелся в сопроводительную карту.

- Похоже, сюда посылку переадресовали. Первоначальным адресатом тут значится некто "Мартин Керульд, Первый Эгиос". Забавно. Мой давний студент, о котором я ничего не слышал лет десять, не меньше. - Он поднял взгляд на Брендона, пытаясь понять, не связаны ли эти два события между собой, но Брендон никак не отреагировал на это имя.

Омилов сорвал защитную обертку, и у него перехватило дыхание: под ней оказался альгаманский ларец с секретом - резной деревянный ящичек с перламутровой инкрустацией. Осри и Брендон не сводили с него глаз. Осри хмурился, как всегда, когда происходило что-то неожиданное; лицо Брендона оставалось вежливо-невозмутимым, но взгляд его беспокойно шарил по саду. Почему он не прошел Энкаинации? Омилов никогда еще не слышал о подобном. До сих пор не слышал,

Пока пальцы Омилова сами собой пробовали варианты решения отпиравшей ларец головоломки, в голове его всплыли воспоминания о Брендоне, каким тот был десять лет назад - он обожал различные розыгрыши безотносительно к наказанию, неизбежному даже для Крисархов. Ярче всего запомнился, пожалуй, гриб-вонючка, загадочным образом оказавшийся в кресле кого-то только что произведенного в рыцари на банкете в честь этого события.

Конечно, все это было неизмеримо серьезнее, и все же что-то во взгляде Брендона убедило Омилова в том, что тот полностью отдает себе отчет в своих действиях. Это было тяжелейшее мыслимое оскорбление всей дворцовой верхушке - такое не забудется никогда, ни за что. Даже его отец, Панарх, не в силах будет заглушить ту бурю возмущения, которую оно поднимет.