Один человек дал суфийскому мистику в подарок золотую чашу с красивой рыбой. Суфий посмотрел в чашу, увидел рыбу, и ему стало ее жалко, потому что чаша была для нее тюрьмой.
Он пришел к озеру и был безмерно счастлив, освободить рыбу. Он бросил рыбу в озеро. Он был счастлив хотя бы потому, что теперь в распоряжении рыбы было все озеро, великая свобода, пространство, которое действительно ей принадлежит. Золотая чаша - хотя и золотая, она была ограничением.
Тогда он стал думать, что делать с чашей. Подумав, он забросил чашу в озеро.
На следующее утро он снова пошел посмотреть, как дела у рыбы. Он был удивлен: рыба была в чаше, а чаша в озере. Что случилось с рыбой? Она снова выбрала чашу. Теперь чаша в озере, но рыба не в озере; рыба снова забралась в чашу. Она жила в ней так долго, что чаша стала ее домом. Мистик думает, что это тюрьма, но только не для рыбы; может быть, она боялась свободы.
Мать Бобби вернулась после длительного отсутствия и теперь спрашивала маленького сына, что происходило, пока ее не было.
- Однажды вечером началась гроза, и я испугался, поэтому папа и я спали вместе.
- Бобби, - поправила его молодая хорошенькая французская няня, - ты хочешь сказать «мы с папой»?
- Нет, - сказал Бобби, - это было в прошлый вторник. А я говорю о понедельнике.
Грэйс и Марта были из одной и той же фешенебельной и приличной школы. Как-то они вместе проводили отпуск в Нью-Йорке. Там они встретили одного богемного художника, и на одной из его выставок Грэйс обратила внимание на холст, изображающий вызывающе обнаженную женщину, поразительно похожую на ее подругу.
- Марта, - выдохнула она, - эта картина похожа на тебя как две капли воды! Только не говори, что ты позировала голой!
- Конечно нет, - пробормотала Марта, краснея. - Должно быть, он рисовал по памяти.
Миссис Вайссман жила в мансарде на тридцатом этаже дома на Парк-авеню. Каждый день, когда она поднималась или спускалась на лифте, Манелли, лифтер, видел, как она осеняет себя крестным знамением. Наблюдая это несколько дней, он не мог удержаться, чтобы не спросить, не католичка ли она.
- Конечно, нет. Я еврейка.
- Не понимаю, - сказал Манелли. - Если вы еврейка, почему вы креститесь каждый раз, когда входите или выходите из лифта?
- Крещусь? - рявкнула миссис Вайссман. - Не говорите ерунды! Я проверяю, на месте ли моя пряжка, брошь, заколка... заколка!
Беременной женщине сказали, что, если она хочет, чтобы ее ребенок вел себя определенным образом, она должна каждый деть говорить:
- Я хочу, чтобы мой ребенок был таким-то и таким-то...
Это будет программировать зародыш, и ребенок родится уже с этими привычками.
Она заметила, как трудно учить детей хорошим манерам, и каждый день неустанно говорила:
- Я хочу, чтобы мой ребенок был вежливым. Она была беременна девять месяцев, затем десять, затем одиннадцать, и так продолжалось годами. В конце концов, она умерла, так и не родив. Врачи сделали вскрытие, и нашли двух маленьких старичков, кланяющихся друг другу и говорящих:
- Только после вас!
Перлман заработал миллионы на хлебопекарном бизнесе. Он приехал в Рим к Папе и сделал огромное пожертвование церкви.
Папе было очень приятно, и он сказал:
- Мистер Перлман, есть ли что-нибудь, чем я могу выразить свою благодарность?
-Да, Ваша Честь, - ответил пекарный магнат. - Не могли бы Вы внести небольшое изменение в Молитву Господу?
- Ах, мистер Перлман, - нахмурился Папа, - боюсь, что это невозможно. Молитву Господу повторяют ежедневно миллионы христиан.
- Я знаю, - сказал Перлман, - но лишь небольшое изменение. Там, где говорится: «Хлеб наш насущный дай нам», пусть будет: «Хлеб наш насущный дай нам из пекарни Перлмана».
Католический священник впервые взял своего нового ассистента в больницу. Новенький священник зашел в комнату реанимации и подошел к человеку, лежащему в кислородной маске.
- Я здесь для того, чтобы помочь, чем могу, - сказал он. Пациент ничего не ответил, и священник снова предложил свою помощь. Снова никакого ответа. Затем внезапно пациент схватил карандаш и бумагу и стал лихорадочно писать, после чего упал мертвый.
Священник взял бумагу и взволнованный выбежал из комнаты, крича:
- Отец! Отец! Я получил первую исповедь! Отец взял бумагу и прочитал:
- Сойди с кислородного шланга, сукин сын!
Один человек решил отправиться в путешествие со своей восемнадцатилетней дочерью.
- Что? А как же я? - воскликнула жена.
- Только не это! - сказал он. - С твоим большим ртом ты испортишь мне весь отпуск. С меня уже довольно. Я беру дочь, и разговор окончен.
И они поехали. На поезд, в котором ехал этот человек и его дочь, напали грабители. Они отняли все.
- Со мной все кончено! - закричал человек. - Все пропало!
- Нет, папа, - сказала дочь, - я спасла драгоценности. В ту минуту, когда я увидела, что приближаются грабители, я сняла кольца, бриллианты и браслеты и положила их в рот.
- Чудесно! - сказал отец. - Но если бы только мы взяли с собой твою мать, мы могли бы спасти и чемодан.
Кларенс и Лулу сидели на веранде в Кентукки теплым летним вечером, держась за руки. Лулу обернулась к Кларенсу и сказала:
- Кларенс, скажи что-нибудь теплое и мягкое. Кларенс смущенно обернулся к Лулу и сказал:
- Дерьмо!
У кроткого маленького клерка в банке были подозрения. Однажды он ушел с работы рано, и на самом деле по прибытии домой обнаружил в прихожей незнакомую шляпу и зонт, а свою жену - в объятиях другого мужчины.
Вне себя от ярости, муж схватил зонтик и сломал его о колено.
- Вот тебе! Надеюсь, пойдет дождь!
Одна женщина, ведя машину со скоростью около восьмидесяти миль в час, вдруг заметила, что за ней едет полицейский на мотоцикле. Она не притормозила, сообразив, что может от него оторваться, если наберет девяносто миль. Оглянувшись, она увидела, что за ней едут два мотоциклиста. Она снова нажала на газ. Обернувшись еще раз, она увидела трех мотоциклистов.
Внезапно перед ней возникла сервисная станция. Она с визгом тормозов остановилась напротив и бросилась из машины в женский туалет.