- Ох, и хитра же ты!.. Лучше я еще малость тут посижу. Перья у меня не просохли.

- Хочешь, я тебя через речку переправлю? Садись на спину! Я хорошо плаваю.

- Спасибо... Вчера и я, слава богу, научилась! - похвасталась индюшка.

- Я тебя очень прошу, - не отставала рыжая. - Иди домой и покажись хозяевам. Они ведь думают, что тебя нет в живых. Может, обрадуются и моих детей отпустят.

- Ладно, успеется...

- Вот дуреха! - рассердилась лиса. - Захочу, так я тебя и потом сцапаю.

- Потом - это не сейчас. А я хочу еще раз своих деток увидеть.

- Думаешь, я не хочу?! Если ты так, то сбегаю я к вам во двор и передушу всю эту мелочь! Только ты их и видела!

Хромуша поняла, что лиса не шутит, и, не переставая охать, что ее дети ни в чем не виноваты, стала высматривать место, где бы удобней перебраться через ручей.

Микас с Джимом, склонясь над клеткой, наблюдали за лисятами. Мисочка с молоком, которую они оставили вчера, была опрокинута. Попробовали они хоть капельку или просто разлили? Лисята выглядели бодрее, но по-прежнему жались друг к дружке в дальнем углу.

- Что им молоко... - сказал Джим. - Вчера индюшатины натрескались.

И тут раздался крик Януте:

- Хромуша нашлась! Хромуша!

Заперев дверцу, мальчики бросились с сеновала - неужели правда?

Хромуша ковыляла по другую сторону плетня и от волнения не знала даже, через какую дыру залезть во двор.

Подоив корову, пришла мама Микаса.

- Неслыханное дело! - стала рассказывать она. - Сижу, дою корову и думаю, кого это Буренка испугалась? Поворачиваю голову - лисица! Увидела меня - и шмыг под самым носом у коровы. Хотела схватить камень да крикнуть: "Кыш, окаянная!", а тут смотрю - индюшка... Ковыляет вслед за лисицей... Придется вам отпустить лисят, раз такое на свете творится. Побалуйтесь сегодня, а вечером чтоб выпустили.

- Пожалуйста, мама, - стал просить Микас. - Можно, я буду их растить. Они уже целую мисочку молока вылакали.

- Нет, нет, - покачала головой мама. - Видели бы вы, как они шли, иначе бы заговорили. Не так лисят, как их бедную маму жалко.

- Лиса была кровопийцей и останется! - выпалил Джим. - Сколько она птичек душит!

- Лучше бы Хромуша не приходила... - бормотал Микас. - Охотились, мучались и вот те на...

- Если не мы, так другие - все равно лиса охотникам попадается, - поддержал его Джим.

Януте понимала, что мальчики неправы и лисят надо выпустить. Но ведь лисята такие славные, жалко с ними расставаться. Она тоже стала просить - так ласково, так умильно, что тетя наконец махнула рукой:

- Ладно уж... - Только чур - их голодом не морить.

А лисица забралась под стожары, на которых сушился клевер. Она терпеливо ждала, пока люди, покормив скотину и порадовавшись индюшке, пойдут на сеновал и выпустят лисят. Отсюда, с горки, ей было видно, как счастливая Хромуша хлопочет вокруг своих воспитанников. Глаза у лисицы были, как у ястреба - она видела даже воробья, к которому подкрадывался кот Черныш. Вот он цапнул беднягу и затрусил за хлев - завтракать.

Потом она долго смотрела на кур, которые пролезли через дыру в плетне и добрели до клеверного поля. Они были до того глупые, так неуклюже ловили бабочек, что невольно возникал соблазн вскочить и хоть страху на них нагнать.

Но лисица сдержалась. Она не спускала взгляда с хутора, видела, как люди ходят по двору, и терпеливо ждала от них справедливости.

ЗАВИСТЬ

После того пожара, когда Гедрюс спас Расяле, Микас-Разбойник стал какой-то невезучий. Не то, что раньше, когда приятелей и хвалили, и ругали примерно поровну, и этим равенством они дорожили больше, чем всеми своими сокровищами: увеличительным стеклом, перочинным ножом, фонариком да парочкой кроликов.

Когда Микасу ставили двойку, Гедрюсу было стыдно получать больше тройки. А когда Гедрюс однажды поскользнулся на льду и, больно ударившись, заплакал, Микас тут же шлепнулся на бок и принялся стонать, что ушиб локоть...

А вот с весны, с того дня, когда Гедрюс, очкастый и прославленный, вернулся из больницы, их дружба - словно кукла Расяле - хоть и уцелела, не сгорела при пожаре, но все же отдавала гарью.

В самый клев плотвы, когда Гедрюс таскал домой рыбу сумками, Микас сидел в школе и выправлял свои несчастные двойки.

Кое-как спихнув эту напасть, хватается и Микас за удочки, но за целый день принесет всего две-три рыбешки для Черныша. А тут еще папа сообщает новость: Гедрюс поймал сома! Микас с Джимом приносят из лесу девять подберезовиков да три подосиновика - хорошо бы не червивые! - а Гедрюс наутро всем рассказывает, что нашел двадцать пять боровиков...

- Дуракам счастье, - сказал по этому случаю Джим, но и поговорка не очень-то утешила Микаса.

И вот наконец настал час и Микасу хвастаться! "Приходите-ка, друзья, увидите такое, чего не видели! Ладно, Гедрюс, похвастался своими боровиками да сомом, и будет... Оба с Расяле приходите увидите добычу Микаса-Разбойника! Не один, правда, поймал, а с отцом и братом, но все-таки..."

Да, увидев лисят, Гедрюс остолбенел. Прямо дара речи лишился. Зато Расяле стрекотала без умолку:

- А... а... а почему лисички ничего не говорят? А почему лисенки такие лохматые? Может, лисятам вареников принести? У нас сегодня вареники!

- Они не свиньи, чтоб вареники есть! - отрезал Джим. - Им эту, как ее, дичь подавай!

- Какая там дичь... - вздохнула Януте. - Они даже молока не пьют.

- Проголодаются - попьют... Пускай привыкают... - навалившись грудью на клетку, рассуждал Микас-Разбойник.

- А... а... это правда, что ты свой зуб проглотила? - спросила Расяле у Януте.

- Конечно, - кивнула та. - Кашу ела, проглотила да еще молоком запила.

- Ну и ну! - удивилась Расяле. - Ты же могла умереть. Но ты ведь не умерла, правда?

- Не знаю, - озабоченно сказала Януте. - Еще неизвестно. Мне, говорят, операцию будут делать. Аппендицит.

Расяле почтительно замолкла и несколько раз повторила про себя это загадочное слово: "Аппендицит... аппенцидит..." Потом глубоко вздохнула и снова уставилась на лисят.

А Гедрюс восхищался не только лисятами. Ему все больше и больше нравилась Януте: и рассудительные ее речи, и щербатая улыбка, и манера накручивать на нос непослушную прядку.