— Здесь уютно, как в гнездышке, да? — пробормотал Бенедикт, пугающе-точно вторя ее мыслям. — Только посмотрите на себя. Пушистая, как птенчик. Хотите кофе или шампанского?

Ванесса поглядела на хрустальный стакан и чашку фирмы «Ройял Доултон», которые он протягивал ей, потом на серебряные приборы и накрахмаленные белые салфетки, разложенные на неровной поверхности одеяла. Для Бенедикта Сэвиджа только самое лучшее. Всегда.

— Кофе, пожалуйста, — чопорно произнесла она.

— Правильно, чтобы не болела голова, — вежливо произнес он, доставая термос из нержавеющей стали и наливая в чашку дымящийся кофе. — Молоко и сахар, миледи?

— Благодарю вас, нет.

Бенедикт передал ей чашку и налил еще одну для себя. Он развернул еду; сандвичи с беконом и яичницей, маринованные холодные цыплята, сливочный золотистый новозеландский чеддер, хрустящий домашний хлеб и маринованные огурчики, которые, как помнила Ванесса, она сама помогала консервировать.

— Довольно неловко получается: я должен спрашивать у вас самые простые вещи о том, что вам нравится и что не нравится, а вам все обо мне известно, — пробормотал Бенедикт, наблюдая, как она пьет кофе.

— Ну, положим, не все, — автоматически возразила Ванесса.

— И все же я чувствую себя в невыгодном положении.

Если это и была победа, то просто ничтожная, однако ей было приятно узнать, что он хоть в чем-то чувствует себя неуверенно. Ванесса не смогла удержаться от легкой самодовольной усмешки, когда весело произнесла:

— Ну, вот, теперь вы знаете, какой кофе я люблю.

Он ласково следил за тем, как на какую-то ничтожную долю она стала менее настороженной.

— М-м-м… Может, съедите что-нибудь, хотя я знаю, что вы не голодны.

У нее и так уже текли слюнки при виде всего этого разложенного перед ней великолепия. Поэтому она не стала возражать, когда он серебряным ножичком с гравировкой нарезал пирог и положил по кусочку на две тарелки. Прежде чем передать тарелку, он, несколько рисуясь, расправил салфетку и наклонился, чтобы поставить ее ей на колени.

— Как вы считаете, из меня бы вышел хороший дворецкий? — иронически спросил он.

Это было так неожиданно, что она выпалила правду:

— Господи, конечно нет!

— Это было сказано от души. — Он растянулся, лежа на боку и опершись на руку, и принялся за свой кусок пирога. — А почему?

— Потому что вы не… вы слишком… — Она остановилась, раздумывая, насколько можно раскрыть свое мнение о его характере.

— Ну так что? Слишком что?

— Слишком стары.

Он перестал жевать.

— Черта с два, стар!

Ванесса, которой совсем не понравился загоревшийся при этом огонек в его глазах, поспешила разъяснить:

— Я имею в виду, слишком стары для того, чтобы измениться. Вы привыкли, чтобы все было по-вашему. Не представляю, как бы вы без возражений принимали распоряжения…

— Мы о вас или обо мне сейчас говорим? — саркастически прервал он. — Я архитектор и каждый день получаю распоряжения от своих клиентов…

— У меня сложилось впечатление, что вы, скорее всего, принимаете только те распоряжения, которые хотите принять, — сухо заметила Ванесса. — Разве не поэтому вы ушли из отцовской фирмы? Признайтесь, вы просто не могли смириться с тем, что приходилось постоянно считаться с чьим-то мнением. Вам же нужно всем управлять, командовать. У вас же семь пятниц на неделе!

— Я не замечал, чтобы и вы особенно считались с чьим-то мнением. И когда это я требовал от своих служащих угождать мне?

Видно было, что он по-настоящему задет за живое, и Ванесса тут же едко вставила:

— Вы дали мне выходной и тут же требуете, чтобы я смиренно пребывала в вашем полном распоряжении!

Бенедикт мрачно улыбнулся.

— Смиренно — нет, я не такой уж оптимист. Однако если бы вы и в самом деле не хотели быть со мной здесь, Ванесса, вы бы уехали и оставили меня в туче пыли. Но вы не уехали. Не говорите мне, что из уважения к моему авторитету. Когда вам удобно, вы нисколько с этим не считаетесь. Если уж мы будем говорить начистоту, то не как хозяин и служащая, а просто как мужчина и женщина, Бенедикт и Ванесса.

Ванесса одарила его высокомерным взглядом.

— Я действительно не хочу…

— Нет, хотите. Вы хотите меня, и это вас пугает. Вы боитесь, что это сделает вас уязвимой. Но, черт возьми, мужчины тоже уязвимы. Еще в большей степени. Мы не можем скрыть, что женщина нас волнует. Посмотрите на меня, вы думаете, мне нравится, что я так плохо владею собой?..

Следуя взглядом за жестом его руки и не понимая, что он имеет в виду, Ванесса оглядела Бенедикта от плеч до бедер и почувствовала, что вся залилась краской, увидев очевидный факт его возбуждения, тут же опять переведя взгляд на его саркастическое лицо.

— Смутились? Подумайте, а мне каково?

Она покраснела еще гуще. Он рассмеялся отрывистым смехом.

— Ну, признаюсь, все не так уж и плохо. На самом деле… — тут в его голосе послышались хрипловатые нотки, — это даже чертовски приятно. Вопрос в том, что нам с этим делать?

— Ничего мы не будем делать, — нетвердо произнесла Ванесса, собирая остатки своих сил. — Если вы думаете, что можете домогаться…

— Домогаться? — Он резко сел и злобно выругался, пролив на колени кофе. Небрежно отряхнув пятно рукавом свитера, Бенедикт грубо продолжал:

— О чем, черт возьми, вы говорите?

— О том, что вы используете свое… свое положение, чтобы… запугать меня…

— Угрозы… да это же ваши собственные выдумки.

Она увидела, что на этот раз он действительно разозлился и с каждым словом разъярялся все больше.

— Почему ваша работа у меня должна иметь какое-то отношение к тому, что мы нравимся друг другу? Да, поначалу я немного потерял голову… думаю, у меня были причины на это, не так ли? Разве я говорил, что уволю вас, если вы не станете заниматься со мной сексом?

— Нет, но…

— Нет. Я говорил совершенно обратное, так? И разве я позволял себе что-нибудь без вашего желания?

За прошедшие две недели он едва ли прикоснулся к ней; именно поэтому она так остро ощущала его присутствие… И те явные усилия, которые он прилагал, чтобы не коснуться ее. Она постоянно ловила себя на том, что смотрит на его руки и губы, вспоминая…

— Нет, но…

— Пока мы работали над этой проклятой книгой, я делал вам какие-нибудь намеки? Разве мое поведение не было дружеским и непринужденным?

— Да, но…

— Но что? Я все время хожу вокруг да около, стараясь не отпугнуть, дать вам возможность узнать меня как личность, а вы теперь обвиняете меня в том, что я сексуально вас домогаюсь? Бог мой, вы что, действительно принимаете меня за такого презренного прощелыгу?

Он орал. Хладнокровный, сдержанный Бенедикт Сэвидж орал на нее. И ругался, как вспыльчивый подросток.

— Нет, конечно нет, — тихо произнесла Ванесса.

— Тогда будьте любезны, скажите, что именно в моем поведении заставляет вас чувствовать свою полную беззащитность перед моим возмутительным вожделением? — Он смерил ее взглядом, от которого у нее огонь пробежал по жилам.

— Вот это! — в отчаянии выпалила она. — То, как вы на меня смотрите!

Наступила трепещущая тишина. Затем он сказал:

— Смотрю? Что, и смотреть теперь нельзя? Я думаю, вам нужно поточнее выразиться, Ванесса.

— Не хочу говорить об этом…

— Я тоже!

Он уже больше не сидел на другой стороне одеяла. Гибким движением он перемахнул через все, что лежало между ними, опрокидывая тарелки и разбрасывая еду, и надвинулся на нее, крепко обхватив ее тело руками и коленями. Она в ужасе откинулась назад.

— Лучше я что-нибудь сделаю!

— Прекратите! — задохнулась Ванесса, пихая его обеими руками в грудь, чтобы удержать на расстоянии.

— Кто я?

Ванесса испуганно замигала глазами, так как слепящие лучи солнца, бьющие в глаза, не давали ей рассмотреть выражение его лица.

— Что?

— Мое имя — как меня зовут? — потребовал Бенедикт, позволив ей считать, что она сумела удержать его на расстоянии вытянутой руки. — Вы больше не называете меня «сэр» и не можете заставить себя величать меня «мистер Сэвидж». Бенедиктом же вы называть меня отказываетесь. Мне не нравится чувствовать себя никем. Почему бы вам не попробовать называть меня Бен? Один раз вы уже так ко мне обращались, помните? Коротко, нежно и интимно. Попробуйте. Скажите Бен, Ванесса.