— Ради Бога…

— Скажите. — Он снял очки и отбросил их в сторону безрассудным жестом, от которого у нее заколотилось сердце.

— Хорошо, черт возьми, Бен! — в бешенстве прокричала Ванесса. — Вот, я сказала. Бен, Бен, Бе…

Внезапно ее вызывающие вопли заглохли. В отличие от прошлого этот поцелуй был далеко не нежным и ищущим. На этот раз это был агрессивный и властный самец. Горячий и грубый поцелуй поглотил ее гнев, а затем капля за каплей стал возвращать его обратно. В первые несколько свирепых мгновений контакта Бенедикт даже не позволил Ванессе ответить — он целовал ее, как доведенный до отчаяния голодающий, каждый момент ожидающий, что у него отнимут пищу.

Не в силах устоять перед его алчным напором и беспомощно разомкнув губы, Ванесса поняла, что не сможет ни в чем ему отказать. Только Бенедикт мог заставить ее почувствовать такое бешенство, такую досаду, такое необузданное возбуждение, что уже было невозможно думать о правилах поведения и ограничениях, тщательно продуманных ею, чтобы как-то построить и сохранить свою мирную жизнь.

— Скажите еще раз, — прорычал его хриплый голос. Поцелуй заставил ее выдохнуть его имя со вздохом наслаждения:

— Бен…

Бенедикт издал торжествующий вопль, и его поцелуй стал еще требовательнее, когда всем своим гибким телом он навалился на нее, прижав к пружинящей траве. Ее руки скользнули вверх ему на плечи и затем обвились вокруг него. Он все теснее прижимался к ней, упорно стараясь раздвинуть ей колени, пока не добился своего.

— Боже, мне нравится, как вы произносите мое имя… — Он обхватил затылок ладонью, другой рукой дернув за шарф и рассыпав ее пушистые волосы по одеялу, потом зарылся в них лицом; затем он вновь припал к ее губам, на этот раз улавливая каждый ее отклик.

Не прерывая поцелуя, он провел свободной рукой по ее мягкому жакету и затянутому в джинсы бедру, взял ее под колено и, согнув его, положил ее ногу себе на бедро, еще более интимно прижимаясь к ней, заставив ее застонать.

— Я делаю вам больно? — резко прошептал он, отрываясь от ее губ, чтобы взглянуть на ее изумленное выражение.

— Да… — Глаза у Ванессы были закрыты, лицо застыло в агонии блаженства, которое он не мог не понять.

— Тогда позвольте мне помочь вам, исцелить вас… — Он сдвинулся в сторону, и ее веки, затрепетав, открылись, когда она почувствовала, как вдруг расстегнулась перламутровая пуговица у нее между грудями. — Почему у вас всегда так много этих проклятых крошечных пуговок? — прорычал Бенедикт, настолько поглощенный своим занятием, что не заметил ее наблюдавших с изумлением глаз. Его лицо пылало, а кончиком языка он сосредоточенно облизывал припухлую нижнюю губу.

Поглядев, что он делает, Ванесса с ужасом обнаружила, что, даже не пытаясь расстегнуть пуговицы одну за другой, он просто старается как можно быстрее обнажить ее грудь. Почему-то это показалось еще более непристойным. Она невольно положила руку на верхнюю пуговицу, но Бенедикт нетерпеливо отвел ее руку.

— Нет. Я хочу сам это сделать. Я хочу увидеть. — Тут он поднял глаза. Они горели темным огнем и были так же бесстыдны, как и ее мысли. Не сводя с нее взгляда, он расстегнул еще одну пуговицу, потом остановился, положил ладони на два холмика, прикрытые мягкой ангорой, и сжал их так, что она часто задышала.

— Кто-нибудь может прийти, — отрывисто прошептала Ванесса, беспомощно выгибаясь, когда его руки вновь сжали ей грудь.

— Никто нас здесь не увидит. Нам уютно в нашем гнездышке, — пробормотал Бенедикт, не отрывая взгляда от ее беззащитного лица, на ощупь расстегивая остальные пуговицы, и медленно раздвинул полы жакета в стороны, проводя мягкой шерстью по ее чувствительной коже. — Вы же хотите, чтобы я смотрел на вас, да, Несси, чтоб я унял эту боль, которую мы оба испытываем?..

Ванесса затаила дыхание, думая, что его, наверное, разочарует ее простой, совсем не соблазнительный белый бюстгальтер.

Он поглядел вниз и застыл со слабой улыбкой на губах при виде гладких, без шва, чашечек, сквозь тонкую шелковистую ткань которых неясно просвечивали темные пятна сосков.

— Где он расстегивается?

Ванесса поняла: он хочет знать не как это сделать, а будет ли она протестовать, и, задыхаясь, ответила:

— Здесь.

Она убрала руки с его шеи и нервно коснулась ложбинки между грудей.

— Нет. — Он остановил ее, поймав сначала одну, потом другую кисть, и положил их на одеяло по обе стороны от ее головы. Она лежала неподвижно, а его пальцы медленно отпустили ее и ловко расстегнули крошечную застежку, осторожно высвободив груди из стесняющих их покровов. Глаза его горели синим огнем. — О, да… о, дорогая, только взгляни на себя… — Он наклонился и легчайшим любовным прикосновением провел указательным пальцем по ее обнаженному соску.

Ванесса вздрогнула, а он трогал ее опять и опять, пока она не стала выгибаться от этих сводящих с ума легких прикосновений, жаждая большего, чем это утонченное поддразнивание.

— Такие мягкие и гладкие… — бормотал он в эротическом забытьи. — И такие красивые, бархатистые розовые бутончики… посмотри, как они темнеют и туго сжимаются, если их потрогать… — Его пальцы искусно двигались, при каждом прикосновении вызывая во всем ее существе острые спазмы наслаждения. Вновь и вновь он давал ей испытать этот трепет, пока наконец не взял ее груди в ладони, выражая свое восхищение глазами, словами и, в конце концов, к ее невыразимому восторгу, губами.

Руки Ванессы беспомощно сжимались и разжимались, все ее тело пульсировало в мощном ритме его тела, и она уже больше не сознавала ничего, кроме нарастающего внутри нее огромного напряжения.

При следующем толчке это напряжение еще больше возросло, и ее захлестнула волна первобытного страха. Бенедикт был готов, а она совсем нет и никогда не будет! Ванесса не могла его видеть, но чувствовала, что он значительно больше, чем Джулиан, значит, когда этот одержимый страстью мужчина потеряет над собой власть, ей предстоит испытать еще более сильную боль — затмевающую наслаждение, испытываемое ею сейчас. Она сошла с ума, когда думала, что хочет этого…

Все это время Ванесса, не сознавая того, испуганно вскрикивала и лихорадочно металась, пока Бенедикт неохотно не оторвался от нее, чтобы поцелуями успокоить и прекратить ее неистовые возгласы.

— Все хорошо, дорогая, все хорошо.

— Нет, нет… — Она почти рыдала, извиваясь под ним, разрываясь между желанием и страхом. — Мне больно…

— Я знаю. — Он поцеловал ее, тесно прижав к себе и простонав, когда его тело сильно содрогнулось. — Прости, я не думал, что мы зайдем так далеко… Ну, дай я хоть помогу тебе…

Девушка почувствовала, его руку на своем обнаженном животе, потом он дернул застежку ее джинсов, и его длинные искусные пальцы скользнули ниже… В то мгновение она желала всего этого — наслаждения, нарастающего напряжения и затем ощущения пустоты…

— Нет! — Ванесса неподвижно застыла, и на нее нахлынула головокружительная чернота — так же, как в тот раз, когда временами она теряла сознание из-за агонии, но теперь она сопротивлялась этому, цепляясь за обрывки сознания. Вокруг все завертелось, потом растворилось в ледяном ознобе…

Ванесса широко раскрыла глаза и увидела, что смотрит на склонившегося над ней Бенедикта, который обтирает ей лицо и шею смоченной в шампанском салфеткой.

— Не переводи шампанское, — невольно проворчала она, когда он неловко налил еще немного пенящегося вина на салфетку и приложил ей к горлу.

— Не пропадет ни капли, поверь мне. — Бенедикт снял салфетку и, к ее ужасу, припал к ее коже, осушая осторожными движениями языка. — Ну вот. Довольна? А теперь скажи мне, кто такой этот проклятый Джулиан?

— Джулиан?.. — К ее побелевшему лицу вновь прихлынул румянец.

— Этот мужчина, с которым ты меня только что спутала. Этот ублюдок, которого ты молила не причинять тебе боли.

Ванесса попыталась сесть, натягивая на голую грудь полы жакета.

— Мне очень жаль…

Бенедикт неумолимо отпихнул ее назад.