10

10

Неделя пронеслась стремглав, насытив дни событиями.
Женщина из крайнего подъезда, скооперировавшись со знакомыми, собрала чемодан и вместе с пятнадцатилетним сыном исчезла из города. Своего мальчика - тощего сутулого подростка - она не отпустила на восстановление железной дороги, хотя соседки не раз говорили: пусть на побегушках у даганнов - там подай, сюда принеси - зато от голода не помрёт.
- Он скрипач, занимал призовые места на конкурсах, - поясняла мать. - Цвет нации, будущее нашей культуры! Ему нужно пальцы беречь, а не шпалы таскать.
О невероятном бегстве поведала взволнованная Эммалиэ, наслушавшись сплетен во дворе.
Жители воспряли духом. Значит, можно обойти законы, установленные захватчиками. Значит, можно добраться до Риволии и без разрешений миграционной службы. Врут, что опасно. Вот слабая женщина решилась бежать из города и наверняка добралась до союзной границы, а мы чем хуже? Соберем манатки и под покровом ночи двинемся на восток.
А через два дня даганский солдат прикатил во двор чемодан на колесиках и поставил у подъездной двери. По месту жительства.
Смешно спрашивать у чужака, куда делись хозяйка с сыном. Знать, убежали недалеко и Риволию только в мечтах и видели. Кто остановил беглецов: бродяги или даганны?
Соседи словно языки проглотили. Проходили мимо и косились на чемодан. Он простоял весь день у подъезда, а на следующее утро исчез. Хозяев уж и в живых нет, а кто-то ушлый не погнушался шмотьем, которое можно продать.

Каждый день Айями ходила на рынок. От встречных горожан отводила взгляд - боялась прочитать в их глазах презрение и осуждение своему поступку. Но никто не тыкал пальцем и не высказывал неодобрение распутством с оккупантами. Быть может, потому что от доброго расположения даганнов зависели многие из жителей. И потому что беспросветность стерла границы морали и чести.
Однажды, возвращаясь домой, Айями услышала брошенное в спину: "даганская шлюха". Обернулась - на лавочке под яблоней Ниналини с подружками делают вид, будто считают ворон на дереве. Среди сплетниц затесалась соседка, что уж дважды просила поварешку каши в долг и получала. Посмотрела Айями так, что женщина поняла - за подачкой можно не приходить.
С тех пор Айями держалась подальше от окон, запомнив слова Оламирь.

В больницу Айями заглянула на четвертый день. По доброй воле ни за что не пришла бы под суровые очи Зоимэль. А решилась, потому что хоть саднящее ощущение и прошло, но низ живота тянуло.
Сразу попасть на прием не удалось - по утрам Зоимэль лечила пациентов в тюрьме при ратуше. Айями повторила попытку после обеда, и опять пришлось ждать около кабинета. Она уселась на один из шатких стульев как школьница, сложив руки на коленях и опустив взор. Путь до больницы стал нелегким. Казалось, каждый встречный догадался о цели визита к врачевательнице.
Через некоторое время из кабинета вышел даганский солдат с рукой на перевязи. У чужаков приоритет: к врачу - без очереди.
- Пулю извлекала, - пояснила Зоимэль, кивнув на ведро с окровавленными бинтами и салфетками. - Наши подстрелили. Говорят, партизанят в пригороде.
Если наши сопротивляются, значит, не всё потеряно.
- Вдруг мы победим? Соберемся и отразим удар, - обрадовалась Айями услышанной новости.
- Может, и победим. Но даганны уверяют, это одиночки отстреливаются. Те, кто сбежал из армии, прихватив оружие. А в основном, даганнов привозят с колотыми ранами. На днях пришлось троих латать. И ничего, все выжили, хотя одному загнали нож под ребра. Лоси с толстой шкурой. А как твои дела?
Зоимэль не осудила. Выслушала невнятное заикание Айями и указала на кресло.
- Ложись, посмотрю. Теперь мне выдают перчатки и лекарства. Правда, тщательно проверяют расход. Организовали освещение, - врачевательница показала на плафоны. - Плиту установили, чтобы стерилизовать инструменты. Привозят фляги с водой. Видела, как они набирают воду в речке?
- Нет, не заметила, - пробормотала смущенно Айями, забираясь в кресло.
- Подъезжает машина с бочкой вместо кузова. Опускают шланг в реку и качают зараз помногу.
Бочку на колесах Айями не видела, зато не единожды сталкивалась на набережной с женщинами, приходившими тем вечером в клуб. Они не здоровались, не улыбались приветливо, но по глазам было видно - узнали. И расходились молча в разные стороны, катя тележки.
- Небольшая отечность, покраснение. Незначительное воспаление. Поспринцуйся, попей таблетки, - Зоимэль отсыпала горсть белых кругляшей в бумажный кулёчек. - Насколько понимаю, циклимов у тебя нет.
- Да, третий месяц.
- Аменорея на фоне потери веса. Думаю, беременности не будет. А если наступит - приходи, у меня есть кое-какие травки... Не красней, Айями. Я ж понимаю. Зато даганны придерживаются другого мнения. Потребовала контрацептивы для наших женщин - отказали. Рекомендовала использовать презервативы - посмеялись. А вот на препараты от венеричек не скупятся.
- Болеют солдаты, а офицеры - нет, - ответила Айями, покраснев.
- Кто сказал? - удивилась Зоимэль. - Не застрахованы ни генералы, ни солдаты. И плохо то, что даганны могут "наградить" наших женщин.
- Кто-то заболел? - расширились глаза Айями.
- Пока что не обращались. Если и заразились, то боятся признаться. Да и даганны не жалуются. Наблюдаю за ними и прихожу к выводу, что у них хороший иммунитет. Раны и порезы заживают как на собаках. Ну, а ты на авось не надейся. Почувствуешь зуд или жжение - приходи сразу же. Послушай, Айями... - замялась врачевательница. - Я тебе не советчица и не судья. Рада, что ты не сдалась. Но что ты собираешься делать? Ходить в школу по вечерам?
- Не собираюсь, - отозвалась смущенно Айями. - А куда деваться? Иначе не устроиться посудомойкой или прачкой. Я согласна на любую работу, но нигде не берут. Знакомая посоветовала сходить в клуб и попросить о заступничестве.
- Ироды! - воскликнула Зоимэль в сердцах. - Когда-нибудь доведут людей до греха. И бездействие рождает ненависть. Арестантов с каждым днем всё больше, я уже не справляюсь в одиночку. На днях попросила выделить медсестру в помощь или, на худой конец, санитарок...
- Возьмите меня! - взмолилась Айями. - Я не брезгливая, всё выдержу.
- Знаю, - улыбнулась ласково Зоимэль. - Так ведь отказали изверги. Заявили: "Мы не намерены кормить амидарейских санитарок за то, что они будут выхаживать наших врагов". Ну, мы еще посмотрим! Я ему покажу! - погрозила она в пространство.
- Кому?
- Не бери в голову, - отмахнулась врачевательница и забормотала под нос: - А если не послушает, устроим бунт. Может, даганнам достанет стыда не воевать с бабами?
Как позже рассказали женщины, убиравшие в ратуше, Зоимэль прорвалась через пост при входе и, как была в белом халате, залетела в кабинет главного военачальника, громко хлопнув дверью. Даганский офицер занял апартаменты, в которых раньше заседал бургомистр. Неизвестно, что происходило за дверью, но господин военачальник не застрелил бесстрашную амидарейку. Наоборот, через минуту в кабинет прибежал переводчик, а спустя некоторое время дверь отворилась, и оттуда вышла Зоимэль - бледная, с гордо поднятой головой. А самый главный даганн проводил врачевательницу и сказал, стоя на пороге:
- Far gisanim.
Переводчик сообщил:
- Ми подумойем.

А на шестой день ударили колокола.
Амидарея потерпела сокрушительный разгром в последнем, решающем сражении под Алахэллой и в двухстороннем пакте признала полную и безоговорочную капитуляцию. От лица Амидарейской республики сей документ подписал главнокомандующий армией Теофаль лин Риллу, потому как иных высокопоставленных чинов не осталось. Накануне правительство закрылось со своими семьями в подземном бункере и воззвало к милости Хикаяси. А главе государства не хватило храбрости признать поражение перед своим народом, как не достало смелости испить нектар хику. Председатель правительства предпочел отравиться ядом.
Пакт на амидарейском языке вывесили на информационном щите у ратуши. Рядом прикололи на кнопках обращение лин Риллу к согражданам, призывавшее не поддаваться панике. Также главнокомандующий выразил надежду на взаимопонимание и дальнейшее сотрудничество между двумя странами.
И всё?! - удивились горожане, толпясь у щита. Как нам жить, как кормить семьи? Вернется ли в город местная власть в лице бургомистра? Кто поведет за собой растерянную паству?
Сказать, что известие о капитуляции подкосило население, значит, ничего не сказать. Публичное признание в поражении поставило амидарейцев на колени. Ведь говорят, что надежда умирает последней. А теперь и той не осталось. Впереди маячило неопределенное будущее, сокрытое туманом. Каким будет завтрашний день? Чего ждать от победителей? Массовых казней и репрессий, рабства, ссылок в концлагеря?
- Что с нами станет? - плакала Айями. - Нас заклеймят как скот и отправят на бойню? А здесь построят свою провинцию?
Не то, чтобы она не предполагала подобного исхода войны, просто мысль о поражении казалась кощунственной. Не укладывалась в голове. А Алахэлла, так и оставшаяся недосягаемой мечтой, лежит сейчас в руинах. Хотя кто-то уверяет, что столицу не тронули, пожалев рукотворную красоту.
- Чему быть, того не миновать, - утешала Эммалиэ. - Ты же видишь, даганны - не людоеды и не варвары, какими их выставляла наша пропаганда. Что бы ни случилось, мы - амидарейцы и должны этим гордиться.
- Следовало не ждать, а бежать, - всхлипывала Айями. - Люди говорят, риволийцы до сих пор принимают беженцев. Вот бы добраться до Риволии!
- Сомневаюсь в том, - голос Эммалиэ затвердел. - Посуди сама, Риволия перенаселена. Несколько миллионов человек проживают на пяти небольших островах. А ты говоришь о тысячах беженцах, которых и разместить-то негде.
- Риволийцы не позволят даганнам растерзать нашу страну! Они наши союзники и обязаны помочь!
- Как знать, - пробормотала Эммалиэ, глядя в темноту за окном. - Как знать...
Оккупанты устроили в школе шумное празднество по случаю победы, а амидарейцы собирались в храме. Тянулись в открытые двери ручейками - потерянные, серые от горя. А куда идти, если осталась только вера?
И Айями отправилась, прихватив дочку. Одела Люнечку потеплее и взяла на руки. И Эммалиэ впервые переступила порог храма, озираясь по сторонам. А пришли в святилище, потому что некуда идти. Потому что никто не объяснит и не подскажет, как жить дальше и по каким законам, кого слушать и чего ждать.
Встали у стены, ближе к образам святых. Дочка повертела головой, позевала да и прикорнула на плече Айями.
Много народу пришло в храм. И старики приплелись, и женщины, и дети. Знакомые лица - с фабрики, с рынка, из домов по соседству. Кто-то молится, отбивая поклоны на коленях. Кто-то читает молитвы стоя, с закрытыми глазами. Тихий гул поднимается к сводам храма.
Сумрачно в святилище, потому что мало свечей. Зато сверху льется голубоватый поток, набросив на плечи Хикаяси шубу из лунного света. Молчаливо взирает богиня на неразумных детей своих. Всех приветит и укажет дорогу заблудшим. Чаша полна, и нектар падает каплями в каменный желоб.
Служитель Изиэль, забравшись на кафедру, тянет исхудавшие руки к Хикаяси.
- Помоги... Смилуйся... Наставь нас на путь истинный...
И ему вторят десятки голосов - слабым, тонким эхом. "Смилуйся... Внемли нашим стенаниям... Прости нас, грешных..."
Тяжелый воздух, спертый. Пахнет старчеством, немытыми телами. Пахнет безысходностью и покорностью судьбе.
У Айями закружилась голова, наверное, от воскуряемых благовоний.
- Пойдем отсюда, - потянула Эммалиэ. - Дай мне Люню, а то сейчас вместе с ней упадешь.
Они протолкались через толпу к выходу. На улице Айями вдохнула грудью свежий воздух, и в глазах прояснилось.
Осторожно возвращались домой по темноте, попеременно неся Люнечку на руках и обходя рытвины. Даганские патрули не останавливали. Не до того им. Чужаки отмечали победу.
- Правильно говорят, что амидарейцы - нация трусов, - сказала Эммалиэ со злостью. - Почему мы ввязались в эту войну? Ведь всегда улаживали конфликты мирными способами.
Действительно, в истории страны практически не случалось войн, тем более, захватнических. Амидарейцы всегда считались хорошими дипломатами.
- Словно помешательство, - продолжала Эммалиэ. - Из кризиса энергоресурсов можно выходить разными путями. Например, договориться с даганнами и предложить равноценный обмен. А мы предпочли под покровом ночи, как шакалы, перейти границу и перерезать неповинных людей. Почему? Вот сейчас вышла из храма, и меня осенило: нами управляли как куклами на веревочках. Опоили, одурманили. А теперь страны нет, но есть территория и ресурсы. Кому они достанутся?
- Ну-у, - протянула Айями, впечатлившись услышанным. Она и не подозревала, что соседка политически подкована. Оно и понятно, дочь генерала. - Могут наложить эту... контрибуцию, а Амидарея сохранит суверенитет. И ничего не изменится.
- Может, и не изменится. Но как прокормить ораву народа, когда зима на носу? Наверняка будет много пленных и раненых. Плюсуй сюда гражданское население. Поля и продуктовые склады наши войска по дури пожгли, а фабрики и заводы взорвали.
- Будем надеяться на лучшее. Жизнь обязательно наладится, - сказала Айями неуверенно.
- Твоими устами да историю писать, - улыбнулась Эммалиэ устало.
Далеко за полночь разгулявшиеся победители устроили массовый залп на площади, и Айями вздрагивала каждый раз, когда дребезжали стекла. Прижимала заворочавшуюся во сне дочку:
- Тише, тише. Это охотники за серым волком гонятся, чтобы спасти Красную шапочку.
Ни Айями, ни Эммалиэ не догадывались, что в эти часы история начала отсчет нового мира, в котором нет места побежденным.