11

11

Победив, даганны стали вести себя иначе. Как полноправные хозяева.
Развернули активную деятельность.
На информационном щите вывесили первые списки пленных. С многочисленными ошибками и слабо пропечатанные, наверное, под четвертую или пятую копирку. Жители толклись у щита, выискивая знакомые фамилии. Если внесен в список - значит, жив, пусть бы и ранен. Потому как победители не считали нужным идентифицировать убитых.
Одна из женщин нашла фамилию мужа в списке и кинулась в ратушу. Там ей объяснили, что часть пленных подлежит депортации в Даганнию, но для тех, кто согласен уехать с семьями, предусмотрены льготы - питание, отдельное жилье и земельный участок.
Поначалу местные решили, что ослышались. Но нет, вскоре слухи подтвердились официально: часть пленных оставляли на территории Амидареи, а другую часть намеревались отправить в за Полиамские горы.
На улицах города расклеили афиши. Амидарейская семья - муж, жена и двое детей - румяно и сыто улыбались во всю ширь, а под картинкой шел текст на амидарейском. И надо заметить, грамотный текст-приглашение на работу в Даганнию лицам обоего пола и при наличии детей. Добровольцам гарантированно полагались жильё, продуктовые пайки и теплая одежда.
Айями вот уже минут десять стояла у плаката и не могла уразуметь: неужели чужаки всерьез полагают, будто амидарейцы добровольно отправятся на растерзание в другую страну - туда, где зачинщиков оконченной войны ненавидят всей душой? И очки не нужны, чтобы прочитать меж строк: приглашаем в пожизненное рабство.
Картинки на другом плакате были красочнее и убедительнее. Поле, изрытое глубокими воронками, и указатель на амидарейском: "Прохода нет. Осторожно, мины!", выжженный лес с остовами обуглившихся стволов, городские руины... "Семьдесят процентов территории Амидареи находятся в бедственном положении. Продуктовые запасы исчерпаны. Кто переживет приближающуюся зиму?" - вопрошал невидимый агитатор и предлагал пути к выживанию. Вернее, единственный вариант - подписание договора о работе в Даганнии. Ниже, без восторженных воплей и пафосных фраз, перечислялся необходимый минимум, который предоставят добровольцам, чтобы не умереть от голода и холода.
Грамотная и наглядная агитация, ничего не скажешь. Амидарейцам давали понять - альтернативы не предвидится. Потому как оставшихся в живых гораздо больше, нежели съестных припасов, которых практически нет. Побежденных не принуждали к насильственному переселению, их ставили перед фактом: единственное милосердие победителей заключается в том, чтобы предоставить работу в Даганнии.
Даганния... На другом краю света, за Полиамскими горами, за плато Тух-Тым. Неизвестный, чужой край... Мир дикарей, проповедующих кровавые и жестокие культы... Туземные пляски около костра, бой барабанов, скальпы врагов на острых пиках...
- Ну как, подруга, прониклась?
Айями вздрогнула, выныривая из невеселых фантазий в действительность.
Рядом стояла Оламирь. Туфли на каблучках, яркая помада, кремовое платье в крупный горох откровенной длины, сумочка на плече. Эта женщина знает толк в красоте и умеет выгодно себя подать. Яркая бабочка и, к тому же, смелая. Не боится, что обозленные горожане могут потрепать крылышки.
Айями вдруг вспомнила, что не видела её в храме в день капитуляции. А может, Оламирь не искала утешения в стенах святилища, а предпочла отметить победу с даганнами.
- Записываешься в очередь? - кивнула Оламирь на плакат.
- Только дурак согласится, - буркнула Айями.
Знал бы кто-нибудь, что её переполняло отчаяние. Даганский паек почти съеден. Все хорошее имеет тенденцию заканчиваться. Продуктов хватило на неделю и даже чуть дольше - Эммалиэ превзошла себя, растягивая пропитание. И все же завтра остатки ячменной похлебки с мясом неизвестного происхождения закончатся.
- Наплюй. Будет и на нашей улице праздник, - поправила прическу Оламирь. Излишний и бессмысленный жест для идеальной укладки.
- А тот... он приехал? - спросила нерешительно Айями.
- Забудь о нём. Заведи себе другого. Нынче приедет немерено даганнов. Устроят в городе штаб.
- Почему здесь? - удивилась Айями.
- Потому что здания более-менее сохранились, и инфраструктура есть. В других местах бомбежками подчистую всё снесли.
Айями невольно сглотнула, представив испытания, выпавшие на долю жителей, чьи дома смели с лица земли артиллерийскими залпами. "Пусть жизни их оборвались легко и быстро, а Хикаяси будет добра", - прочитала краткую молитву, закрыв глаза.
Однако проблемы никуда не делись. Две трети страны разорены, но мы-то живы, и нужно устроиться на работу любым способом. И если потребуется, снова пойти в клуб. Лишь идиоты клюнут на заманчивую приманку в виде работы в Даганнии. Кто по доброй воле залезет в клетку-мышеловку да дверцу изнутри закроет?
Побрела Айями домой. Понесла в авоське прошлогодний картофель, который удалось обменять на оставшиеся куски мыла. Клубни сморщенные и с прозеленью, но иного на рынке не предлагали.
А Оламирь посмотрела с прищуром вслед.

***
Приехал твой неземной рыцарь. Два дня назад вернулся и в тот же вечер примчался в клуб. На груди побрякушка - то ли медаль, то ли орден. За воинскую доблесть под Алахэллой. И наверняка с новым чином. С повышением. На трезвую голову не разберешься в системе даганских воинских званий. Зато Оламирь четко усвоила: её любовник - самый главный в городе.
Она не полная кретинка, сразу догадалась, что приезжий даганн осведомлен об её знакомстве с серым мотыльком. Видел, что женщины появились вместе тем вечером в клубе. Поэтому и сел позавчера на диван напротив, вежливо поинтересовавшись:
- Вашья подруга?
Кто говорит, что даганны невежественны и тупы? Между прочим, офицеры обязаны знать амидарейский. И знают. Но ленятся на нем разговаривать, потому что презирают и брезгуют. А если общаются, то от большой нужды и нехотя, короткими фразами. Например, как сейчас, любопытствуя о степени знакомства с серым мотыльком.
- Да, моя близкая подруга, - улыбнулась Оламирь ослепительно. - Очень-очень близкая. Угостите меня вином.
- Не могу. Ви заняти, - ответил офицер с легким акцентом.
Забавный говор. Даганны вообще смешно выражаются на чужом языке. Оламирь бы расхохоталась в полный голос, но вместо этого эффектно поменяла ноги, продолжая улыбаться. Потому что нужно очаровать приезжего офицера. Потому что он может занять место господина военачальника, когда тот уедет из города. Свинячий потрох, а не любовник! Не удосужился ей сказать. Что за напасть? Или проклятье? Мужчины бегут от Оламирь. Пользуются, восторгаются, ревнуют, преподносят подарки, но когда дело касается серьезных решений, не считают нужным ставить в известность. Вот и сейчас о рокировке в должностях Оламирь узнала совершенно случайно, спасибо флирту с одним из офицеров. Даганн обмолвился, а Оламирь улыбалась, словно так и задумано. Но оттого вдвойне унизительно. Господин военачальник получит сегодня выволочку за молчание и утаивание, она выдоит его дочиста и убедит взять с собой на новое место назначения, в Алахэллу. Любовница-амидарейка - разве не экзотика для даганнов? Но на всякий случай следует наладить контакт с приезжим.
- Имья? - допытывался офицер.
Хочешь узнать, как зовут мою "подруженьку"?
- Айями, - улыбнулась обольстительно Оламирь.
Бледное и неприметное, как и хозяйка.
Он задумался, наверное, пытался запомнить трудновыговариваемое сочетание букв. Вот такие мы, амидарейцы, - прищурилась Оламирь с хитринкой. Наши имена - не чета чужеземным: текучие, напевные. И даганны обрубают, коверкают слова, потому что не могут повторить. Или не хотят. К примеру, любовничек зовет её Олой. Зато у даганнов воистину варварские имена - короткие, отрывистые, которые дополняются принадлежностью к клану. Оламирь едва не сморозила шутку, услышав впервые о дурацком устройстве общества у даганнов, но вовремя прикусила язык, потому что чужаки болезненно воспринимают насмешки в адрес своей страны, своей семьи и своего клана.
Зачем тебе серая и блеклая? Таких, как она, пруд пруди, а я единственная и неповторимая. И интереснее во всех смыслах. И больше о ней не спрашивай. Всё равно не знаю ни фамилии, ни адреса, ни возраста. Учились в одной школе, но разве ж запоминаются невзрачные? Бесполезные знакомства не имеют смысла, только мешают. Ах да, у неё есть дочь. Значит, и муж есть. Вот будет номер: супружника взяли в плен, а женушка в родном городе крутит-мутит с даганским офицером. Надо бы разузнать о ней поподробнее. Прокол получился, - признала Оламирь.
- Вашья подруга приходил сьюда?
- О нет, не приходила, - ответила Оламирь с любезной улыбкой и заметила, как сверкнули глаза даганна. Не оттого, что собеседница восхитительна в облегающем платье, а оттого, что серый мотылек после того вечера не появлялся в клубе. - Здесь, к сожалению, она не бывала. Ей не по средствам приходить сюда каждый вечер. Пришлось моей подруге дружить с солдатами, это проще. Они оказались галантными и заботливыми ребятами. Что поделаешь, - вздохнула Оламирь, - нам, амидарейкам живется трудно. Голодно. Наши мужчины оставили нас, поэтому мы выживаем, кто как может.
Офицер поджал губы и нахмурился. Помрачнел.
Оламирь победоносно улыбнулась. Да, мы, амидарейские женщины, можем прогнуться под обстоятельства, если нас заставляет жизнь.
Даганн поднялся с дивана и направился к выходу.
Свинья. Ни манер, ни воспитания. Наверное, пошел к своим стерилизованным проституткам. Ишь, брезгливый. Чистеньких ему подавай и нетронутых соплеменниками. Обломись. Сам, поди, не церемонился в захваченных городах и плевал на чистоту амидарейских женщин, которых перепробовал на пути к Алахэлле. И своим солдатам не препятствовал в развлечениях, верняк.

***
Пальцы нетерпеливо постукивают по оплетке руля. Покурить бы.
Четвертая сигарета за последние полчаса. Время ползет улиткой. Распланированно.
Много ли в городе женщин с именем Айями? И в возрасте от двадцати до сорока лет. Хотя нет, внешний вид амодаров обманчив. Диапазон поисков - от пятнадцати до сорока пяти. Чтобы наверняка.
Он достал бумажку из нагрудного кармана. Странное и непривычное имя, можно язык сломать. Разве что произнести как Аама.
Аама, Аама...
Дежурный больше полудня перебирал картотеку населения, прежде чем нашел фамилию и адрес. Порывался что-то добавить, но, получив сдержанную похвалу за расторопность и оперативность, был отослан для других дел. Имеющихся сведений более чем достаточно.
Утром она катила тележку с флягой. Смотрела под ноги, задумавшись. Поначалу он не узнал её. Должно быть, тогда, в клубе, на него напал морок. Хотя чему удивляться? Тем вечером она продавала себя впервые и оттого дороже. А потом пошла вразнос по солдатским койкам.
Вот и она. Идет неторопливо, с опущенной головой, точно шаги считает. Плетется мимо. Разве ж это женщина? Нечто бесполое в линялом тряпье. Бесцветна и худа как жердь. Доска и та рельефнее в габаритах. Амодарская шлюха. Шалава. Переспала с половиной гарнизона. Амодарки продаются без исключения - за буханку хлеба, за паек, за защиту и покровительство.
Навстречу двое солдат. Идут, смеются. Перегородили дорогу.
Она протягивает пропуск. Руки дрожат, видно даже отсюда. Вжалась в стену, сумку притянула к груди.
Ну, давай, начинай флиртовать. За эту неделю ты успела научиться дешевому кокетству.
Солдаты обступили с двух сторон. Посмеиваются. Один задрал платье, погладил ногу. Второй рывком разорвал кофту на груди - посыпались пуговицы.
У неё затравленный взгляд. Озирается, просит, умоляет.
Бесполезно. Никто не выглянет и не поможет. Разбежались, затаились. Амодары - трусы, каких свет не видывал. Отдавали своих женщин, лишь бы остаться в живых.
Солдаты гогочут. Зажав, подталкивают к глухому углу. Вырвав сумку, выбросили, и содержимое раскатилось по тротуару.
Почему она не кричит? Стягивает края кофты. Что-то шепчет, отсюда не слышно, хотя стекло опущено.
Сейчас ей заткнут рот и по очереди попробуют: сначала один, потом второй. На виду у всей улицы. Именно так поступают с амодарскими подстилками. И заплатят, бросив по банке с консервами. Столько, сколько заслуживает фронтовая шлюха. Или поимеют задаром.
И ведь ни одна амодарская сволочь не вступится.

***
- Пожалуйста... Прошу вас... Не надо...
Айями парализовало от ужаса. Язык налился тяжестью, конечности одеревенели. Голос скатился до бессвязного лепета.
- Прошу вас, отпустите... У меня дочка... Пожалуйста... Не трогайте...
Не слушают. Комариный писк им не мешает. Лапают, тискают, похохатывают. Порвали кофту, разодрали платье на груди.
Дай мне сил вытерпеть... Или сопротивляться.
Нет, за сопротивление убьют. Проткнут штыком и отправятся дальше, насвистывая.
Значит, вот она какая, даганская власть. Вот они, победители. Берут среди бела дня. Безнаказанно. По праву.
Люнечка, девочка моя...
Ноги отнялись. И съехала бы вниз, но удерживают.
- Ungitir! Kilpas! (прим. - Прекратить! Немедленно!)
Айями отпустили, и тротуар опасно приблизился. Она рухнула без сил на колени.
Солдаты встали навытяжку перед офицером.
- Tenn - puhas plir foz qiget. Cvis tilic htod xavirin rafort (прим. - Каждому - пять нарядов вне очереди. Через час предоставить мне письменный рапорт).
- Ig, dir sot! (прим. - Так точно!) - откозыряли нестройно.
- Inmas misom. Undur! (прим. - Вон отсюда. Быстро!) - гаркнул офицер, и солдаты резво направились к ратуше. - Lexir! (прим. - Вставай). Поднимайс.
Айями не сразу сообразила, что обращаются к ней, пока неведомая сила не вскинула и не поставила на ноги. Она вообще не соображала, где находится и что делает на улице. Не видела того, кто стоял рядом. Не могла вспомнить, куда шла и что делала до того, как натолкнулась на даганский патруль. Имя свое забыла, и где живет, не помнила.
Взгляд упал на раскатившиеся картофелины. Авоська! Она возвращалась с рынка, где обменяла мыло на продукты.
Схватив сумку, брошенную неподалеку, Айями принялась собирать картофель. Ползала по тротуару и складывала клубни дрожащими руками.
- Lexir! (прим. - Вставай!) - потянули вверх.
- Нет! - вырвала она руку.
Нужно собрать все картофелины, иначе голодная смерть. Нужно собрать...
Наверное, она бормотала вслух как заведенная. В радиус зрения попали начищенные ботинки, и Айями, обогнув их, выползла на четвереньках на мостовую. Собрать, нужно собрать...
- Furnir uqah (прим. - Брось это гнильё), - раздался голос. - Lexir (прим. - Поднимайся).
- Нет!
Лишь сложив все картофелины в авоську, Айями позволила поставить себя на ноги и отвести, и усадить на что-то мягкое со спинкой. И прижимала к себе сумку как большое сокровище.
Неожиданно засаднили разбитые колени, и боль выбила пробку в голове. Айями сообразила, что сидит в машине, что в салоне пахнет кожей и табаком, и что руки и ноги грязны от ползания по тротуару. А потом нахлынуло то, от чего рассудок категорически отказывался. Унижение... Разорванная кофта... Сальные улыбочки на мужских лицах... Неизбежность...
Все святые, как же страшно - панически, безраздельно. И страх лишает здравомыслия, обездвиживает.
Айями всхлипнула раз, другой - и заревела. Заплакала навзрыд, размазывая слезы по щекам. Тёрла глаза. Авоська упала в ноги, а Айями, сжавшись в комочек, выплакивала свое потрясение, заново переживая случившееся.
Наверное, прошла целая вечность, прежде чем удалось более-менее успокоиться и швыркать, вздрагивая всем телом. И понять, что снаружи - день, точнее послеобеденное время, и что Эммалиэ, заждавшись, начала беспокоиться. И что война окончена, а в городе правят победители. И что авоська с картошкой где-то внизу, под сиденьем. А рядом, на месте водителя, кто-то сидит... Большое темное пятно, попавшее в угол зрения.
Достаточно, чтобы сердце остановилось во второй раз за сегодняшний день.
Даганский офицер занимал водительское сиденье. Откинулся на спинку и молча смотрел на Айями. И это был он. Тот самый, из клуба. В кителе и в фуражке.
Вот уж правда, все чужаки - на одно лицо, и навскидку меж ними не найти двух отличий. А все равно Айями мгновенно поняла - это он. Смугл, черняв и хмур.
Что ему нужно? Это он спас её от солдат. Приказал громовым голосом отвалить и добавил что-то о наказании.
Айями машинально стянула кофту на груди, прикрывая разорванный вырез платья. Недоверчиво взглянула на даганна и обожглась чернотой в глазах. Непроницаемо.
Почему он помог? Что задумал? Зачем посадил в машину? Явно не из добрых побуждений. Доброта даганнов закончилась, когда амидарейские войска вероломно перешли границу.
Молчит. Может, ждет слов благодарности?
- Спасибо, - сказала Айями тихо и, прочистив горло, повторила громче: - Pird (прим. - Спасибо).
Офицер протянул пропуск, который забрали солдаты из патруля. Айями неловко сложила бумагу и сунула в карман кофты.
Он же уехал под Алахэллу и там погиб. Тьфу, он живой и сидит совсем близко. И он здесь, в городе. Вернулся. А значит, можно попросить его о работе. Чудо, о котором Айями мечтала денно и нощно и о котором думала, нервно грызя ногти, свершилось. Он здесь и он поможет. Даганский офицер добр. Он великодушно спас от притязаний своих солдат.
Повинуясь безотчетному порыву, Айями развернулась к мужчине и схватила за рукав.
- Пожалуйста, помогите мне устроиться на работу, - отчеканила вызубренную фразу на даганском и взглянула с мольбой.
Ну и пусть получилось с сильным акцентом. Офицер посмеется и скажет: "Так и быть. Приходи завтра в ратушу. Ты зачислена".
На лице даганна проступила ухмылка - холодная, циничная.
- Чтобьи получить работа, спиять не с солдатьями, а с офьицерами. Хорошьо спиять.
Сперва Айями не поняла сказанного. А когда поняла - отдернула руку, будто от кипятка.
- Работа нужна заслужить. Убедить. Будьешь хорошьо стараться, и я подумайю о твоя работа.
Несколько секунд ушло на осознание услышанного, а потом рука Айями со звучным шлепком опустилась на офицерскую щеку.
Кадры из немого кино: Айями пялится на онемевшую от удара конечность, опешив от собственной дерзости. Переводит изумленный взгляд на даганна, чья щека стремительно наливается краснотой. И сердце падает в область пяток: вот и настал её последний час. Вернее, последний миг.
- Inmas! (прим. - Вон!) - процедил свирепо офицер, сжимая и разжимая кулаки, и рявкнул оглушающе: - Inmas, den htir him dokes infal! (прим. - Вон, пока я не убил тебя!)
Айями судорожно шарила по дверце. Вот она, спасительная ручка. Рывок, - и Айями вывалилась на мостовую. Бегом, прочь отсюда, не оглядываясь. Быть может, сейчас взревет мотор, и машина рванет вдогонку, чтобы раздавить и размазать. И не остановится, пока водитель не выпустит пар.
Она бежала что есть мочи. Вывернула из безлюдного проулка на центральную улицу и на повороте, не удержав равновесие, упала. Зашипела от растекающейся боли - синяк наверняка расползется на весь левый бок. К тому же, мучило болезненное дергание в ладони, приложившейся к лицу даганна. Но это мелочи. Главное, скрыться, спрятаться, исчезнуть.
Айями неслась, задыхаясь от быстрого бега. Обгоняла и огибала шарахающихся горожан, а в голове билась мысль: за ней придут, заберут всю семью и расстреляют на площади. Показательно. За покушение на жизнь даганского генерала.
Куда бы спрятаться? Где укрыть Люнечку? Может, податься на окраину, в брошенные дома?
А миновав площадь, Айями затормозила и вернулась к информационному стенду. Рядом с прочими объявлениями и списками притулился листок, на первый взгляд неприметный. И все же жирный заголовок вонзился в сознание пробегающей Айями и заставил остановиться. На даганском значилось: "Внимание! Ведется прием на работу". А ниже шел текст помельче: "Срочно требуются переводчики технической литературы. Обращаться в комендатуру". Айями потребовалось время, чтобы перевести объявление. Кое-какие слова она помнила, кое-какие домыслила интуитивно. А что говорить о других жителях? Для них объявление - полнейшая абракадабра. А для даганнов - своеобразный тест.
Стало быть, теперь ратуша называется комендатурой. Айями чуть не ринулась по месту, указанному в объявлении, но одумалась. Грязная, с разодранным платьем и ушибленными коленками... Неприглядный видок. Нужно произвести впечатление на работодателей опрятностью и аккуратностью. Компенсировать пробелы в даганском скромной улыбкой, исполнительностью и желанием заполучить работу. Переводы всегда удавались Айями лучше, чем разговорный даганский. А если под рукой окажется даганско-амидарейский словарь, то большего и желать нельзя.
Скорее домой - умыться, переодеться и привести себя в относительный порядок. И, уняв колотящееся сердце, отправиться на собеседование в ратушу. То есть в комендатуру.
А генерал... Пусть убивает. Теперь Айями ничего не страшно. В конце концов, амидарейцам не занимать гордости.