24

24

Буранило всю ночь. Под порывами ветра вздрагивали стекла, хлопал лист железа на крыше, а в вентиляционную шахту задувало со свистом. Утром Айями набрала снег возле подъезда. От привычной суточной нормы не натает и половина воды, а ведь пришлось ходить на улицу несколько раз. Из реки-то зачерпывать куда продуктивнее, но после ночной метели не хватит никаких сил, чтобы доволочь тележку.
На работу Айями брела, стараясь шагать след в след за кем-то, кто прошел чуть раньше. Снег утих, но ветер гонял белые космы, перемещая зимние барханы и сопки. Сбивал с ног, трепал полы пальто и норовил забраться под шарф. Часовые и караульные расхаживали в ватниках, подняв овчинные воротники и надев странные очки - не с линзами на каждый глаз и не с дужками, а цельные, как у аквалангистов, защищающие от ветра и снега.
Айями ступала осторожно по цепочке следов. Вот дойдет она до ратуши, а на крыльце будет проветриваться он. Что Айями скажет? "Здравствуйте", и прошмыгнет мимо. А может, поинтересуется самочувствием и заведет разговор о своей благодарности за спасение от снежка. Нет, сегодня ей смелости не хватит.
А крыльцо пустовало. И комендатура, то есть ратуша, на удивление, вымерла. Даже кабинет инженеров оказался заперт. Пришел помощник А'Веча, и сообщил, что сегодня он курирует работу переводчиц, и что по всем вопросам можно обращаться к нему. Выдал задание на день и проверил начатые переводы - поверхностно, не вникая. Для галочки.
- Что случилось? Куда подевались даганны? - спросила Мариаль, когда помощник ушел.
- Не знаю, - ответила Риарили, а Айями подошла к окну.
Ветер постепенно изгонял серость с неба, открывая голубоватые проблески в разрывах туч. Бронетранспортер с прикрепленным на носу клином из металлических листов бороздил снег как лайнер, расчищая площадь. Вдалеке второй бронеавтомобиль чистил центральную улицу.
- Наверное, опять в рейде. Или диверсия где-нибудь, поэтому все и уехали, - предположила Айями.
Она решила потратить полчаса рабочего времени и выразить в письменной форме то, о чем не удалось сказать А'Вечу. Вчера, видно, у Айями помутилось в мозгах после головокружительного спасения, и она решила, что теперь на равных с господином заместителем и может запросто заглянуть в приемную, и А'Веч примет и выслушает, не поморщившись. А он напомнил, кто из них двоих большой начальник, а кто - обычная амидарейка. Подумаешь, спас от летящего снежка. Спас и отправился по сверхважным делам в клуб, к даме в меховом воротнике. И к лучшему, что его сегодня нет.
Действительно, навязываться не стоило и не стоит, но элементарное уважение проявить необходимо. На письмо с благодарностями ушло не полчаса, а два с половиной. Айями морщила лоб, возводя глаза к потолку, зачеркивала и добавляла новые строчки. Ей казалось, что получается или сухо, или пространно, или недостаточно полно. В конце концов, переписав начисто и проверив орфографию, она сложила листочек в форме треугольного конверта и вывела каллиграфическим почерком: "Господину второму заместителю A'Вечу. Отправитель - Айями лин Петра".
Теперь можно со спокойной совестью браться за перевод, а перед окончанием рабочего дня отдать письмецо помощнику. Всё, теперь её совесть чиста. Пусть A'Веч не думает, что она неблагодарная. Айями оценила, что он пришел на выручку. Мог бы не сдвинуться с места и преспокойно наблюдать, как амидарейка лишается лица, зрения и, может быть, жизни. Так что Айями при случае обязательно отплатит тем же. В произошедшем целиком её вина. По своей глупости она оказалась на линии "огня". И Имара подвела. Следовало идти за ним по пятам, а не отставать и не глазеть по сторонам.
Помощник взял конвертик, не выказав удивления и не задавая вопросов. Молчаливо и сдержанно. Вглядевшись в лицо мужчины, Айями в который раз отметила, что даганны отличаются друг от друга разрезом глаз, строением век, скулами, бровями, формой носа. И характерами разнятся.
К вечеру ветер стих, и потянуло на морозец. Помимо центральных расчищенных улиц жители протоптали меж дворами узкие тропки и организовали тележечные колеи от реки к домам. Подойдя к подъезду, Айями заметила личико дочки в окне. Люнечка смотрела на улицу, скучая, но увидев маму, подскочила от радости.
- А я сидела весь день дома. Баба не разресила гуять, потому сто по уице ходит Северный дед* и кормит всех снегом, и люди замейзают, - затараторила дочка, встречая у двери.
- И хорошо, что не гуляли. Вспомни, как ты болела прошлой зимой. От кашля делалась синенькой. И вот здесь хрипело, - Айями положила руку на грудь.
Конечно же, Люнечка не помнила. В её возрасте память коротка и избирательна.
- Правда? Это Северный дед меня накоймил, да?
- Он-он, злодей, - вставила Эммалиэ. - Так, моем руки и садимся за стол. Что у нас на ужин?
- Горосек с мяском, - сообщила важно дочка. - Я помогала бабе готовить.
- Ох, молодчинка ты наша, - похвалила Айями, поцеловав девочку.
В постели не спалось. Айями и так, и сяк уговаривала себя, но не помогало. Наоборот, с закрытыми глазами представлялось четко и красочно. Оламирь и А'Веч. Вместе. Должно быть, Оламирь околдовала господина заместителя, коли он и в столицу возит, и велит приносить паек на дом. Приходит Оламирь по вечерам в клуб и смеется звонко, а А'Веч тоже улыбается, подливая вино в бокал. И разговаривают они на амидарейском, потому как Оламирь не знает чужого языка. А может быть, знает, потому что А'Веч учит её разным фразам. Ну и фантазия! В конце концов, Оламирь ходит в клуб не для общения, а чтобы как Айями в кабинете музыки... с А'Вечем...
Казалось, она едва смежила веки, как из сна вырвал грохот. В квартиру стучали грубо, не церемонясь.
- У вас полминуты, после чего выбиваем дверь, - крикнул мужской голос на искаженном амидарейском.
Спросонья Айями подскочила как ужаленная.
- Накинь на сорочку, - Эммалиэ бросила пуховый платок. Пока она зажигала лучину, Айями, накрыв дочку одеялом, метнулась к двери и зашипела, ушибив в темноте ногу.
- Кто там? - спросила на даганском.
- Открывайте. Обыск.
В жилище вошли двое солдат, привнеся клубы морозного воздуха и снег на подошвах ботинок. По стенам заплясали лучи света от фонарей на касках и на стволах автоматов. Один даганн остался у двери, а другой осмотрел комнату, заглянув под кровать, под стол и в шкаф.
- Кто это? - навел дуло на кровать и высветил русую макушку, выглядывающую из-под одеяла. Спящую Люнечку не потревожило вторжение чужаков.
- Дочка. Три года, - пояснила Айями торопливо. Её перепугало направленное на Люнечку оружие.
- Показать.
Айями отвернула одеяло, и дочка, лишившись теплого кокона, протестующе захныкала, шаря сонно по постели.
Солдаты вышли, осветив напоследок лица женщин. Перед тем, как запереть дверь, Айями заметила, как даганн приложил ладонь к двери пустующей квартиры и сказал: "Чисто", после чего военные двинулись выше. В подъезде стучали, хлопали, гремели. Слышался шум множества ног, и грубые мужские рыки. Им отвечали дрожащие голоса с всхлипами. Ботинки грохали по ступеням.
- Наших ищут, - сказала Эммалиэ. - Думают, укрываются у жителей.
- А почему не потребовали обыскать вашу квартиру?
- Так ведь, если в ней кто-то прячется, то внутри должно быть тепло. Солдат прислонил ладонь к двери и понял, что нетоплено, а значит, там никого нет, - пояснила соседка.
- Неужели поверил своей руке? - удивилась Айями нервно. - Сомнительный способ.
- Скорее, высокая чувствительность, - поправила Эммалиэ. - Думаю, даганны заранее определили, где из окон торчат печные трубы. А если и дымок идет, значит, хозяева подтопили, чтобы за ночь не выстудить жильё.
- Не у всех печей трубы выходят на улицу.
- Вот даганны и проверяют, прикладывая ладонь. Ты непривычная, а опытный человек сразу поймет, живет кто-нибудь за стенкой, или там пусто. К тому же, солдаты смотрят на двери. Добротные и запертые сразу попадают под подозрение, а если остались лишь косяк да петли, и снег наметён у порога, то в квартиру не заглядывают. И окна примечают. Крепко заколоченные и со стеклами попадают под подозрение.
- А почему обыскивают в глухомань?
- Потому что три-четыре часа - удобное время, когда все крепко спят. Не ночь, и не утро. Ложись-ка в постель, завтра на работу.
Айями укрылась одеялом, обняв дочку, и та прижалась, сонно забормотав. Хорошо, что не проснулась, и её не напугали большие черные фигуры с горящими огнями во лбах.
Значит, даганны не доверяют никому. Даже переводчицам не доверяют и проверяют всех подряд. Вот почему днем в ратуше было безлюдно. Военные готовились к обыску, задействовав все имеющиеся резервы.
На улице посыпалось разбитое стекло, послышались крики. Выстрелы позвучали совсем рядом, почти над ухом, и Айями вспомнила казнь на площади. Вжалась, укрывшись одеялом с головой.
- Пусть шальная пуля пролетит мимо. Пусть не заденет наши окна, - шептала тихо.
- Мам? - протянула сонно Люнечка.
- Спи, цыпленок, это Северный дед бьет в барабан. Скучно ему, когда все спят.
- А-а, - зевнула дочка. Потерла глаза и перевернулась на другой бок.
Везет же крохам, в их детстве всё просто и беззаботно, и беды по плечу. Окно разбилось - неужели кто-то пытался сбежать? Значит, беглец укрывался по соседству, в чьей-то квартире.
- Я думала, даганны проверяют тех, кто на них работает. А, получается, рыщут по всему городу, без исключений, - сказала Айями.
- Похоже на то, - ответила Эммалиэ. Она тоже прислушивалась к звукам снаружи.
И опять вместо сна лезли в голову разные мысли. Наверное, Имар обходит квартиры, и А'Веч тоже. Смотрят на испуганных полуодетых женщин и заглядывают под кровати. Или целятся и стреляют вслед убегающим. И убивают.
Остаток ночи пролетел как один миг. Вот и пора подниматься, идти за водой, а в глаза словно песка насыпали.
Отправляясь по утрам к реке, Айями надевала портупею с ножнами. Хоть улицы и освещались, но четверть пути от набережной до дома пролегала по темным дворам и закоулкам. Но сегодня Эммалиэ сказала:
- Пока обыски не закончатся, стилет не носи. Неизвестно, какими полномочиями наделены патрули. Вдруг остановят, и удостоверение им не указ?
Айями катила тележку осторожно, выбирая тропинки поукатаннее. Посматривала по сторонам и глядела под ноги, боясь увидеть красное пятно на снегу или убитого. Но ни тел, ни крови, ни преследователей не встретилось. Такое впечатление, что город пережил повальную облаву между делом и улегся досматривать прерванные сны. Окна темны, повсюду тишина.
Тихий стон послышался на грани слухового восприятия, и Айями насторожилась, замедлив шаги. Машинально сунула руку за пазуху и чертыхнулась: сегодня она не надела портупею.
Опять раздался стон, от которого сердце ухнуло в пятки. Бежать бы отсюда со всех ног, но тележку не бросишь, да и бидон с водой жалко.
Стон повторился совсем близко, за сугробом возле дома. Не стон, а плач - тонкий, отчаянный, с хрипами. Так хрипело в груди у Люнечки, болевшей бронхитом.
Поставив тележку, Айями осторожно приблизилась. Вряд ли за сугробом прячется бандит. Бандиты не плачут жалобно, словно в беспамятстве.
В углу, между стеной дома и спуском в подвал, забился человек. Сидел на корточках, сжавшись. На голове грязный капюшон, вокруг шеи намотано тряпье, руки спрятаны в карманах засаленной куртки. Айями могла бы пройти мимо. Сделала бы вид, что не расслышала бессвязных стонов и не повстречала никого по пути с речки. Но вместо этого тронула сидящего за плечо.
- Эй, слышишь меня?
Он поднял мутные серые глаза. Молодой, безусый. Не старше брата, а быть может, моложе. Не ответив, мелко задрожал и уткнул голову между коленями.
- Вставай, замерзнешь, - затеребила Айями, но незнакомец не отреагировал. Пришлось чуть ли не силой поднять его на ноги. А что делать с тележкой? И парня, и бидон Айями не дотащит.
Вода, набранная из реки с большой аккуратностью, вылилась с бульканьем на снег.
- Обопрись на меня, - велела Айями, забросив руку парня на свою шею. Поддерживая его за бок, Айями волочила пустую тележку, как назло цеплявшуюся за снежные колдобины и замедлявшую движение. Юноша едва переставлял ноги, но был худ, легок и ростом чуть ниже Айями. Каждое движение давалось ему с трудом и сопровождалось стоном или мычанием. Голова моталась, похоже, незнакомец не соображал, куда его тащат, кто тащит и зачем.
- Осторожно! - Айями огляделась по сторонам. Они миновали темный участок дороги, и предстояло перейти освещенную улицу. Хорошо, что вокруг ни души.
Вдвоем они кое-как доковыляли до подъезда, и злость Айями росла. На тележку, а не на парня. Та, казалось, поставила целью вывести хозяйку из терпения, став неуправляемой. Забравшись на лестничную площадку, Айями поскреблась в дверь.
Юноша глухо застонал, и Айями закрыла ему рот:
- Тихо!
Выглянувшая Эммалиэ мгновенно сообразила, что и к чему. Сняв передник, она накинула пальто и помогла дотащить парня до своей квартиры. Незнакомец повалился кулем, когда его прислонили к стене.
В свете свечи женщины работали молча и споро, понимая друг друга с полуслова. Сперва оценили масштаб раскуроченности в комнате, которая долгое время была нежилой. Внутри такая же холодина, как и на улице, а доски, которыми забиты окна, - что мертвому припарка. Нужно передвинуть мебель, чтобы закрыть щели. Содержимое шкафов давно продали на рынке, а ящики с дверцами ушли на растопку. Остались пустые короба. Зато из секретера пришлось наспех выбросить остатки книг и вынуть полки.
- Утеплять будем позже, - сказала Эммалиэ. - Давай-ка поставим буфет набок.
Двигали его осторожно, стараясь излишне не шуметь, но не удержали, и буфет упал, сотрясши пол и стены.
- Плевать, - отмахнулась Эммалиэ. - Не беспокойся, соседям что-нибудь наплету. Придумаю.
Женщины подтянули ближе печку деда Пеалея и, чертыхаясь, вставили дымовую трубу в шахту вентиляции. Айями сбегала за волшебным углем, дарованным даганнами, и заодно проверила, крепко ли спит Люнечка. Вскоре в печке весело затрещало пламя.
- На полу холодно, давай соорудим настил, - велела Эммалиэ.
Сложив книжки стопками, они установили на них полки, вынутые из секретера. Убедившись в прочности конструкции, Эммалиэ сходила домой и вернулась с подушкой и матрасом.
- Вот видишь, он сгодился. А вы с Люней подшучивали, что я сплю на двух перинах как принцесса на горошине.
Вдвоем женщины уложили парня на импровизированную кровать. Утро толком не началось, а Айями чувствовала себя вымотанной до предела, передвигая, таская и волоча. Зато рядом с печкой, в закутке, огороженном буфетом, быстро потеплело.
- Без сознания, - заметила Эммалиэ, размотав драный замызганный шарф и сняв капюшон с незнакомца. - Совсем мальчишка. Лет двадцать или младше.
Она расстегнула куртку.
- Фу, - скривилась Айями. Похоже, юноша не мылся целую вечность.
- А ты хочешь, чтобы благоухал розами? Он же в бегах, - ответила Эммалиэ.
- Это тот, в кого стреляли ночью?
- Не знаю. Может быть, и он.
Вдвоем они стянули куртку, и Айями зажала рот рукой, ужаснувшись увиденному. На плече расплылось красное пятно, грязная рубашка заскорузла от засохшей крови.
Эммалиэ ворочала раненого, и тот сдавленно застонал.
- Тише, сынок, сейчас полегчает. Нужно тебя осмотреть.
На спине, повыше лопаток, оказалось похожее пятно.
- Стреляли сзади, пуля прошла навылет. Хорошо, что не застряла внутри и не затронула легкие. Не могу сказать, задета ли кость.
Айями сглотнула.
- Эй, милая, а ты хотела устроиться санитаркой в госпиталь, - поддела Эммалиэ. - У медперсонала работа не ахти. И кровь, и гной, и внутренности наружу. Нужно обработать рану.
- Я не принесла воду, - вспомнила Айями.
- Не беда. Снега наберем.
- А если даганны вернутся?
- На этой неделе они не сунутся. Нас хорошенько припугнули, а у самих недостаточно сил, чтобы организовывать обыски через день. Даганны хотели одним махом охватить весь город, чтобы мы не смогли предупредить друг друга ... Ты же опаздываешь на работу! - всплеснула Эммалиэ руками.
Айями заметалась.
- Оставим парня здесь или перенесем к нам?
- Пусть тут лежит. Нельзя Люню впутывать. Она может проговориться соседям или другим детям.
- Верно. А вы выдюжите? - спросила Айями. Ведь нужно и за дочкой приглядывать, и за раненым.
- Справлюсь, не волнуйся. А ты вечерком забеги к Зоимэль, попроси что-нибудь от жара. Может, она антисептик даст. И поторопись на работу, иначе выгонят.
Угроза подстегнула Айями. Бросив последний взгляд на бледное лицо и синюшные губы юноши, она кинулась домой. Собиралась в спешке, понимая, что безнадежно опаздывает. Поцеловав спящую дочку в лоб и застегивая пальто на ходу, Айями заглянула в квартиру по соседству:
- Всё, я ушла.
Не ушла, а побежала быстрее ветра. Чуть ногу не подвернула и доковыляла, прихрамывая, до ратуши. А на площади - машины, военные. Двигатели фырчат, даганны переговариваются как ни в чем не бывало, словно и не исчезали вчера.
Не успела Айями поздороваться с переводчицами, как в комнату заглянул Имар:
- Аама, наконец-то вы здесь.
- Простите, я опоздала. У меня дочка заболела, - выпалила она и замолчала, удивившись лжи, слетевшей с легкостью с языка.
- Снимайте пальто. Вас ждут в приемной подполковника А'Веча.
У Айями подогнулись ноги. Сейчас её накажут за опоздание. Или уволят. А может, кто-то видел, как она тащила раненого беглеца, и успел донести даганнам?
____________________________________________________
Северный дед* - в амидарейской мифологии аналог Деда Мороза, жестокий и злой старик с бородой до пят. Требует к себе уважения, в противном случае насылает стужу и замораживает насмешника. В древности, в трескучие морозы, задабривая Северного деда, приносили в жертву девственниц, привязывая раздетыми к дереву.