– Кислороду, Швиль! – крикнул Пионтковский. Остальные лежали с открытыми глазами и ртами, как рыбы, вытащенные на сушу. Швиль удовлетворил их просьбу и лег снова. Теперь, наконец, он подумал об отдыхе. К счастью, Ллойд, совершенно измученный, спал. Швиль тоже спал, но неожиданно его разбудили крики. Пионтковский и Ронделль изо всех сил звали его. Ничего не понимая, Швиль уставился на обоих.

– Что-то в приемнике, идите! – крикнул Ронделль.

Несколькими прыжками, держа в руке карандаш и бумагу, Швиль бросился к аппарату. Он записывал с лихорадочной поспешностью, и когда расшифровал, то прочел:

«SOS! Оазис Тель Аверум, в пяти часах полета от Луксора. Две души умоляют о спасении. Элли…»

Швиль упал на колени. Элли! Элли жива! Элли! Безграничная радость охватила его измученное сердце. К нему снова вернулось мужество: тоска по свободе становилась все сильнее и сильнее. Он вскочил и стал колотить кулаками в голые стены гробницы, запустил пальцы в давно уже нечесаные волосы. Охваченный невыразимым счастьем, он кинулся к остальным и крикнул им в лицо.

– Элли жива! Жива! Жива!

Крепко стиснув зубы, он бросился на матрац. Пионтковский и Ронделль с удивлением и испугом следили за непонятным поведением Швиля. Они не сомневались, что он тоже сошел с ума. Сознание, что они связаны и находятся в руках сумасшедшего, наполняло их ужасом. Он мог убить их в любую минуту, и они стали в отчаянии рвать на себе путы, стараясь со стонами и криками вырвать кольцо в стене, к которому они были привязаны.

Ллойд, проснувшийся от этих криков, тоже почувствовал опасность и принялся бесноваться и кричать. При виде этой сцены Швиль пришел в себя и вскочил.

– Что с вами? – закричал он на беснующихся. Сразу наступила тишина. Пионтковский и Ронделль облегченно вздохнули: нет, Швиль был в полном сознании.

– Мы думали… – начал Пионтковский.

– Что я сошел с ума, не правда ли? – перебил его Швиль. – Нет, сошел с ума, может быть, от радости, но не иначе. – Он взглянул на часы, было незадолго до полуночи. Он сдвинул брови, и его мысли лихорадочно заработали. Надо обдумать все. Он напрягал все силы, чтобы найти выход, который должен быть найден сейчас же, хотя бы из-за Элли, призывавшей о помощи.

Когда он за несколько минут до полуночи услышал знакомые позывные, он бросился к Ронделлю.

– Говорите с Марлен!

– Сперва развяжите меня!

– Нет, говорите так, связанным.

– Тогда я скажу ей, что я связан.

– Этого вы не сделаете. Вы потребуете, чтобы нас отсюда вытащили, и больше ничего.

– Нет, этого я не скажу.

– Ронделль, вы сделаете меня зверем! Предупреждаю вас! Дело идет о вашей голове! – с этими словами Швиль взял револьвер и приложил его дуло к виску Ронделля.

– Пли! Стреляйте! Кончайте, наконец! – взревел Ронделль и в ужасном ожидании закрыл глаза.

– Я считаю до трех! Ронделль не отвечал.

– Раз, – взволнованно крикнул Швиль.

– Швиль, я пойду к приемнику, – крикнул Пионтковский.

– Нет, Ронделль должен пойти. Два!

Ронделль не шевелился. Совершенно неожиданно Швиль сунул револьвер в карман, быстрым движением отвязал Ронделля от кольца в стене, схватил его и потащил в коридор.

– Что вы хотите со мной сделать? – в ужасе спросил тот.

– Это вы сейчас увидите, – ответил Швиль, и взяв лопату, откопал труп Юргенсена и положил Ронделля на кучу щебня, около самого трупа. Затем сам поспешно убежал, потому что ему стало дурно от поднявшегося запаха.

– Швиль! Швиль! – в отчаянии кричал ему вслед Ронделль. – Швиль! Ради Бога!

Археолог вернулся обратно, держа перед носом платок.

– Ну? Что вы можете сказать?

– Я буду говорить с Марлен.

– Все, что я захочу?

– Все, все, что угодно, только возьмите меня отсюда, – с этими словами Ронделль лишился сознания.

Швиль вытащил его с кучи щебня, засыпал труп снова и занялся бесчувственным. Из приемника доносились все настойчивее позывные. Ронделль открыл глаза.

– Заметьте себе, – сказал Швиль, – что если вы скажете хотя бы слово, которое повредит мне, то я вас снова брошу на труп. Просите, чтобы нас сразу же освободили. Скажите, что мы погибаем, и что не можем больше выдержать здесь ни одного дня. Вы все поняли?

– Да, я скажу. Я так же, как и вы, хочу выбраться из этого ада.

Швиль посадил Ронделля перед приемником. Им не пришлось долго ждать. Марлен была точной. В мертвенной тишине раздался ее голос:

– Марлен.

– Здесь Ронделль, – сразу ответил пленник.

– Пароль?

– Лиссабон.

– Номер?

– 26-26.

– Что вы можете еще прибавить?

– Марлен, – ясно выговорил Ронделль.

– Все в порядке. Это вы. Кто еще находится у аппарата?

Швиль угрожающе посмотрел на Ронделля и кивнул головой в сторону погребенного под щебнем трупа.

– Я здесь один, – ответил Ронделль.

– Где новичок?

Швиль положил голову на ладонь.

– Спит.

– Вы были без сознания, когда новичок говорил со мной?

– Да, – ответил Ронделль по знаку, данному Швилем.

– А Пионтковский?

– Тоже.

– Что вам удалось сделать?

– Марлен. Работа не идет дальше. Нас всего только четверо; Ллойд сошел с ума и лежит связанным, трупы заражают воздух разложением. Кислород кончается; жара становится все невыносимее, мы близки к отчаянию, мы должны как можно скорее выбраться отсюда.

– Вы уже нашли золотой клад? – раздался холодный вопрос.

– Нет, наши силы пришли к концу, и мы не сможем этого сделать.

– И сокровищницу тоже?

– Нет, это еще менее возможно.

– И вы думаете, что я послала вас для того, чтобы достать шесть маленьких ящиков? Вы шутите, Ронделль, и для этого мне пришлось работать целый год?

– Но, Марлен! Нас преследует проклятье. Невидимые силы против нас!

– Ни слова больше, Ронделль. Вы слышите мой голос сегодня в последний раз, я пошлю других людей, которые будут удачливее, чем вы, но не раньше, чем с вами будет покончено. Тогда мне не надо будет и делиться с вами.

– Марлен, вы ужасны! Не делайте этого! – крикнул вне себя Ронделль.

– Прощайте, Ронделль. Не пытайтесь больше входить в сношение с внешним миром, через несколько минут антенна будет снята, Ковард знает, что ему делать. Прочтите слова на обороте кольца, которое я дала Швилю.

– Марлен! Вы не человек, а чудовище! Марлен! Мар-лен! – кричал Ронделль в микрофон. Но все было тихо.

На лбу связанного выступили капли пота, на глазах показались слезы, которых, казалось, никак нельзя было предположить в этом грубом человеке. Швиль снял кольцо, подаренное ему Марлен.

Только теперь он обратил внимание на иероглифы, выгравированные на оборотной стороне кольца. Что это было? Изречение? Проклятье? Он видел такое же изречение на стенах этой гробницы: оно было повсюду. Швиль вытащил из своего чемодана несколько книг и долго перелистывал их. Ронделль с нетерпением следил за его работой, как будто от этой надписи зависело их спасение. Наконец Швиль расшифровал надпись, бывшую такой же ужасной, как сама Марлен. И это проклятье должно было сопровождать его все время. Только теперь ему стало ясно значение подарка. Изречение гласило:

«И так я сделаю своих врагов подножием своих ног».

– Мы здесь похоронены навсегда, – сказал Швиль. – Может быть, теперь вы убедитесь, каким бедным и беспомощным можно быть, несмотря на все богатство. Золото! Золото! Величайшее проклятье всех народов! Самый ужасный кошмар мира: я проклинаю тебя в этой могиле живых и мертвых!

Швиль плакал. Здесь слезы легче выступали на глаза, чем там наверху, под солнцем. Он оплакивал свою судьбу и Элли. Он ненавидел и презирал весь мир, который был виноват в его несчастье. Внезапно погасло электричество.

– Марлен сдержала слово, – горько произнес Ронделль.

Швиль вскочил и схватил телефонную трубку. Он вертел ее до тех пор, пока не устала рука, но ответа не было.

– Мы погибли, – сказал Швиль.

– У меня только еще одно желание перед смертью, – пробормотал Ронделль.