– Чистое полотенце. – Клямин швырнул ей полотенце и с силой захлопнул дверь.

Наталья стянула с лица душную ткань. Присела на край ванны…

В глубине квартиры раздавались шаги Клямина, стуки, звяканье, скрипы…

Когда она покинула ванную комнату, Клямин сидел за столом.

– Ну и копуха! – воскликнул он весело. – Сколько можно?

Наталья улыбнулась. Тревога рассеялась. Нет-нет, ничего и не было.

А что, собственно, могло быть? Показалось, показалось. Стол выглядел аппетитно. Сервелат, буженина, сыр. Что-то еще в красивых банках.

– С чего начнем? – Клямин потянулся к тарелке Натальи и оглядел стол.

– Я сама. – Наталья удержала тарелку.

– Выпьешь немного?

– Только немного, – согласилась Наталья.

Клямин разлил по рюмкам коньяк, положил себе ветчины и редиски.

– В Мексике, например, есть пальма, сок которой пьют вместо вина. Сам видел. Сунут кружку в дупло, черпанут и пьют… Опять забыл, как называется. Забыл, забыл… Ну и память, – искренне огорчился Клямин.

– Вы были в Мексике?

– Бывал. И не только… В Японии, например.

– А там что пьют?

– Японцы? Водку рисовую… И самое странное, что фасуют ее в огромные трехлитровые бутыли.

– Действительно странно, – согласилась Наталья. – Где вы еще были? Что там пьют? Во что фасуют?

Клямин усмехнулся. «Болван, – сказал он себе. – Привык со своим бабьем, болван». Наталья откинула со лба волосы.

– Интересно с вами. Столько повидали! – И, не удержавшись, она засмеялась.

– В торговом флоте служил. Пришлось побывать. – Клямин продолжал улыбаться, скрывая раздражение. Он не помнил, чтобы над ним потешались.

Наталья, казалось, не замечала смущения Клямина.

– Такая интересная жизнь, а вы ушли. Почему?

– По состоянию здоровья. – Клямин приподнял рюмку.

Не станет же он рассказывать, что списали его за неоднократное нарушение режима. Точнее – за нелегальный провоз всякого зарубежного барахла в количестве, значительно превышающем установленные нормы. Чуть под суд не попал, выкрутился…

– Моя бабушка как-то купила японский браслет от гипертонии. В Мурманске, у моряков. – Наталья поддела вилкой ломтик сыра и положила в свою тарелку. – Не помог ей браслет… А вы помните мою бабушку?

Клямин не помнил мать Натальи, а бабку тем более.

Японские браслеты он и сам привозил в Мурманск – загонял по полтине за штуку. Это он помнил, хотя с тех пор и минуло без малого лет двадцать.

– Кое-кому браслет помогал, – уклончиво процедил Клямин. – Ну, выпьем? За что?

Наталья тоже приподняла рюмку и посмотрела на Клямина.

– За что? – переспросила она. – Вот вы и скажите за что. – Она не сводила с Клямина глаз. Дыхание ее стало неровным. Она не убирала сбившиеся на лоб волосы, словно боясь неосторожным движением спугнуть Клямина…

За свою почти сорокалетнюю жизнь Антон Клямин привык к легким застольным словам. Что сказать теперь? Произнести слова, которых ждет от него эта девочка? Выдать себя за того, кем она хочет его видеть? Навсегда занять особое место в ее жизни?.. Нет, он не сильный, он слабый человек. Он только тешил себя мыслью, что он сильный. На самом же деле он подобен щепке на воде.

– За что? – Зубы спрятались в его губах, будто рачки в морском песке. – За здоровье, да? – Он как-то испуганно взглянул на Наталью, поднес ко рту рюмку, но неожиданно вернул ее на стол, так и не сделав глотка.

Глаза Натальи подернул туман. Она вертела в пальцах рюмку. Потом отвернулась, скрывая слезы, делая вид, что окидывает взглядом стены кухни, увешанные безделушками.

– Чисто у вас в квартире. Не скажешь, что живет одинокий мужчина.

– Привычка, – буркнул Клямин. – Флотская. Два раза в месяц аврал. Да и пачкать-то некому.

– Чи-и-исто, – протянула в сторону Наталья, сдерживаясь из последних сил, чтобы не расплакаться.

Рюмка дробно постукивала о поверхность стола. Наталья поставила ее, отвела руку в сторону. Клямин накрыл ладонью ее холодные пальцы. Казалось, им двигал посторонний непокорный механизм, которым распоряжался не он, Клямин, а кто-то другой, жестокий и грубый, раб своих желаний…

Наталья подняла глаза. Она видела серебристую цепочку, которая сползала с его шеи и пряталась в глубоком вырезе спортивной рубашки. Она видела его лицо – помертвевшее, с уплывающим взором, словно Клямин все еще стоял в дверном проеме ванной комнаты…

Она молчала. Ждала, когда Клямин отпустит ее.

Ладонь Клямина наливалась тяжестью и жаром.

Наталья выдернула руку. Встала. Вышла в коридор. Клямин услышал сдержанный шорох у вешалки. Короткая тишина. Шорох возобновился, на этот раз сухой, металлический. Вскоре донесся короткий щелчок замка. И вновь тишина.

Предвечерний свет падал в овальные окна бара. Прозрачной кисеей укутывал он стойку, столы, бутылки с коньяком, ликерами, восковые декоративные фрукты, глянцевые коробки с конфетами, стены жженого дерева, медные пластины чеканки…

Эти часы перед вечерним наплывом посетителей Лера обычно использовала для черновой работы: сверяла счета, накладные, наличие дефицитных товаров. Надо было сделать дополнительную заявку на кофе (кладовщик мог уйти), выписать баллонов пять томатного сока. В течение рабочего дня Лера несколько раз проводила саморевизию. Кассовый ключ хранился у старшего кассира. Но чтобы не попасть впросак, Лера заказала второй ключ – для себя. Теперь она собиралась сопоставить наличные деньги в кассе с показанием счетчика, выбрать излишки. Давно бы надо сменить ленту: цифры пробивались тусклые, неразборчивые. К тому же под стеклом они еле видны – шестерку от восьмерки не отличишь.

Лера зажгла спичку, поднесла к окошку кассы. Стало еще хуже – огонек колебался, и цифры дрожали. Надо включить освещение зала, пора.

Лера отодвинулась от кассы и увидела Наталью.

– Ты ли?! – обрадовалась Лера. – И не разглядишь впотьмах.

– Я. – Наталья взобралась на высокий стул.

– Откуда, дитя прекрасное?

– Есть хочу.

– Зайди в подсобку. Что ты, действительно, как чужая?

Лера достала картонный трафарет с надписью «Перерыв». Наталья сползла с сиденья и, перекинув через плечо свою сумку, направилась в подсобное помещение.

Все ей тут было знакомо. И деревянный щербатый стол. И железные табуреты. И одностворчатый больничный шкафчик. И чан, поделенный на секции для мытья посуды. И пол, покрытый линолеумом, с решеткой подле чана.

– Я тоже хочу есть. Все собиралась, хорошо – ты подошла… Дай хоть поглядеть на тебя. Дезертирка. Возвращаюсь домой – ее и след простыл. Всю ночь проплакала… Уж и забывать стала, на тебе – явилась! – с удовольствием проговорила Лера, вынимая из шкафчика походную снедь: котлеты, отварные яйца, соленые огурчики. Она терпеть не могла изделия местной кухни…

– Где ты живешь?

– Комнату сняла.

– Ну-ну… И чего тебе не хватало?

Наталья безучастно следила за движениями Леры, отмечая про себя, что Лера за эти дни осунулась, похудела. Щеки запали, скулы заострились. Но все равно она оставалась красивой…

– Ты особенно не рассиживайся – перерыв пятнадцать минут. Начнут стучать кулаком по стойке – стены обвалятся. – Лера протерла чашки полотенцем. – Как дела?

– Так себе, – ответила Наталья лениво. – Билеты взяла. Улетаю.

– Вот как. Ну… А твоя миссия по воссоединению семьи?

Лера соорудила бутерброд и протянула Наталье.

– Спасибо… Миссия закончилась. Все встало на место.

– Ты встретилась с ним?

– Да.

– И что?

– Ничего. Улетаю.

С грохотом распахнулась дверь в сторону рабочего двора, и на пороге показался край черной пивной бочки. Грузчикам было удобно перекатывать бочку в пивной зал через подсобку.

– Девочкам привет! – воскликнул парень в переднике и засаленном берете. – Свежее пиво говорит вам: «Здрасьте!»

Ловко перебирая по верхнему ободу красными ручищами, он погнал бочку к противоположной двери. Лера наполнила чашки кипятком и опустила в них пакетики с чаем. Вода на глазах как бы густела, насыщаясь коричневым цветом.