– Мне платье принесли. Английское. Глянешь? – предложила Лера. – Сто рублей просят, но, думаю, можно поговорить.

Наталья безучастно продолжала жевать бутерброд.

– Понравится платье – возьми. Недорого просят. Одолжу тебе денег, потом пришлешь. По частям, – не отступала Лера. – Нельзя платье упускать, жалеть будешь.

– Чеснока много в котлетах, – промолвила Наталья.

– Целоваться не с кем, – отозвалась Лера.

– Между прочим, он тоже, оказывается, таксист. Везет нам с вами на таксистов. А в первый раз почему-то встречал меня на другой машине.

– Многостаночник, – кивнула Лера. – Так что с платьем решила? Загляни ко мне домой, примерь. Вдруг понравится. Хорошо?

Наталья так же безучастно кивнула…

В дверях пивного бара возник грузчик в берете:

– Тысяча извинений, девочки! Еще три бочки – и конец сквознякам. – Его курносое лицо расплылось в улыбке.

– Давай, давай! – отмахнулась Лера. – Работай! – Она сложила руки на груди, рассматривая Наталью c подчеркнутым участием. Та словно и не замечала ее взгляда.

Грузчики скрылись за дверью рабочего двора. Раздались голоса и глухие удары по прилавку стойки. Это посетители выражали недовольство затянувшимся перерывом. Лера поднялась, вышла из подсобки. Тут же из-за стены послышался ее веселый и нахальный голос…

«Может, и вправду платье хорошее, – вяло размышляла Наталья. – Плохое ей не принесут. Расплачусь понемногу. Рублей двадцать сразу отдам, остальное вышлю. Устроюсь куда-нибудь, подработаю и вышлю».

Наталья придвинула к себе горячую чашку. Она перелила чай в блюдце и, наклонясь, принялась на него дуть, гоняя по кругу послушную лунку. Вскоре за чем-то вернулась Лера:

– Народу подвалило. Всегда так, по закону свинства.

– Я загляну к вам платье примерить, – не разгибаясь проговорила Наталья. – Завтра… Или позвоню.

– Заходи, заходи, – обрадовалась Лера. – Хочешь, я тебе дам ключ? Сходи сегодня.

– Сегодня не хочется. Нет настроения.

– Брось ты, Наталья, выкинь из головы. Двадцать лет прожила без него… Как зовут-то его? Может, я знаю твоего таксиста?

– Антон… Антон Григорьевич Клямин.

Наталья продолжала гонять в блюдце лунку. Между тем под мощным напором бочки с пивом, над которой свисала хмельная физиономия грузчика, снова распахнулась дверь, ведущая на служебный двор.

Тихую подсобку расколол Лерин крик. Лера неуклюже подбежала к бочке и принялась дубасить ладонями по крышке:

– Куда?! Назад! А-а-а-а!.. Обратно! Назад, негодяй…

Грузчик даже отрезвел. Он оставил бочку и хлопнул по переднику своими красными ручищами:

– Ты что? Спятила? Ты что?!

Лера била ногой по тяжелым черным доскам:

– Назад! Не хочу, не позволю…

Грузчиками все сильнее овладевало изумление.

– На тебе! Выдает истерику. Кино для глухонемых… Лерочка, у тебя же пупок развяжется с такого крика, пожалей маму.

Грузчик железными руками стиснул ее локти. Он что-то шептал, приблизив небритую физиономию к ее бледной щеке… Лера успокаивалась.

– Ну вот, ну вот, – ласково выговаривал грузчик. – Конечно, такая сумасшедшая работа…

– Отпусти, – глухо проговорила Лера.

Плутовато улыбаясь, грузчик отнял руки и занялся своей бочкой.

Лера одернула халат, поправила волосы. Взглянула на Наталью печальными глазами:

– Так я жду тебя… Извини…

Наталья продолжала гонять лунку по поверхности давно остывшего чая.

Скамья, которую обычно в это время занимал сосед Николаев, была пуста. «Что это старика-то нет? – думал Клямин, отворяя дверь таксомотора. – Не дождался своей жены? Видение ему было, ах ты черт!.. Вместо жены эта гнида Макеев к нему заявился». Клямин снял колпачок с фонарика, в углу лобового стекла заструился зеленый огонек… Все, можно продолжать работу. Вообще сегодня он работал на линии часа два, на больше. Так что о плане и речи быть не могло. Кстати, надо подъехать к парку, сдать бюллетень.

Едва он собрался включить двигатель, как заметил Борисовского-старшего. Сосед шел с портфелем. Вероятно, возвращался с работы. Клямин опустил стекло и приветственно помахал рукой. Борисовский кивнул.

– Послушайте, – произнес он, – где вы пропадали? Я поднимался к вам.

– В командировку погнали, – ответил Клямин. – У вас до меня дело?

– У меня до вас дело? Ха! Это у вас до меня дело.

– Что такое, Семен? Насколько я помню, наши пути пересеклись только раз.

Борисовский покачал головой и обиженно распустил губы:

– Вполне достаточно. Вы мне подложили хорошую свинью.

– Я?! – искренне удивился Клямин. – Или ваш Додик бросил скрипку? Мальчик пошел по плохому пути?

– Слушайте… Как вас зовут? Кажется, Антон Григорьевич? Так вот, Антон Григорьевич, вы забыли, что просили меня об одном одолжении? Правда, вы были тогда немного в подпитии. Словом, я выполнил вашу просьбу и попросил одного толкового лаборанта…

Клямин все вспомнил.

– Извините, Семен. Я действительно был тогда чертовски пьян. Я все вспомнил, извините.

– Что было, прошло. Но свинью вы мне подложили…

Таксист выжидательно смотрел на соседа.

– Тот порошок – очень ценный материал, – продолжал Борисовский. – Присадка к органическим соединениям. Он придает особый блеск, элегантность. Ткань после обработки этим порошком, как говорится, становится вечной. Не мнется, не рвется. У нас этот порошок пока не выпускают. Очень дорогое, сложное производство. Пока что им заниматься невыгодно – закупаем небольшими партиями за рубежом.

– Ну?

– Вот и «ну»! Человек, который держит это у себя в квартире, представляет интерес для милиции. Вы меня понимаете?.. Словом, когда тот лаборант прибежал ко мне, на нем лица не было. Он сказал: «Сема! Я вас не видел, вы меня не видели!..» А вы что, действительно не имели понятия об этом порошке?

Антон кивнул. Он ждал, что еще скажет Борисовский.

– Когда-то южноморские подпольные цеховики могли маму родную продать за килограмм этого импрегнатора. Они изготавливали всякие там кофточки и джинсы из левого товара. И вещь выглядела как заграничная. Даже фирменные бирки печатали и пришивали. Штаны продавались за двести рублей. Потом цеховиков пересажали. Дело заглохло. По крайней мере, в Южноморске… Что вы строите такие глаза, Антон? Или вы не читаете газет?

Клямин газеты почитывал от случая к случаю. Однако о нашумевшем деле, связанном с подпольным трикотажным комбинатом, он знал.

Борисовский-старший пожевал губами.

– Простите, Семен. – Клямин не мог справиться с собой. – Вы так напоминаете мне лошадь, простите бога ради. Но мне смешно.

Семен смотрел на Клямина крупными печальными глазами.

– Человек, который столько лет тащит на себе лабораторию… Вы представляете, Антон, что значит раздобыть, скажем, спектрометр? Когда нет сметы, а спектрометр нужен…

Клямин в достаточной степени оценил деликатность соседа и в полной мере прочувствовал свое дремучее невежество.

– Вы интеллигентный человек, – посрамленно вздохнул он. – Извините. Просто я нахал.

– А если по секрету? – прошептал Борисовский и наклонился к самому окну таксомотора. – Вы не пили сегодня? У вас так блестят глаза. – Борисовский со значением похлопал по холодной крыше автомобиля.

– Я думал напиться, Семен, и, поверьте, для порядочного человека это был бы повод. И еще какой! Но я, Семен, вероятно, большой подлец. Поэтому я – трезв. Но, клянусь вам, лучше бы я был пьян. И оставался дома…

Борисовский развел руками. Он был тактичный человек и уловил, что Клямин в каком-то смятении. А может быть, он расстроился из-за этого импрегнатора?

Очередную фразу, которую уже начали разжевывать толстые губы соседа, Клямин так и не услышал – он поднял стекла и включил зажигание.

Он ехал по городу. Сквозь поредевшие кроны просматривались могучие стволы платанов. Старая брусчатка мостовой билась под колесами, точно живая, и таксомотор недовольно кряхтел, громыхая всеми своими частями. И угораздило же Клямина продать отцу Андрею кое-какие детали машины – катается батюшка по своему приходу, службу несет. А новым таксомотором что-то пока не пахнет. Поторопился Клямин, ясное дело.