Учитель — это скала, и через него идет сила. Учитель — это корень, и через него идут соки. Оторви от силы, оторви от соков — что получится? Сгниет, погибнет, канет душа не завершенная. Камень можно в любом месте бросить, за деревом каждый может ухаживать, а что если это живое существо? Как его на полпути бросить — или выкидыш, или смерть. Жуками, змеями, кошками расползутся они по свету.

Сколько у Мирзабая учеников — двести или одиннадцать? А может быть, один? Кто его сын? Кто о нем заботится? Кто его любит? Кто готов отдать ему все, что у него есть? Кто слушает и исполняет его слово? Кто готов прыгнуть для него со скалы? А может быть, у него нет ни одного ученика? Одни только бездельники и туристы? Тогда плохо дело Мирзабая. Тогда сам Мирзабай бездельник.

А пока надо выпивать, лапешка кушать. Плов — молодец. Лапешка — молодец. Гость — тоже молодец. Гость — старый учитель Игоря. Альбина — молодец. Казан человек приезжает. Много деньги привозит. Вопрос спрашивает — голос слушает. Мало понимает — деньги пропадает. Утром деньги находит. Казан уезжает — опять приезжает. Язык Мирзы не понимает.

Трудно понимать язык. Стараться надо. Ленин говорит: учиться надо. Человек хочет учиться — не может. Почему не может? Много вещи хочет — потому не может. Женщина хочет, деньги хочет, дом хочет, лапешка хочет. Женщина, деньга, лапешка много хочет — учиться мало хочет. Много-много книга читает. Голова свой ум нет.

С раскруткой Мирзабая было не так просто. Абай приезжал с ним в Москву, устраивал его жить у Васильева в писательском доме в Лаврушенском переулке, приглашал влиятельных гостей. Мирза вел себя идеально, сидел на коврике в чапане и тюбетейке, изображая восточного мудреца, старательной скороговоркой — как на мазаре молитву — читал наизусть заученную цитату из Ленина. Гостей угощали топленым молоком с бараньим жиром. Поили чаем и водкой. Абай возил Мирзабая на научные семинары в Институт философии и в Академию наук, в гости к Якову Маршаку и Иннокентию Петрову. Всех тогда занимали экстрасенсорные перспективы — возможность на этом выплыть. В то время к этому серьезно относились. Их поддерживал главный редактор «Огонька» Сафронов и председатель Госплана Байбаков. Велись разговоры на тему создания института нетрадиционной медицины с Мирзабаем в качестве опорного (оперного) корифея, может быть, экспоната). Был замешан и Звездный городок: оттуда звонили и приезжали физики и лирики.

Спецслужбы засуетились. Оттуда приходили тихие интеллигентные люди с сомнительными предложениями, рискованными идеями. Предлагали ввести Мирзабая в иностранные посольства, вывезти заграницу. Втирались в доверие и собирали информацию. Прибивало множество странных персонажей, примерявших Абая и Мирзабая для собственных проектов. Всем нужно было с ними пообщаться. Однако нужные люди не появлялись — ситуация заходила в тупик. Жена Васильева от непрерывных звонков — телефонных и в дверь — начала угрюметь и фальшивить. Абаю пришлось ограничить количество посетителей, во всяком случае, установить за ними контроль. Под конец к Мирзабаю и вовсе не стали пускать посторонних. Он перестал улыбаться и начал вкрутую пить, затягивая в процесс окружающих. Впрочем, пили и так не отлынивая. Круг приближенных включал, кроме Абая и Талгата, Васильева, Пестряцова и его молодчиков-каратистов: Ивана большого, Ивана маленького, Анатолия, Гену, и — женщин.

Пестряцов возник в пространстве Абая во время спиркинских камланий. Крупный, одутловатый, краснощекий, постоянно под крепким градусом, он смеялся громкими взрывами, а говорил шепотом, удивленно глядя собеседнику в глаза. На вопрос Абая о его интересах коротко ответил: «Интересуюсь тайными обществами». На поверку вышло, что в сферу интересов Пестряцова входили темплиеры, ассасины, тибетский ламаизм, мистическая кухня фашизма и коммунизма, психотроника и многое другое. Впрочем, говорил он об этих вещах редко и нехотя, но зато всегда с удивительно точным знанием имен и событий, их запаха и послевкусия, всегда поворачивая разговор на определенный лад, так что в фокусе оказывались конкретные магические личности и силы, как нож в масло входящие в фактурный контекст ситуаций и одним точным выпадом разрубающие любой гордиев узел. При этом все его внимание было приковано не к тайному иероглифу событий, не к и-цзиневскому смыслу перемен, а к тактике и инструменту — как, например, к боевому духу ассасинов или камикацзе, — неожиданных, насильственных и беспощадно жестоких операций. Отсюда и его, Пестряцова, другое многолетнее увлечение — каратэ, в котором он достиг высоких степеней и на которое стянул нескольких дюжих молодчиков — послушных гладиаторов и верных телохранителей, в любую минуту готовых отразить или нанести роковой удар. Поэтому вокруг Пестряцова и его молодчиков всегда веяло опасностью и провокацией: видя его большое одутловатое тело, слыша взрывы его смеха и грозное молчание его гладиаторов, Абай угадывал таящиеся здесь возможности. Пестряцов явно искал хозяина и тоже ждал, угадывая в Абае способность вести большую игру.

Как видит себя человек и каким его видят окружающие? Человек себя видит всегда ясным, всегда правым и убийственно последовательным. Логика его всегда для него самоочевидна.

Абай был человеком, нашедшим Мирзабая, сумевшим раскрыть его для себя и для других, открывшим его миру. В Мирзабае Абай нашел и осуществил свою мечту. Мирза был живой просветленный мастер, представитель древней коренной суфийской традиции, замаскированный бриллиант в оправе деревенского дурачка. Абай угадал и не ошибся. Он подобрал камень с пыльной обочины и обнаружил, что это бесценное сокровище. Он сумел извлечь из этой находки выгоду и силу для самого себя, и он принес это сокровище людям.

Это было в конце 70-ых. С тех пор много воды утекло. У Абая давно уже прошло первое опьянение после встречи с Мирзабаем. Мирзабая он больше не боялся. Все его ходы он читал, как свои пять пальцев, его трехрублевую мудрость — «тра-та-та — три рубля» — он презирал, и только ждал часа от него освободиться. До поры до времени Мирзабай был ему нужен как приманка для влиятельных дураков, и туристы, валившие валом в 6-ую бригаду, удобно подогревали общую обстановку ажиотации. Его проект института нетрадиционной медицины в Москве был ближе к осуществлению, чем кто-либо мог предположить. Байбаков обещал финансовую поддержку. Сергей Иванович с Пестряцовым по отдельности ходили на Старую площадь, и получили там принципиальное добро. Еще бы, если и военные, и Лубянка были в таком институте заинтересованы. Оставалось ждать, но ждать Абай умел хуже всего.

Он не терял времени. Силы его росли, и с каждым днем он их ощущал новый прилив. Он видел искрящиеся и переливающиеся потоки энергии, идущие от предмета к предмету, от человека к человеку. Он читал мысли, угадывал желания, простые человеческие страсти, будущие события являлись ему в виде картин наяву или во сне, и ему было просто, пользуясь этим даром, диктовать окружающим свою волю. Его интуиция, его ясновидческий дар, его власть над людьми гарантировали ему уверенный и скорый разворот.

Институт должен открыть ему международную перспективу, стать трамплином в большой мир, где таких мирзабаев пруд пруди. Практически Мирзабай уже давно был в его руках. С того страшного для него дня, когда он разгромил дом Мирзабая. Вся мирзабаевская тусовка была, фактически, под ним, и только несколько человек — Игорь, Валентин, кое-кто еще — пробовали еще брыкаться. С ними было нетрудно разобраться — подмять, а то и вовсе раздавить. Собственно, достаточно будет придавить одного, урок получат все остальные. Самое главное — не сбавлять темпа и не терять разбега. Пестряцовские ребята сделают все, что им скажут. Пестряцов только и ждет его сигнала: руки у него давно чешутся. Но почему нет подтверждения со Старой площади?