— Обязательно едем! — говорит Лапин.

— Встреча на вокзале! — командует Чижов. — Форма одежды парадная летняя. И поскольку ты потратился на такси, билеты берем мы!

6

Вокзал.

На круглых вокзальных часах стрелки показывают шестнадцать часов двадцать минут. На перроне, у готового к отправке поезда, обычная предотъездная толчея.

Проходит с котомками и рюкзаками веселая компания студентов. Какая-то пожилая женщина, окруженная детьми, громко считает:

— Оля, Петя, Женя, Наташа… А где Вова?

И все ребята принимаются хором кричать:

— Вова! Вова! Вова!‥

Пробегает с чемоданчиком уже знакомая нам девушка из Тугурбая. Останавливается, покупает у продавщицы палочку эскимо и, подхватив чемоданчик, устремляется дальше — разыскивать свой вагон.

У выхода на перрон стоят Чижов и Лапин.

Их трудно узнать. На Лапине брезентовая куртка, высокие охотничьи сапоги, за плечами вещевой мешок армейского образца и чехол с удочками. А Чижов и вовсе в самом затрапезном виде — в примятой, блином, кепке, в парусиновых брюках, в повидавшем лучшие времена пиджаке с короткими рукавами. И только гитара, висящая у него за спиной, украшена кокетливым розовым бантом.

— А ты не боишься, — спрашивает Лапин, — Что первый, так сказать, эффект может оказаться слишком уж сильным?

— Ерунда! — весело говорит Чижов. — В таких случаях нужны не пилюли, а хирургическое вмешательство.

Лапин хмыкает:

— Это все так. Но я почему-то слегка волнуюсь. Ты не думаешь, что…

— Смотри! — перебивает Чижов.

На перроне появляется Нестратов.

В светло-серой мохнатой шляпе, в белом пыльнике, он шагает медленно и важно, на голову возвышаясь над толпой. Рядом с ним семенит его жена — маленькая, вертлявая, на тоненьких высоких каблучках, в широчайшем модном пальто и зеленой шляпе с торчащим красным перышком. Ее бережно, под локоток поддерживает референт.

За ними следуют человек шесть провожающих, которые выражают свое отношение к происходящему только жестами и мимикой. А сзади, тяжело отдуваясь, носильщик тащит огромный, апельсинового цвета фибровый чемодан.

— Василий Васильевич! Индюк!

— Что?! — Супруга Нестратова оглядывается с испугом и негодованием.

Нестратов медленно поворачивает голову, удивленно смотрит на друзей:

— Вы?

— Мы!

— Н-да! — усмехается Нестратов. — Воистину форма одежды парадная летняя. Уж не на маскарад ли мы едем?

— Все может быть, Вася! — загадочно отвечает Лапин и любезно раскланивается с женой Нестратова. — Здравствуйте, Елена Вячеславовна! И вы нас не узнали?

— Здравствуйте, Елена свет Вячеславовна! — подхватывает Чижов. Охотники за приключениями приветствуют вас!

— Здравствуйте, здравствуйте! — щебечет супруга. — Как мило — вы совсем охотники, я даже видела где-то такую картину… — И тут же, отвернувшись, шепчет референту: — Странные фантазии у Василия! Я всегда, всегда была против… Какие-то воспоминания, какое-то детство… Они приличные люди, я не спорю, но это же все-таки не наш круг… А Василий забывает, что в его положении…

— Я поражаюсь, Елена Вячеславовна! — сочувственно отвечает референт. Другого слова нет: я по-ража-юсь!

— Гражданин! — тоненьким от натуги голосом говорит носильщик. — Куда чемодан-то нести? Вагон какой?

— У кого билеты, товарищи?

Лапин спокойно достает из кармана куртки конверт с железнодорожными билетами. Нестратов берет конверт не глядя, кивает головой:

— Ага, отлично. Пошли!

Все тем же размеренным шагом, негромко и нгутливо, разговаривая с провожающими, Нестратов направляется к международному вагону. Следом носильщик тащит апельсиновый чемодан, а сзади, с загадочными улыбками на лицах, идут Лапин и Чижов.

— Прошу! — говорит Нестратов и величественным жестом протягивает усатому проводнику международного вагона конверт с билетами.

Женский голос по радио объявляет:

— Граждане пассажиры, через три минуты от первой платформы отправляется скорый поезд номер двадцать четыре «Москва – Уфа». Просьба к отъезжающим занять места. Повторяю…

— Виноват, гражданин начальник! — неожиданно говорит усатый проводник, с удивлением смотрит на Нестратова и возвращает ему билеты. — У вас жесткий будет вагончик.

Лапин и Чижов замирают.

На лицах людей, провожающих Нестратова, ужас и изумление.

— Как — жесткий?! Что за вздор?! Кто брал билеты? — растерянно оборачивается Нестратов к друзьям.

— Я брал, — умильно говорит Лапин. — А что тебе не нравится, Василий? Отличные, по-моему, билеты, хочешь — нижнее место возьмешь, хочешь верхнее. А в международном — духота, скука, купе двухместное, а нас трое.

Супруга Нестратова, потерявшая на время дар речи, взвизгивает:

— Только через мой труп! Сию же минуту домой. Я все время предчувствовала это! Больного человека… — Но ее никто не слушает.

— Я не поеду в жестком! — дрожащим голосом произносит Нестратов.

— Поедешь!

— Нет, не поеду! — в отчаянии восклицает Нестратов и в знак протеста садится на свой апельсиновый чемодан.

— Поедешь, милый, поедешь. Теперь уже глупо возвращаться домой.

* * *

Громко и протяжно гудит паровоз.

Высунувшись из окон, пассажиры жесткого вагона — пожилой колхозник с седыми усами, степенная женщина с малышом, две девчушки в цветастых платках, — с интересом наблюдая за разыгравшейся на перроне сценой, подают советы:

— Эй, с бородой, ты давай вещички его запихивай — он тогда влезет!

— Дяденьки, дяденьки! Опоздаете, дяденьки!

Соединенными усилиями Лапину с Чижовым удается втолкнуть Нестратова на площадку вагона.

Свисток — и поезд трогается.

Проплывают мимо вагоны с надписью: «Москва – Уфа». На опустевшем перроне молодая женщина в железнодорожной форме спрашивает у дежурного по станции:

— Что тут за шум был?

— В девятый вагон ненормального сажали, — спокойно отвечает дежурный. Видать, привезли лечить и не долечили!

Ужас, почти отчаяние на лице супруги Нестратова.

* * *

Гудит паровоз.

Ровно, неторопливо постукивают колеса.

Остались позади пригородные строения, заводские заборы, подмосковные дачные места, и вот уже пошли мелькать перед окнами леса и перелески, быстрые безымянные речки, зеленеющие поля.

Начинается веселая и хлопотливая жизнь жесткого вагона поезда дальнего следования. В тамбуре проводник уже гремит стаканами в больших металлических подстаканниках. Распаковываются чемоданы и сумки с нехитрым дорожным довольствием — крутыми яйцами, холодными котлетами и жареной курицей. Проходит по вагону добродушный военный в расстегнутом кителе, предлагая желающим «заложить добрую пулечку». Уже любитель громкого пения, выкрутив до отказа усилитель репродуктора, слушает с блаженной улыбкой радостные излияния тенора:

Хороши весной в саду цветочки,

Еще лучше девушки весной…

Лапин, закурив, добродушно обращается к Нестратову:

— Ну, вот и поехали. Нешто водочки выпить за исполнение желаний? А, Вася?

Нестратов, угрюмо забившись в угол, гудит в ответ что-то неопределенное.

— Сердится! — говорит Лапин доверительным шепотом, слышным на другом конце вагона. — А чего, спрашивается, сердиться? Исполняется мечта юности. Впереди — степи, реки, мели-перекаты…

Усмехнувшись, он затягивает приятным баритоном:

Ну что ж, друзья!‥ Споем, друзья,

Споем про дальние края…

— Веселый человек! — одобрительно говорит, свешиваясь с верхней полки, пожилой колхозник и слезает вниз. — Веселый человек! — повторяет он. Поработал, теперь можно и погулять, так?

— Так, именно так! — смеется Лапин. — Подсаживайся, отец. Прямо ты как в воду глядишь. Поработали на совесть, а теперь гулять едем.