Пока идет эта беседа, Чижов действует. Он вытаскивает из маленького чемодана какие-то свертки и подозрительно булькающую бутылку, расставляет все это на откидном столике и, полюбовавшись, принимается колдовать над консервной банкой.

Колхозник, оживившись, подсаживается поближе к друзьям.

— Будто и рано для обеда. — Он рассматривает содержимое свертков и скептически улыбается. — Эх, товарищи дорогие, разве ж это колбаса? Вот я вам, дозвольте, домашнего изготовления предложу!

Он лезет под полку и добывает из деревянного чемодана увесистый, в руку толщиной, круг колбасы. Чижов, весело облизываясь, разливает водку по пластмассовым стаканчикам:

— Прошу, папаша!

— Ну, со свиданьицем, за знакомство!

Колхозник бережно поднимает стаканчик:

— Пить да гулять — дела не забывать!

— Поехали!

Пьют, крякают, осторожно выбирают закуску и тотчас же, почувствовав себя старыми знакомыми, рассаживаются поудобнее.

* * *

Дорога, стук колес, паровозный дым, цепляющийся за ветви деревьев.

— Вы, товарищи, извините, конечно, — любопытствует колхозник, приглядываясь к Лапину, Чижову и Нестратову, — кто же такие будете, ежели не секрет?

Лапин, указывая на Чижова, охотно отвечает:

— Вот он — доктор. Этот, — кивает на Нестратова, — знаменитейший архитектор, а я животноводством занимаюсь.

— Животновод? — радостно переспрашивает колхозник. — Так ведь и наш председатель, Семен Петрович Кузьмин, тоже по этому делу! — Он высовывает голову в проход вагона: — Семен Петрович, товарищ Кузьмин! Давай-ка сюда!

Приходит Семен Петрович и с ним двое парней, степенных, немногословных, с темными, загорелыми лицами. Следом за ними заглядывает в купе огромный усатый дядя, которого колхозник представляет:

— Наш колхозный водяной! Мелиоратор то есть.

Воздух синеет от густого табачного дыма. Разговор становится общим.

— Еще два года назад, — рассказывает пожилой колхозник, — до объединения, мы о таких итогах и мечтать не мечтали! А нынче у нас один неделимый фонд до двух с лишним миллионов дотянул…

Лапин, постукивая кулаком по колену, втолковывает Кузьмину:

— Мы потому и добились некоторых успехов, что использован ценнейший опыт казахстанских животноводов — Бальмонта, Исенжулова, Большаковой…

— Стойте! — Кузьмин неожиданно вскакивает. — Стойте, товарищ, как ваша фамилия?

— Лапин.

— Александр Федорович? — расплывается в счастливой улыбке Кузьмин. — Ну как же это я сразу не догадался? Слышал про вас, Александр Федорович. И статьи ваши читал. И вообще, как говорится, следил за ростом. Очень приятно лично познакомиться!

Чижов разливает водку в пластмассовые стаканчики и предлагает:

— Ну, по последней?

— А что это товарищ архитектор такой невеселый? И водки даже с нами не пьет? — осведомляется пожилой колхозник, и все, словно по команде, оборачиваются к Нестратову, который с обиженным видом одиноко сидит в углу купе.

— Ты, может, заболел, Василий? — участливо спрашивает Лапин.

— Да, да, заболел! — отрывисто отвечает Нестратов, еще глубже забиваясь в свой угол.

— Простыли, не иначе, — сочувственно качает головой пожилой колхозник.

— Лечь надо и укрыться потеплее! — веско говорит усатый мелиоратор. Сейчас я кожух принесу. Тут первое дело — пропотеть!

И, грохоча сапогами, он убегает за кожухом.

— Вы ложитесь, товарищ дорогой, ложитесь! — настойчиво уговаривает пожилой колхозник Нестратова.

— Да я не хочу! Мне не надо! — пытается протестовать Нестратов, но Чижов обрывает его сердитым шепотом:

— Ложись, ложись! Назвался больным — так ложись. Люди о тебе заботятся, а ты…

И Нестратов покорно забирается на верхнюю полку и ложится.

Чьи-то заботливые руки накрывают его теплым кожухом. Кто-то решительно говорит:

— А ну, граждане, берите свои пожитки и пошли к нам. А то накурили дышать нечем. Тут и здоровый человек заболеет. Пошли.

Все поднимаются и осторожно, стараясь не потревожить «больного», уходят.

Только усатый мелиоратор, задержавшись, поправляет сползающий с Нестратова кожух и наставительно произносит:

— Первое дело — пропотеть!

Нестратов лежит неподвижно, с закрытыми глазами.

* * *

Гудит паровоз, стучат колеса.

Смеркается.

Внезапно слышится певучий голос:

— Граждане, имеются бутерброды с сыром, колбасой, икрой зернистой, печенье, пирожные… Кто желает, граждане, выпить и закусить?

Вдоль вагона с подносом, уставленным бутербродами, пачками с печеньем, бутылками с пивом и фруктовой водой, идет миловидная девушка в белой наколке и белом фартуке.

Нестратов, привскочив на койке, окликает ее громким шепотом:

— Девушка, побыстрее — сто… Нет, лучше полтораста. Два бутерброда с колбасой, два с сыром. Пожалуйста, скорей!

Он торопливо рассчитывается, поспешно опрокидывает стаканчик и с жадностью набрасывается на бутерброды.

— Больной сам себе назначил диету?!. Так!

Нестратов, поперхнувшись, испуганно смотрит вниз — в проходе стоят Чижов, Лапин и Кузьмин.

— Как тебе, Василий, полегче? — серьезно спрашивает Чижов,

— Полегче, полегче, — с набитым ртом сердито бормочет Нестратов.

* * *

Гудит паровоз.

Мелькает за окном ярко освещенное здание железнодорожной станции, врывается на секунду нестройный гул голосов, переборы баяна.

Лапин неожиданно вскакивает:

— Грачевка! Честное слово, Грачевка!

— Она самая, — подтверждает Кузьмин. — Знакомые места?

Лапин взволнованно и смущенно улыбается:

— Хорошо знакомые. В тридцатом году по путевке райкома комсомола я ездил сюда проводить коллективизацию.

— Вот что, — негромко произносит Кузьмин и оборачивается к Чижову. Вот вы сейчас, Борис Петрович, рассказывали нашим ребятам, как вы ездили Комсомольск строить. А я в Комсомольске не был, не довелось. Ну, конечно, коллективизацию — это и я хорошо помню… На Днепрострое два года работал, потом воевал, учился, а теперь вот в колхозе председательствую. Но, удивительное дело, как скажут при мне: Комсомольск, Магнитка, так меня прямо волнение охватывает. И не был я там, а как будто был. И вот я иногда думаю: а может ли быть где-нибудь еще, чтобы жизнь и судьба страны, такой огромной, такой разной, была жизнью и судьбой каждого живущего в ней человека?

Нестратов, свесившись вниз, внимательно слушает.

Ровно и неторопливо постукивают колеса.

Гудит паровоз.

7

И снова гудок.

Гудит стоящий у пристани большой красивый речной пароход с надписью на борту: «Ермак».

Идет погрузка.

Цепкие лапы могучих кранов легко несут по воздуху огромные тюки, ящики с сельскохозяйственным оборудованием и деталями машин. Отъезжают и подъезжают грузовики, бегают по скрипучим мосткам шумливые загорелые грузчики.

Десяток барж у причала возле «Ермака» дожидаются своей очереди.

Лапин, Чижов и Нестратов стоят на высоком обрывистом берегу городского сада.

Внизу широко и вольно течет река.

Чижов вдыхает полной грудью:

— Хорошо! Честное слово, хорошо! Хорошо, Василий, а?

С грохотом подъезжает к пристани колонна грузовиков.

— Ладно, отдыхайте, братцы, — говорит Лапин, — а я пойду добывать средства передвижения.

— Минутку! — останавливает его Чижов. — Сколько у тебя с собой денег?

— Тысячи две.

— Давай сюда. Все! В общий котел! — решительно говорит Чижов, берет у Лапина пачку денег, пересчитывает, отмечает что-то карандашом в записной книжке и оборачивается к Нестратову: — Сколько у тебя, Василий?

— Три тысячи, — отвечает Нестратов и покорно протягивает деньги Чижову.

— Прекрасно, — кивает головой Чижов, — и у меня две с половиной. Так вот, — говорит он тоном лектора, обращающегося к огромной аудитории, — прошу следить за ходом рассуждения! Путешествие займет дней двадцать, не больше. Учитывая новое снижение цен, кладем на каждого по две сотни.