Но от Лёвушки не так просто было отделаться.

   — Прости меня! — Подражая брату, он впился зубами в черенок пера. — Ты ведь давал мне читать письмо к княгине Вере Фёдоровне Вяземской. И в нём уверяешь её, что эти строки вдохновлены ею!

Глаза братьев встретились. Пушкин рассмеялся и пожал плечами. Да, слабый он человек. Что делать, он соврал, желая сделать приятное приятной женщине. Всё это трудно было объяснить.

   — Пиши, — требовательно сказал он брату. — У нас совсем мало времени. — И принялся за примечания. Увы, он вовсе не уверен был в публике. Как примет она новое его творение?

   — Автор, со стороны матери, — диктовал он, — происхождения африканского. — Для публики в этом была некая романтическая экзотика. — Написал? Его прадед Абрам Петрович Ганнибал на восьмом году своего возраста был похищен с берегов Африки и привезён в Константинополь. Российский посланник, выручив его, послал в подарок Петру Великому, который крестил его в Вильне... — Подробностей о Ганнибале, его необычной жизни и странной судьбе набралось изрядно.

Лёвушка устал, но Пушкин всему придавал особую важность: предисловием он подчёркивал беспристрастное отношение автора к герою — ведь критика осуждала неудачный характер пленника; эпиграфы были особенно важны, проясняя замысел; но предельная точность каждого слова нужна была в тех строфах, в которых многозначительно говорилось о преодолённом духовном переломе или дружбе автора и героя. Наконец своею рукой Пушкин вписал посвящение: «Брату Льву Сергеевичу Пушкину».

Братья расцеловались.

Окружённый верными друзьями — Прасковьей Александровной и Лёвушкой. — Пушкин развивал план побега. В Одессе, объяснил он, у него была такая возможность. Но он ею не воспользовался. Увы, теперь он ясно видит, ему нельзя оставаться на родине. Бежать... за границу! Друг Алексей Вульф поможет. Брат из Петербурга пришлёт необходимое. Да, Лёвушка в Петербурге должен узнать, где сейчас за границей Чаадаев: Пушкин конечно же отправится к нему. Лёвушка должен прислать множество необходимых вещей: дорожный чемодан, чернильницу de voyage[112], сапоги, табак, трубку, курительницу... кроме того, Лёвушка должен срочно прислать бумагу простую и почтовую, книга и облатки... Впрочем, Лёвушка в Михайловское приедет во время рождественского отпуска! Главное — Жуковский: вот кто поможет! Да, Жуковский — его верный друг, его ангел-хранитель...

   — Александр, разрешите обо всём, что произошло, прежде написать Жуковскому, — сказала Прасковья Александровна. — Ведь он друг вашей семьи! А Лёвушка отвезёт моё письмо. Пусть Жуковский спокойно всё рассудит...

   — Ах, делайте что считаете нужным... — махнул рукой Пушкин.

Лёвушка, бережно упрятав рукопись, ускакал назад в Михайловское.

В тот же день в Тригорское неожиданно явился Никита. Он выглядел сумрачным и будто сразу постарел.

   — Лександр Сергеевич, — сказал он, — да нешто так можно?

Никита был в сапогах, шароварах и армяке. Он принёс Пушкину в узелочке калоши и тёплый плащ.

   — Разве можно так, Лександр Сергеевич? — говорил он озабоченно.

Пушкин растроганно смотрел на верного своего дядьку.

   — Разве можно на отца свого поднимать руку, — продолжал Никита. — На барина нашего...

   — Да ты что! — вскричал поражённый Пушкин. — Ты разве видел?

Никита опустил глаза в пол.

   — Не видал... Да, может, другие видали...

   — Ты что! — потерянно повторил Пушкин. Дело могло принять совсем плохой оборот.

   — Лександр Сергеевич... — вдруг со слезами в голосе сказал Никита. — Уезжаю я от вас... Барин повелел. Братцу вашему Льву Сергеевичу, значит, буду прислуживать. — И расстроенный Никита жалостливо посмотрел на своего питомца. — Как же вы без меня-то?

Оба помолчали. В самом деле, как же? Никита был с самого детства, Никита был ему близок. Вдруг он разглядел, что старый дядька — приземистый, крепко скроенный — вовсе не так уж стар.

   — Лександр Сергеевич... горды вы. А попросите — может, барин простит! — Никита искательно заглядывал Пушкину в глаза.

Возвращение блудного сына произошло на следующий день. Отец сидел в зальце перед зеркалом и что-то внимательно высматривал на своём лице. Он повернулся и побледнел.

   — Монстр! — вскричал он. — Ты пришёл просить прощения?

   — Я? У вас? — Кровь бросилась в лицо Пушкину.

И голоса сразу взвились, будто скандал ни на минуту не прекращался.

   — Ты не знаешь, да, ты даже не знаешь, что такое сыновья любовь! — кричал тонким голосом Сергей Львович.

   — Вы никогда не имели попечения о моём благосостоянии. Теперь вы захотели для меня палача и каторги! — в бешенстве кричал и Пушкин.

   — И следовало бы!..

   — Вы обвиняете меня в том, чего не было!

   — Экий дурак, в чём ещё оправдывается! Да ты бы ещё осмелился меня бить! Да я бы связать тебя велел!

   — Зачем же при всех обвинять меня в злодействе? Вы имели злой умысел!

   — Да как ты смел, разговаривая с отцом, непристойно размахивать руками?

   — Это дело десятое!

Сбежалась семья, снова Надежда Осиповна ломала руки, снова Ольга рыдала в голос, снова Лёвушка подбегал то к отцу, то к брату.

   — Огромное горе Господь обрушил на нас, — простонал Сергей Львович. — Любимая сестра моя, Анна Львовна, скончалась в Москве. И из-за тебя, да, из-за тебя я не мог поехать отдать ей последний долг.

Сергей Львович впал в горестную аффектацию.

   — Она давно была больна водянкой, ей не должно было жить. Но мой бедный брат Василий — он любит весь род человеческий, как же любил он сестру! И я, несчастный, осиротел! Зачем она оставила нас...

Сергей Львович очнулся и холодно посмотрел на сына.

   — Из-за тебя я остаюсь зимовать в деревне.

   — Что?! — не поверил Пушкин. — Ну, меня вы не увидите. — И ушёл в свою комнату собирать нужные вещи.

Лёвушка последовал за ним.

   — Не забудь! Всё имеет особую важность! — наставлял его Пушкин. — К Жуковскому, первым делом к Жуковскому! И найди и пришли мне что-нибудь о Стеньке Разине...

   — Зачем? — заинтересовался Лёвушка. — Что-то задумал новое? Может быть, на манер «Братьев-разбойников»?

Ах, этот замысел возник, когда — давным-давно — они с Николаем Раевским в станицах Казацкого войска записывали старые песни. А здесь, в Михайловском, няня Арина тоже как-то напела старую песню...

   — И Библию, — перечислял Пушкин. Если он читает Коран, как не прочитать Библию? — Ты всё запомнил? — Поручений было множество.

Решено было встретиться на рождественские праздники. Лёвушка обещал непременно приехать.

Острую грусть испытал Пушкин, прощаясь с братом.

Через два дня он попрощался с сестрой. Зима неодолимо вступала в свои права. Снег то сыпал, то таял. Нужно было добираться до Петербурга или сейчас, в карете, или ждать зимнего санного пути.

   — Среди этой стужи и слякоти тебе, верно, снится Одесса? — сокрушаясь о брате, спросила Ольга.

   — Ты угадала. — Пушкин погладил её по голове.

   — Так мало ты о себе рассказал мне, — с жаром произнесла Ольга.

   — Ах, Оленька! — В голосе брата она уловила слёзы. — В моей жизни так мало было хорошего. Когда-то, в святом детстве, я чувствовал лучше и чище... Теперь я недоволен собой.

   — Но как скачет время! — воскликнула она. В самом деле, давно ли они были детьми и вместе играли?

И, улыбаясь друг другу, они принялись вспоминать своё московское детство.

   — Передай Льву. — Пушкин показал карандашный рисунок. — Это обязательно! — На рисунке изображены были он и герой поэмы — в сюртуках и высоких цилиндрах — у парапета набережной Невы, на фоне Петропавловской крепости. — Непременно, — повторил он. Ему важно было картиной подчеркнуть, что автор и герой — не одно лицо. Да, он изменился с тех пор, когда писал первую главу «Евгения Онегина».

Ольгу сопровождал в Петербург с обозом приказчик Калашников.