— Бедняжка, — прошептал Олф. — Просто возмутительно, что Морри ее не встретил. Конечно, он мог приехать, если бы захотел.

По другую сторону комнаты Салли находилась кухня. Салли слышала приготовления к обеду: гремели тарелки, миссис Фогарти передвигала горшки на плите. Когда вошел ее муж — узнать готово ли, — она встретила его весьма воинственно.

— Нет, обед не готов! — сердито заявила она. И неизвестно, когда будет. Ты, кажется, воображаешь, что я могу и готовить, и всю работу по дому делать, и еще приемы устраивать всяким дамочкам? На какого дьявола Олф Брайрли и Морри Гауг подкинули мне своих благоверных? Они думают, прииски — это курорт, что ли?

— Да брось ты, Лиззи, — бормотал Билл, стараясь ее утихомирить. — Они обе очень славные.

— Ах так? Понравились тебе? Попытка Билла успокоить жену только подлила масла в огонь.

— Первое дело — они потребуют ванну. Вот увидишь. А потом, чего доброго, ты заставишь меня воду таскать, и я себе все руки отмотаю ради этих вертихвосток. Так не будет по-вашему, Билл Фогарти. Сам устраивай им ванны, хотя с гор возвращается больше тысячи человек. Джонс говорит, они чуть не погибли без воды, и мы через неделю тоже сядем, если не будет дождя. Можешь передать от меня Олфу Брайрли — чем скорее он раздобудет какое-нибудь жилье для своей супружницы, тем лучше. Что касается Морри Гауга, пес его возьми, — я просто не знаю, о чем он думает — вытащил женщину сюда, а сам бросил ее.

— Но он же ничего подобного не сделал, дорогая, он…

— Молчи уж, пожалуйста. Захотел бы, так приехал бы. Динни говорит, он и дома у нее на шее сидел. Она работала как каторжная в своем пансионе, а он, бывало, и пальцем не шевельнет, чтобы ей помочь. Невесть какого барина из себя корчил. Не по душе мне этот Морри Гауг, и ты, Билл, это отлично знаешь. Сколько он нам теперь должен? Небось, немалые денежки, и никогда у него, видите ли, нет ни гроша, чтобы долги заплатить, а вот на покер всегда найдутся деньги или несколько унций золота.

— Замолчи! — прикрикнул на нее Билл. — Ты хочешь, чтобы она все это слышала? Да?

— Если она до сих пор не знает своего муженька, так пора узнать, — пробурчала миссис Фогарти.

Миссис Гауг приподнялась на кровати, щеки ее пылали. Она с трудом удерживалась, чтобы не броситься в кухню и не крикнуть: «Это неправда!» Вовсе Моррис не такой. Он не обижал ее. Он ни за что не хотел, чтобы она содержала пансион. Из-за нее не хотел. Но, конечно, другого выхода не было. Не виноват же Моррис в том, что в рудниках Фрезера оказалось мало зелота и все их деньги пошли прахом.

Люди здесь не понимают Морриса: он ведь приехал в этот край с лучшими намерениями, чтобы работать и начать новую жизнь. Ему так трудно привыкать к здешним условиям! Правда, он не знает счета деньгам, но это потому, что они всегда давались ему слишком легко; он и представить себе не может, как дорог каждый пенни для того, кому приходится в поте лица зарабатывать свой хлеб. Все, кто родился в шелку и бархате, таковы.

Горестные и гневные мысли вихрем кружились в ее голове. Просто ужасно, как люди отзываются о ней и о Моррисе. Она не в силах выносить их жалость. И не будет выносить, решила Салли. Однако денег в ее кошельке маловато. Хоть бы Моррис скорее приезжал… Посылки с припасами, которые она отправляла ему из Южного Креста, и плата за проезд сюда в дилижансе почти исчерпали ее сбережения, а жизнь в этой гостинице, наверно, обойдется недешево.

Мистер Брайрли сказал ей, что когда они с Динни продали участок, Моррис получил свою долю наличными. Неужели правда, что он много задолжал в гостинице и опять начал играть в карты? Проклятые карты и виноваты во всех его неудачах! И зачем ему непременно карты? Что это за несчастная страсть к азартным играм!

А может быть, он просто разлюбил ее? Почему он так долго не присылал о себе весточки, не писал, как живет? Вот что мучило ее больше всего. Вот почему она и решила ехать к Кулгарди.

Как миссис Фогарти сказала? «Если она до сих пор не знает своего муженька, пора узнать…»

Да, пора, мысленно согласилась Салли. До сих пор она видела Морриса только сквозь романтическую дымку, которой сама окутала его, когда он увез ее из дому и женился на ней, но теперь какой-то внутренний голос заговорил в ней здраво, трезво, беспощадно. Какой смысл закрывать глаза на правду? В Южном Кресте она начала понимать, что такое борьба за существование, она видела, что человеку приходится вкладывать в эту борьбу всю свою энергию и волю. Нельзя больше быть дурочкой и следовать только влечению своего сердца.

Если Моррис в самом деле такой — если он лентяй, эгоист, не щепетилен в денежных делах и если его любовь к ней остыла, она должна устроить свою жизнь независимо от него, прибрать его к рукам, если нужно. Впредь она не позволит мужу пренебрегать своими обязанностями, как он делал до сих пор. Нет, нет! И не даст ему больше обращаться с ней так, как он обращался до сих пор. Ее жизнь с Моррисом будет жизнью двух равноправных партнеров, в которой она сможет проявить свой ум и энергию. Долг жены по отношению к нему она выполнит, но и он должен признать за ней право распоряжаться их совместной жизнью.

Словно подкрепляя этим свое решение, она стиснула узкие смуглые руки. Затем встала с кровати, подошла к окну и распахнула его.

Это верно, думала она; стыдно Моррису так относиться к ней, оставлять ее так долго одну. И даже не дать себе труда написать ей; принимать от нее посылки и предоставлять ей платить за провизию, хотя у него самого — во всяком случае иногда — деньги бывали. Мог бы, кажется, снять с нее хоть часть забот и трудов. Но он вместо этого играл в карты и тратил деньги, как ему хотелось.

Дальше так продолжаться не может. Она не даст ему проиграть в карты и его жизнь и свою. Она сама может прокормить себя: откроет пансион для старателей здесь, в Кулгарди, или в Хэннане, как сделала в Южном Кресте. Но он должен понять, что она борется не только за его будущее, но и за свое.

Салли подошла к умывальнику. Кувшин был пуст. Она посмотрелась в зеркало на самодельном туалетном столике, и на нее глянуло печальное, грязное личико. Слезы проложили светлые полосы в красной пыли, покрывавшей ее нежную кожу. Веки припухли. Она попыталась стереть пыль и в этот момент Лора постучала.

— Войдите, — крикнула Салли.

Лора вошла свежая, как цветочек, в своем белом кисейном платье.

— О, дорогая, у вас нет воды? — воскликнула она. — Идемте ко мне. Олф пошел выпить пива.

Салли почувствовала, насколько ей сейчас необходимо вымыться, чтобы вернуть себе самообладание. Она последовала за Лорой в ее комнату. Лора налила в таз немного желтой тепловатой воды, а Салли сбросила платье.

— Слово «ванна» здесь, видимо, даже произносить нельзя, — вздохнула Лора. — Но мне все-таки до смерти хочется принять ванну! А вам?

Салли усмехнулась.

— Я уже научилась обходиться без ванны. Могу вымыться с головы до пят в блюдечке воды. В Южном Кресте нам частенько приходилось беречь каждую каплю, поэтому, если позволите, я использую эту воду как можно лучше.

— Пожалуйста, — сказала Лора, — А я покараулю у двери, чтобы Олф не вошел.

Миссис Гауг разделась донага и, намочив полотенце, принялась энергично тереть свое стройное смуглое тело.

— Вот теперь все в порядке! — воскликнула она, надеясь, что уничтожила следы слез и душевного волнения. — Ну, я пойду к себе и надену все чистое.

Коричневое фуляровое платье с вышитым воротничком из тончайшего небеленого полотна, в котором Салли появилась к обеду, не было таким модным и новым, как пышное кисейное платье Лоры, но оно было хорошо сшито и шло ей.

— Она в стареньком интереснее, чем я в самом нарядном платье из моего приданого, — сказала Лора Олфу, когда они остались одни.

— Глупости, дорогая, — отозвался Олф. — Ты прелестна в любом наряде.

Миссис Гауг надела это платье в наивной надежде, что в нем скорее внушит людям доверие. Меньше всего она думала о том, чтобы затмить Лору. Это платье купил ей Моррис, когда они только что поженились. Ей хотелось произвести хорошее впечатление на миссис Фогарти своим степенным и солидным видом.