— Придется ваш полк на охране тылов дивизии использовать, — сказал он Моргуновскому. — Военторг будет двигаться за вами, а вам поручим охрану хозяйственных повозок, если не научитесь вьючить пушки. Так ведь, товарищ Чибисов?

Чибисов покосился на Моргуновского и неопределенно хмыкнул.

— Почему же так, товарищ гвардии генерал? — спросил помрачневший Моргуновский, разумеется, давно уже распознав подвох.

— Хозяйственные повозки идут вслед за дивизией но хорошим дорогам. Вьючить вы не умеете, двуколок у вас нет.

— Поправим дело, товарищ гвардии генерал. Коммунистов и комсомольцев мобилизуем, они помогут, — поддержал я своего командира полка.

— Три дня вам даю, — жестко приказал комдив, уезжая. — Три дня, ни на полчаса больше. Проверю.

Вскоре Моргуновскому позвонил командир соседнего 315-го полка И. А. Костин:

— Слушай, как у тебя дела с вьючением? Генерал не предлагал охранять военторг?

— Предлагал, Иван Алексеевич, — сокрушенно признался Моргуновский.

— Не печалься, мне тоже предлагал.

Обещание, которое мы с Моргуновским дали Колдубову и Чибисову, — поправить дело с обучением вьючению и с подготовкой транспорта полка к передвижению по горному бездорожью — подхлестнуло нас. Сам командир полка, его штаб, политаппарат, коммунисты и комсомольцы взялись за дело засучив рукава. Было проведено полковое собрание воинов, имеющих опыт боев в горах, с участием командного состава, партийного и комсомольского актива. Подразделения, имевшие горно-вьючных лошадей и повозки, тренировались и днем и ночью. Специалисты (такие нашлись) занимались изготовлением горного снаряжения, двуколок.

Через три дня комиссия штаба, политотдела и тыла дивизии проверила выполнение указаний комдива. Колдубов остался доволен нашим полком, о чем он и начподив донесли в вышестоящие инстанции.

В книге Маршала Советского Союза А. А. Гречко «Через Карпаты» (см. издание 2-е, М., Воениздат, 1972 г.) дается высокая оценка работе, проведенной в 327-м полку. Там сказано: «На собрании боевого актива 327-го гвардейского горнострелкового полка 128-й гвардейской горнострелковой дивизии был внесен целый ряд ценных предложений. Гвардии старший сержант Абакумов предложил изготовить горные вьюки из подручного материала. Для перевозки грузов бойцы предложили переделать повозки на двуколки. В полку за короткое время было изготовлено 20 двуколок и другое снаряжение, необходимое в горах. В этом же полку проводились сборы вьюковожатых и тренировка вьючных лошадей».

Опыт боев в горах, приобретенный нами в Крыму, конкретная обстановка, в которой мы находились, подсказывали, что необходимо максимально приблизить учебу к условиям горной войны. Во 2-м стрелковом батальоне, командиром которого был капитан М. И. Брагин, а заместителем по политчасти капитан П. Г. Поштарук, было проведено показательное учение на тему: «Наступление усиленного горнострелкового батальона в горно-лесистой местности». Учением руководил командир полка. Прошло оно, на мой взгляд, успешно. Батальон показал неплохую выучку. Командир батальона и командиры рот уверенно управляли «боем». После разбора итогов учения Моргуновский уехал на КП, а я с Брагиным пошел в 5-ю стрелковую роту. Здесь комбат проводил частный (ротный) разбор учения. В этой роте особенно отличилось отделение сержанта В. Н. Голованя. Когда «противник» огнем остановил наступавшую на высоту роту, Головань со своим отделением сумел незамеченным с фланга зайти в тыл обороняющимся и ударить им в самое уязвимое место. Это решило исход дела — 5-я рота воспользовалась замешательством «противника» и «уничтожила» его опорный пункт. Сержанту Василию Голованю и его отделению комбат объявил благодарность.

Головань, худощавый, чернобровый, застенчивый, стоял перед рослым, крупным Брагиным и казался совсем мальчишкой. А Брагин басил:

— Молодец, сержант. Именно так — смело, инициативно, решительно — и надо действовать… Обороняющиеся не опасались удара с тыла, полагались на непроходимую местность, на скалу. А что сделал сержант? — обратился Брагин к присутствующим. — Сержант нашел щелку, пролез со своим отделением да в спину ударил! Вот что сделал сержант!

— А страх? А паника? — подсказал я Брагину.

— Само собой, — подхватил комбат. — Страх, вызванный атакой с тыла, непременно породил бы у противника панику. В этом, пожалуй, главный смысл маневра.

…Когда мы с Поштаруком возвращались на командный пункт полка, в Карпатах темнело. В селе Витвица, приютившемся у подножия горы, засверкали огни.

Усталый, я шагал, ни о чем не думая. Поштарук тоже молчал. Неожиданно мы наткнулись на сержанта — у обочины дороги он возился с катушкой телефонного кабеля.

— Костин? Что делаете?

— Кабель сматываю.

На учении, как выяснилось, сержанту Костину пришлось тянуть связь с ротой Григоряна. Чтобы быстро размотать кабель, Костин воспользовался руслом реки. Привязав к кабелю камни, он топил их в воде. Маневр сержанта нам показался целесообразным: связисту не надо было прыгать по горным выступам, обходить скалы. Поблагодарив сержанта за инициативные действия, мы пошли дальше. По пути Поштарук рассказал, что Костина недавно приняли в комсомол и он, Поштарук, вручил ему комсомольский билет. Поштарук почти дословно передал мне свой разговор с сержантом.

— Почему раньше не вступал? Ведь партизанил на Кубани, а в комсомол не вступал. Почему?

— Душой я давно комсомолец. Звание это оправдаю.

— Так и запишем. Только вот ответь еще на один вопрос: как это ты зайцев стрелял? Как колхозниц в поле всполошил?

— Бес попутал. Прокладывали мы линию связи. А заяц выскочил из-под ног и помчался в лес. Ну я по нему из карабина. А в поле бабы работали…

— Убил?

— Нет, убежал, проклятый.

— Значит, и стрелок из тебя неважный. Смотри, чтоб дисциплина у тебя больше не хромала.

Я спросил Поштарука, откуда он узнал о случае с зайцем. Поштарук ответил, что от офицера, случайно проходившего мимо, и признался, что они с Брагиным не доложили об этом командованию полка.

— Почему?

— Брагин, — сказал Поштарук, — слишком резковат, хотел было разжаловать Костина за выстрел по зайцу. Только после моих уговоров комбат согласился под ответственность своего заместителя по политчасти испытать Костина в бою.

— А до этого вы что-нибудь слышали о Костине?

— Нет, ничего не слышал. Впервые узнал о нем, когда получил его заявление о приеме в комсомол, — ответил Поштарук. — Но поверил в него. Он деловит, откровенен, не кривит душой.

После этого разговора у меня родилась мысль: по единичному случаю, какой бы он ни был — значительный или незначительный, — едва ли можно выработать правильное суждение о человеке. А тем не менее кое-кто слишком часто верит первому впечатлению, а то и просто случайно брошенному слову. Разумеется, интуиция нужна, но она всего не решает.

Мне вспомнился разговор с Моргуновским о Брагине.

Командир полка намеревался наказать или по крайней мере отчитать Брагина «за пререкания».

— Самоуверенный, нескромный, любит спорить с начальством, — с нотками раздражения в голосе говорил Моргуновский.

Я хорошо знал Брагина и потому возразил:

— Но заметьте, это не от нескромности, а от уверенности, что он прав, от желания отстоять свою точку зрения. Он спорит лишь тогда, когда отстаивает взгляды, в которых убежден. Правда, иной раз это принимает у него резковатую форму. Человек он прямой. Да и скажите, кто лучше — офицер, который только поддакивает начальству, или тот офицер, который не боится высказать свое мнение?!

Я назвал Моргуновскому одного из командиров, отличавшегося тем, что никогда не имел своего мнения и всегда поддакивал начальству.

Мне кажется, что я убедил Моргуновского. Да, по одному признаку, да еще и внешнему, нельзя судить о человеке.

Помню, после того разговора Моргуновский довольно долго молчал, что-то обдумывая. Потом спросил:

— А Поштарук что собой представляет?

— Поштарук как нельзя кстати у Брагина, — ответил я.