— А что думает принц? — грустно спросил Гален.

— Он в плохом настроении, — ответил Феликс, — и говорит, что ни на какие китайские проекты денег не даст, ни одного пенни. Но при этом намерен и дальше искать сокровища тамплиеров. Он считает, что до них все же можно добраться. Ну а сам я…

Он выразительно пожал плечами. И тут в комнату вошел принц, слышавший конец беседы.

— Я бы не сказал, что это моя точка зрения, — довольно сухо произнес он. — Но не забывайте, я приехал из страны, где базары кишат лживыми пророками. У одного из них, на самом большом каирском базаре, я получил совет. Все это происходило ночью, при мистическом свете шипящих карбидных фонарей, от которого все становятся ужасающе бледными, будто из них выкачали всю кровь! И по-детски «кривляются», как говорит Обри, словно пляшущие блохи. Старик сам сразу угадал, что я занимаюсь охотой за сокровищами, но весь в сомнениях и готов все это прекратить. В общем, он посоветовал мне не прекращать поиски еще хотя бы полгода. Правда, так и не ответил, сохранилось ли это пресловутое «сокровище тамплиеров». Сказал, что слишком мало об этом знает. После этой беседы я решил не откладывать и запланировал приезд сюда на май.

— Почему именно на май? — спросил Гален.

— Вы забыли о цыганском празднике? — вопросом на вопрос ответил принц.

Гален не забыл, но сделал вид, что забыл. Феликс же кивнул и назвал точную дату[87] и точное место: Les Saintes Maries de la Mer![88]

— Пусть мне погадает цыганка, — сказал принц. — А там посмотрим, искать дальше или больше не тратить денег!

— Погадает? — с каким-то обреченным видом переспросил Гален. — Разве это разумно? Вы имеете в виду гадание по руке, правильно?

Принц кивнул.

— Тем не менее, — твердо произнес он, — во всем этом столько сомнительного, что гадалка вряд ли повлияет на мое решение. Я не собираюсь пренебрегать прогнозами «Файнэншл Тайме». Однако каирский пророк сказал, что у меня есть один очень осторожный компаньон, который слишком сильно уверовал в полезность умеренности. И посоветовал подбодрить его, чтобы тот не боялся риска. Как вам это нравится?

Гален принял обиженный вид.

— И это, — с укором произнес он, — после всего, что мы вместе прошли! А что касается лживых пророков… мы с вами однажды уже клюнули на миф юного Катрфажа… И до сих пор все это расхлебываем!

Как бы то ни было, расчеты принца относительно цыган оправдались: они уже понемногу начали просачиваться в провинцию — потихоньку сбредались в Авиньон, а оттуда шли в Камарг. Они осмотрительно старались не пугать местных жителей своим присутствием, но в маленьких деревушках уже били в церковные колокола и раздавались крики хозяек: «Цыгане идут!» Это был сигнал, что нужно надежнее запирать амбары и конюшни, снимать белье с веревок и убирать с подоконников горшки с базиликом и дикой мятой. Ведь всем известно, на что способны хитрые и дерзкие цыгане, как они обманывают пугливых и законопослушных граждан. Цыгане вторгались в маленькие города с наглостью морских разбойников — ничем от них не отличаясь. Женщины продавали корзины или прикидывались, будто хотят поточить ножи. Однако за ними надо было следить в оба: пока одна смуглая красотка точила за порогом нож, другая норовила пробраться в дом и что-нибудь утащить. Нарядные, словно райские птички, цыганки были до того хороши собой и нахальны, что домохозяйки разрывались между страхом и восхищением, а у их мужей при виде этих красоток закипала кровь. А те были совсем не прочь между делом переспать с кем-нибудь в амбаре или в лесу — еще одна весомая причина бояться появления цыганского табора! Беззаботные цыганки! Их беззаботность была как нож острый — для вечно озабоченной крестьянки! Темная кожа и сверкающие глаза — олицетворение абсолютной свободы, со всеми ее опасностями и радостями. Цыгане разбрелись по всему свету, один праздник в году собирал их вместе. Когда они воздавали почести своей святой покровительнице, темнокожей Саре, чья подземная часовня была сооружена в маленькой церкви Святых Марий, в знаменитой деревне Сен-Мари-де-ля-Мер на берегу моря. Туда они все теперь и направлялись. Правда, сначала они какое-то время проводили в Авиньоне, вызывая трепет и у торговцев, и у горожан. На большой площади под скрипку цыгана уж танцевало несколько молодых пар. Цыган был, видимо, с севера, из Венгрии, судя по мелодии, которую он играл. Пока они лишь собирались вместе, табор к табору, перед тем как встретить свою Царицу, свою Мать, которая еще не прибыла.

Без нее не могло быть праздника для этих людей Луны, ведь цыгане — лунный народ. Вот они и тянули время, гадая по ладоням, спитому чаю и кофейной гуще.

Постепенно город приспосабливался к их настораживающему, тревожащему присутствию, отреагировав на это испытанными мерами, то есть усилением полицейского надзора и строгостей в местах, где располагались таборы, а также на городских площадях, стоило там появиться цыганским шатрам. В прежние времена, и не такие уж давние, цыган брали бы под арест, сажали в тюрьмы, секли бы на перекрестках за нарушение закона, за мошенничество и воровство. Не сравнить с нынешней лояльностью: от них лишь стараются побыстрее избавиться, заставить их ехать дальше. Впрочем, никаких особо жестких мер не требовалось, ведь известно, что конечная цель не Авиньон, а деревушка Святых Марий, и что эти бродяги скоро сами отправятся на знойные равнины Камарга. Авиньон был лишь местом для недолгой стоянки перед долгим переходом на юг. Однако и за это короткое время можно было ознакомиться с обычаями этого мистического племени.

— В одной из ваших предыдущих жизней я много узнал о них от девушки по имени Сабина, — произнес Сатклифф, когда они пили вино на просторной террасе над оливковой рощей.

Блэнфорд кивнул.

— Я помню ее. Интересно, что с нею сталось. Поговаривали, что она бродит по миру с цыганами. — Блэнфорд хмыкнул. — Это было модно и романтично тогда, то есть перед войной.

Дело было не только в моде и романтике, ведь Сабина вроде бы приходилась родней знаменитому цыгану Фаа, вожаку западных цыган, который одним из первых получил право на въезд в Америку. Сатклифф вновь наполнил бокал и продолжал вслух вспоминать:

— В моих затуманенных вином мозгах сохранились воспоминания не только о ее необыкновенной нежности и ранимости, но и о наших с ней беседах. У меня было весьма смутное представление о цыганах. В смысле, как о народе, который преследуют только за то, что они не сидят на месте, не смешиваются с оседлыми нациями. Однако длинная сага о преследованиях — я даже представить не мог, как все это было… Но эти преследования сформировали и обтесали цыган, пока они не сделались твердыми как сталь. Теперь их уже не изменить.

Принц с большим вниманием слушал пьяные откровения Сатклиффа.

— Тем не менее, в Египте цыгане хитрые и лживые — имя этого народа очевидно восходит к слову gypt, то есть «мы». Если их, как вы говорите, нельзя изменить, то это потому, что они сами — олицетворение изменчивости. Они, как вода, могут принимать любую форму, но всегда остаются самими собой. Кстати, я сегодня беседовал с одним чиновником из мэрии, и он все удивлялся, что так много цыган собирается тут каждый год на праздник святой Сары. Они приезжают даже из-за «железного занавеса», как вы сами можете убедиться по некоторым кибиткам. Странный народ!

Несомненно, их компания тоже выглядела необычно, ибо они арендовали для экскурсии большой красный автобус с шофером. Идея принадлежала принцу, она осенила его, когда ему рассказали о скоплении на дорогах медленно передвигающихся кибиток, не говоря уж о столбах пыли, сопровождающих цыганские караваны, как неодолимый лесной пожар. Во-первых, автобус избавлял от тягот пути, во-вторых, в нем можно было ехать всей компанией. Надо ли говорить, что дорожные сборы, включавшие и заготовку корзин с отменными продуктами и винами, привели всех в отличное настроение. Принц же придумывал всякие забавные лакомства, чтобы раздразнить аппетит паломников — потому что теперь они воспринимали себя только так. В конце концов, у них была вполне конкретная цель — спросить у святой Сары, что им уготовано в будущем. Это путешествие всем «братством», так сказать, вдохновило самых словоохотливых из них (или попросту пьяниц?) на высокопарные монологи по любому поводу. Лишь воспоминание об исчезнувшей Сабине заставило ностальгирующего Сатклиффа забыть об обычаях и исторических традициях цыган, повествованием о которых он оживлял первую часть путешествия — по цветущим лугам горного Прованса. Но довольно скоро их сменили гораздо менее живописные равнины Камарга — страны болот, речек и озер, где полно мух и москитов, а также крепких коричневых бычков, выведенных специально для арен Прованса. В этих краях героем был здешний ковбой, gardien, в широкополом сомбреро и с трезубцем вместо скипетра. Пока беспорядочные колонны тянулись, поднимая пыль, к морю, надо было сохранять осторожность, ибо нечистые на руку цыгане нещадно воровали, а бродячие собаки дразнили быков и кусали лошадей — маленьких, белых, палеолитических, воспетых местными поэтами, которые всегда сравнивали их с дымом, летящим над землей, и который, в свою очередь, волнуется, словно синее море. Море же бьется о берег, словно вожделенный короной, увенчанный храмом Святой Сары.