— И послушать голос Безмолвия. — соглашается Эзук. — Вы даже не представляете, как он иногда красив.

— Сережа, а ты что, так и поедешь? — запоздало спохватываюсь я. — Ты же ранен!

— А что мне сделается? На подходе к «восьмерке» поохотимся, чтобы в случае драки быть в лучшей форме, и все. Солдат, как говорится, должен наводить страх на врага, а страшнее меня сейчас, когда я похож не то на мумию, не то на рулон обоев, никого и быть не может.

Мужчины поправляют повязки, оценивают уже начавшие затягиваться раны — еще одно преимущество бегунов — наш организм гораздо быстрее восстанавливается и после воздействия радиации, и после обычного ранения, и натягивают на бинты подобия больничных халатов, сшитые местными умельцами.

— Сейчас в оружейку. — командует Сергей, — Оденемся, возьмем оружия, сколько можем унести, и рванем в гараж за снегоходами. Поедем на них — нам важна скорость, а не количество груза. Что нам везти-то, кроме «Калашей», да мешка рожков с патронами?

— А кто нам их даст без визы Сырецкого? — спрашивает Толя. — Мы же не пойдем к нему докладываться, что решили вчетвером отбить «восьмерку» от Мадьяра?

— Кстати, а как он? — спрашиваю я.

— Толком не знаю, но вроде все нормально. Катя мимолетом видела, что его отводили в палату, но вроде ничего серьезного. Может быть облучение, может легкое ранение… но факт, что он шел сам, пусть и в сопровождении.

Сергей подмигивает мне.

— А что, нам нужна его виза? Да в гараже нам готовы будут отдать все, что угодно, чтобы мы только свалили от них подальше! Вообразите себе: четверо голодных бегунов сбегают из «лазарета», чтобы попить свежей кровушки! Человеческой, ибо любая другая давно перестала им помогать! И что, по-вашему, сделает охрана гаража, когда мы скажем им, что выходим на охоту? Предложит нам скушать пару заводчан, или вообще, в порыве благородства, отрежут кусок от собственной задницы? По-моему, они с удовольствием дадут нам все, что угодно, чтобы мы только отправились обедать в другое место.

Марат громко и радостно смеется. Он уже предвкушает испуг на лицах солдат и обыкновенных механиков, которые всегда обходили нас стороной. Он наслаждается ролью местного монстра, которого боятся, и в то же время боготворят. А вот мне эта роль, почему-то, осточертела.

— Трудно быть Богом? — шепчу я ему на ухо, и Марат замолкает.

— Ира, ты опять? — зло шепчет он в ответ.

— Да. — соглашаюсь я. — Опять. Я просто не могу понять, за что ты так презираешь обычных людей? Если бы не эта чертова война, ты бы сейчас сам был одним из них, не зная, во что может превратить тебя радиация.

— Иди к черту! — бурчит он, и делает шаг в сторону от меня.

Сергей выходит в дверь первым. За ним идет Толя, затем Марат… но он не успевает переступить порога.

Грянул взрыв! Кажется, что от него содрогается весь заводской бункер — от наземных построек, до запрятанного глубоко под землей реактора. Со скрипом и скрежетом от деформирующейся стены отделяется кусок свинцовой обшивки, сыплется с потолка штукатурка, обдавая меня дождем из белой пыли. Пол ходит под ногами ходуном.

— Что происходит?! — удивленно и испуганно (мне не верится, что я слышу страх в его голосе) восклицает Толя. — Американцы?

— Нет! — цепляясь за стену чтобы не упасть на ставшем, вдруг, таким подвижным полу, отвечает Сергей, отчаянно пытающийся сохранить остатки уверенности. — Мы же слышали ее взрыв! Ее взрывная волна прошла! Новой тревоги не было… Разве что наши «следопыты» проворонили другую ракету, но в это я не верю. На пульте слежения не идиоты сидят!

Колебания, наконец, утихают, давая нам возможность перевести дух. Потолок над нами не рухнул, реактор, кажется, тоже цел, иначе мы бы уже ощутили несущуюся по коридорам волну радиационного излучения.

Мы живы. Остается, правда, опасность, что вся конструкция бункера начнет оседать, погребая нас на глубине нескольких десятков метров — углубив порог чувствительности до возможного при столь малом радиационном фоне предела, я слышу, как постанывают стальные и бетонные арматурины завода. Словно люди, несущие непомерную тяжесть громадных бетонных плит, которые, вдруг, споткнулись и пытаются, теперь, восстановить равновесие, находя новую точку опоры для тяжеленного груза на своих плечах. Кажется все нормально — колебания внутри стали устаканиваются и сходят на нет. Ребята, слышавшие то же, что и я, переводят дух.

— Что это было? — нелепо спрашиваю я. Безнадежно глупый вопрос — ну кто ж мне на него ответит?

— Похоже, взорвалось что-то внутри завода. — тем не менее отвечает Сергей, прислушиваясь. — Кажется, на пятом ярусе. Пошли!

Мы несемся по коридору все вчетвером, расталкивая высыпающих из своих комнат людей. Наш порог восприятия взвинчен до предела, возможного сейчас внутри завода, и мы слышим внизу стоны и крики раненных…

С удвоенной энергией проносимся по лестничным пролетам, кажется снеся кого-то по дороге, и несколько секунд спустя оказываемся на пятом ярусе, или «минус пятом этаже», как еще называют самый глубокий из жилых ярусов заводского бункера.

Воздух пропитан дымом, гарью и запахом крови. Света нет — только кое-где искрятся оборванные взрывом провода, да мелькает иногда одинокий язычок пламени, который люди тут же заливают из огнетушителя. Вообще, надо сказать, не смотря на весь бардак, царящий в заводе, спасатели сработали на удивление грамотно, оказавшись на месте даже раньше нас, бегунов.

— Что произошло?! — рявкает Сергей, схватив за шиворот первого попавшегося ему человека в пожарном комбинезоне. Вид перебинтованного с головы до ног бегуна ввергает того в ужас, и он начинает лепетать что-то несуразное о взрыве и ликвидации пожара.

— Что произошло? — уже спокойнее спрашивает Сергей, видя, что его крик дает эффект прямо противоположный тому, что был нам необходим.

— Взрыв в ядерном убежище! — отвечает тот, дрожа всем телом. — Начался пожар, но слабый — его ликвидируют через несколько минут. Взрыв сам погасил огонь.

— Что было раньше — пожар, или взрыв? — спрашиваю я. — Это диверсия, или несчастный случай?!

— Взрыв. — отвечает пожарный — Где-то в самом центре убежища!

Все встает на свои места. Диверсия. В то время, когда весь персонал госпиталя, и многие другие, собрались в убежище во время ядерной атаки Денвера, кто-то взорвал там мощное взрывное устройство. Убежище строили еще до войны, что называется, на века, поэтому коридор, ведущий к нему, практически цел. Мощные двери и стены зала удержали практически всю взрывную волну… Для этого-то они и были спроектированы, ну, или почти для этого — чтобы удержать взрывную волну, идущую СНАРУЖИ, но никак не изнутри.

— Что там, в убежище? — говорит Сергей, хотя все мы уже знаем ответ. Мелкое крошево, фарш из человеческого мяса и костей. Котлеты из человечины, прочно вмятые в стену.

— Ад. — коротко отвечает пожарный. — По всей видимости, никого в живых.

Сергей отпускает его воротник и, кажется, и сам уже готов без сил опуститься на пол.

По всему бункеру с опозданием начинает завывать внутренняя боевая тревога… Сколько лет я не слышала звука этой сирены, предупреждающей нас о том, что опасность сегодня исходит не с неба, не от очередной ядерной бомбы, к которым мы так привыкли. Переливчато воющая сирена свидетельствовала о том, что враг гораздо реальнее и ближе, что он на земле, или, даже, внутри… В последний раз, полтора года назад, этот звук сообщил мне о том, что в завод прорвался бешеный медведь… Сегодня враг был страшнее, ибо теперь мы не знали, откуда ждать опасности. Кто та сволочь, что заложила бомбу, убившую сотни больных и раненных. Сотни ни в чем неповинных людей.

Парой ярусов выше раздались отрывистые выстрелы «Калашей»…

— Туда! — восклицает Сергей, первым срываясь с места и возносясь по лестнице наверх. Выстрелы смолкают, и мы вновь слышим лишь потрескивание затухающего огня.

На третьем ярусе, где располагался «бегуний лазарет», нас ждут четыре мертвых тела. Двое солдат из мобильного отряда, еще двое — из охраны периметра. Все четверо, видимо, лежали в палатах, когда… Когда что? Оружие у них, естественно, было при себе — сейчас, в военное время, мы почти не расстаемся с ним. Но в кого они стреляли, и кто стрелял в них? Да и стрелял ли?..