Я продолжал сидеть с закрытыми глазами, прислонившись к ладони Эйса, и произнес слова, которые пугали меня многие месяцы.

– Я пришел домой из школы раньше в тот день, – сказал я. – Это было за день до Дня Благодарения, и мы учились только полдня, поэтому я планировал закинуть свой рюкзак домой – или, по крайней мере, в то место, где мы ночевали последние несколько недель, – а затем пойти на ночевку в дом моего друга Бобби. Я терпеть не мог находиться там, когда у матери были посетители, поэтому прятался так долго, сколько мог. Она была обычно пьяна, под кайфом любого наркотика, которым с ней расплачивались за прошедшую ночь. Я надеялся, что она спала, но в тот день она бодрствовала и сидела в гостиной на потрепанном, оранжевом диване, к которому я знал, лучше не приближаться. Никогда не забуду этого…у нее в руке была сигарета, а на лице – густой макияж, но ее красная помада немножко размазалась с одной стороны, как будто она уже занималась своими клиентами этим днем. Когда она похлопала по месту рядом с собой, я не шевельнулся, и тогда она прищурилась, и я знал, что это означало. Я быстро скакнул в росте, но мне все равно было тринадцать, а она не только была выше меня на несколько дюймов, но и у нее были ногти, которые могли разорвать кожу. Поэтому я сел на убогий, грязный диван и положил руки на свои колени. Она не спрашивала, как прошел мой день, что не стало ничем новым, но она подарила мне самую большую улыбку, которую я вообще видел от нее, и сказала, что у нее для меня сюрприз. «Хороший сюрприз?» – спросил я. «Ох, Дилан», – сказала она. – «Замечательный сюрприз. Твое лицо будет разбивать сердца. И кошельки».

В горле пересохло, как будто все еще дышал парами ее дешевых сигарет, поэтому я замолчал, чтобы сделать большой глоток воды из бутылки, которую Эйс достал из корзины. Он все еще смотрел на меня насторожено, но в его глазах было что–то еще, какая–то эмоция, которую я не мог разобрать, но у меня не было времени подумать об этом. Я должен уже просто избавиться от всего.

– Ну, как и любой ребенок, услышавший слова «замечательный сюрприз», я подумал, что, может быть, мое везение изменится. И оно изменилось, вот точно. Но замечательный в моем языке означало совсем не то, что означало для моей матери. Она сказала, что я всю свою жизнь прожил за чужой счет, и пришло время отрабатывать содержание. Что я мог принести больше денег за час, чем она могла за ночь. Поэтому пришло время мне приступить к работе, и я начинал прямо сейчас, – я с трудом сглотнул и произнес. – Я помню то тянущее чувство в животе, когда я понял, о чем она. Я все еще чувствую, как ее ногти впились в мою ногу, когда мужчина, ждущий в спальне, вошел в гостиную. Я пытался удрать, но она удерживала меня, а когда я практически освободился, она использовала мою футболку, как пепельницу. Боль от того ожога дала тому мужчине время, чтобы потянуть меня за запястья, а затем он затащил меня – она позволила ему затащить меня – в спальню. Там был только матрас на полу, и он швырнул меня на него, закрывая пинком дверь. Его дыхание пахло протухшими яйцами, и он продолжал прижимать меня, но я сопротивлялся…я так сильно сопротивлялся. Я слышал, как моя мать колотилась в дверь с криками, чтобы я заткнулся, но парень запер ее, поэтому я застрял там, слезы текли по моему лицу, пока я пытался вырваться.

– Умоляю, скажи, что ты сбежал, – прошептал Эйс, а когда я встретился с его взглядом, мне показалось, что он даже не осознавал, что сказал это вслух.

– Был момент, когда я подумал, что он заберет лучшую часть меня, и я бы позволил ему. Не потому что хотел, а потому что не мог больше физически сопротивляться ему. Поэтому я прекратил шевелиться, прекратил бороться. И ты знаешь, что он сделал? Он встал. Он расстегнул молнию на своих штанах. Он снял их. И в тот момент во мне что–то щелкнуло. Какой–то огонь разжегся в моем теле, и я знал, что смогу убежать. И не было важно, что для этого потребуется, не было важно, что я умру, пытаясь сбежать… Я больше не собирался прожить ни одной секунды в этом месте, и я не позволю пьяному наркоману–педофилу надо мной победить. Поэтому когда он вернулся обратно на матрас, я позволил ему лечь поверх меня. И когда он устроился на мне в правильном положении, я потянулся вниз между его ног и смял его так сильно в своем кулаке, насколько мог. Его глаза закатились до затылка, и он заорал от боли, что заставило меня только жестче сжать его. Я бы мог вырвать его, но на этом бы все не закончилось. Мне нужно было сбежать, поэтому я отпустил его, а когда он свернулся в клубок на матрасе, я побежал к окну. Когда оказался снаружи, я продолжил бежать. Я бежал, пока не выдохся, и когда понял, что нахожусь достаточно далеко, я остановился и перевел дыхание. Тогда я осознал, что остановился перед полицейским департаментом. Я даже не задумывался пойти в полицию до этого. Я думал, что наверняка смогу переночевать у друга дома, но когда увидел отделение той ночью, я снова побежал. Вверх по лестницам, через входные двери, и в маленькую комнату, где рассказал офицеру свою историю.

– Боже мой, Дилан, – сказал Эйс, его ладонь поднялась к тыльной стороне моей шеи. – Я и понятия не имел.

– А с чего бы? – спросил я, и затем моргнул, пытаясь навести фокус. Но пока слеза не скатилась по моему лицу, я не понял причину, по которой не видел его четко. Я плакал. Я поднес руку, чтобы смахнуть влагу с щеки, но Эйс меня опередил, стирая ее большим пальцем. – Я провел каждую секунду своей жизни после того дня, удостоверяясь, что никто и никогда не узнает откуда я. Я перескакивал из одной приемной семьи в другую долгое время, и в то время я считал, что мне повезло иметь крышу над головой просто так, не считая чека, которое выплачивало им правительство. До того дня, когда соцработник приехала, чтобы забрать меня из последней семьи. Она сказала, что они нашли кое–что постоянное. Семью, которая рассматривала в будущем усыновление, и она хотела, чтобы я поехал знакомиться с ними вместе с ней.

– Солнышко и Зигги? – спросил Эйс, и я прикусил свою нижнюю губу и кивнул.

– Можешь представить мое первое впечатление о них, – я грустно улыбнулся ему, и когда Эйс вернул ее мне, вес, который душил меня, казалось, ослаб. – Я сказал соцработнику, что она выжила из ума. Ни за что я не стал бы жить с такими обдолбанными хиппи, кажется это мои точные слова, и я помню, как она оттянула меня в сторону и сказала, что работала с Солнышко уже многие годы, и не было никого более открытого и понимающего, чем эти двое. Я считал, что она не в своем уме, но кто я такой, чтобы спорить с ней? Она была профессионалом, так ведь?

Я потянулся, чтобы прикоснуться к линии челюсти Эйса, но когда моя рука задрожала, он перехватил ее и поднес подушечки моих пальцев к своим губам, чтобы поцеловать их.

– Что потом? – спросил он.

– Затем я переехал в самую странную, нетрадиционную семью, и они оказались именно теми, в ком я нуждался, – я закрыл глаза и откинул свою голову к солнцу, позволяя его теплу высушить мои слезы, пока вспоминал первые годы жизни с Зигги, Солнышком и Ленноном, и улыбка разрезала мои губы. – Первые несколько месяцев были…странными, мягко говоря. Я не только приспосабливался к жизни в новой семье, но и эта семья очень сильно отличалась от всех, частью которых я был. Моя собственная была никчемным примером, все остановки между ними были относительно нормальными. Но потом появилась Солнышко – женщина, которая могла осветить самый мрачный день, и я полюбил их.

Я вернул свое внимание Эйсу, и приятие и тепло в его глазах заставило меня потянуться к нему и закинуть руки ему на шею. Его ладони нежно легли на мою талию, когда я поерзал, устраиваясь плотнее.

– Это было непросто. Солнышко и Зигги помогали мне несколько лет советами, и всегда подбадривали быть открытым в своих чувствах. Как ты уже видел, они по своей природе делятся, дарят, и они помогали мне в самые худшие годы моей жизни. Они так же научили меня брать под контроль свою жизнь и ситуации, в которые я сам себя ставил. Они – самые лучшие люди, с которыми я познакомился, – прошептал я, облизывая губы и чувствуя себя более обнаженным, чем за всю свою жизнь. – До тебя.