Ночь была ясная и морозная. После стремительной и опасной поездки голова Лаоклейна стала ясной. Конь устал, но в нем было еще достаточно сил. Они перешли на шаг. И конь, и наездник прислушивались к тишине этой спокойной ночи. Домашние животные находились под надежным укрытием, а хищники пока разгуливали по холмам, голод еще не заставил их спуститься вниз и подойти к жилищам. Очень скоро начнут выть волки, снег станет глубже, и маленькие птички будут безмятежно спать в своих теплых гнездышках до весны.

Но вдруг явилась непрошеная мысль. К весне, возможно, Дары уже здесь не будет. Ее обменяют на золото. Так было бы лучше. Он выругался. Очевидность того, что он лгал себе и ей, раздражала. Ему не хотелось ее отпускать, но и необоснованное перемирие между ними тоже не может продолжаться. Если бы он был мудрым, он пренебрег бы гордостью и злобой, освободил бы ее с самого начала и больше бы о ней не думал. Дело слишком далеко зашло, но он не забудет ее. Красота Дары давно искушала его, а ее упрямство слишком часто подзадоривало. Она должна сама сделать свой выбор, не прибегая к защите брата.

«И она его уже сделала, хотя не знает об этом», – подумал Лаоклейн. Руководствуясь наставлениями семьи и священника, она не должна допустить этого, однако, все же, если бы она была честной с собой, то не могла бы не признаться – сегодня вечером она готова была уступить. Но ее собственный страх вынудил ее убежать. Если она справится со своим страхом, то так и будет!

Конь остановился перед темной и тихой фермой. Лаоклейн оторвался от своих мыслей. Он внимательно посмотрел на дом. Плотно закрытые двери и окна хорошо защищали его от снега и незваных гостей. Скот был закрыт в сарае, который почти не уступал дому. Человек, живущий на земле, должен быть очень внимательным и осторожным, если хочет сохранить то, что принадлежит ему. Но ни один простой крестьянин не может противостоять насильникам, которые внезапно нападают и забирают те единственные ценности, какими дорожит бедный человек – скот и женщин. Среди этих мошенников и негодяев, которые жили трудом честных людей, появился новый. Им стал один из Макамлейдов. Известия о Руоде не раз доходили до Атдаира. Он занялся разбоем в центре Шотландии. Если бы его убили во время нападения или побега, никто бы не оплакивал его смерть.

Лаоклейн нахмурился, представив Кинару, ее похудевшее, угрюмое лицо и большой живот. Он не хотел, чтобы ее ребенок оставался в его доме, но ничего нельзя было поделать. Он не мог выгнать Кинару, какие бы грехи она ни совершила. Хотя, если Дара говорила правду, у Кинары не было никакого греха. Согрешил тот, кто заставил ее подчиниться. Чертов Руод, даже покинув Атдаир, он оставил созданные им проблемы!

Возвращаясь домой, Лаоклейн позволил своему коню идти шагом. Звезды висели низко в кристальном воздухе. Покой и красота этой земли не могли не привлекать. Лаоклейн не мог отрицать своего восхищения ею.

Когда он и его конь вновь вошли, в конюшню, Рос все еще не спал и вышел из своей маленькой комнаты. Взяв поводья, он отослал Лаоклейна в дом:

– Уходи, я позабочусь о твоем коне. Ты почти замерз.

В темноте блестело оружие, висевшее над камином. Оружие настоящего и прошлого. Оружие сыновей, отцов и дедов. Он быстро поднялся по лестнице и остановился перед дверью, в которую он вдруг не смог войти.

Дара стояла у открытого окна. На нее дул ледяной ветер. Порывы его поднимали языки пламени в камине. Она была в платье, а волосы распущены по плечам. Они блестели, так как их бесконечно расчесывали. Расчесывая волосы, Дара успокаивалась. Она приводила в порядок свои сумбурные чувства. Ее мысли не были утешительными, но они были честными. Она больше никого не винила за свои мучения. У нее был выбор – или отказаться от своих желаний, или уступить им. Если выбрать первое, то потом останется боль и доброе имя, если второе – останется только стыд.

Она услышала, как сзади тихо открывается дверь. Дара повернулась, наконец понимая, что выбор был не за ней. И это не успокоило ее.

– Я видела, как ты вернулся.

– Значит, ты предупреждена.

Лаоклейн подошел ближе. Он рукой коснулся ее лица, затем рука скользнула на шею. Он привлек Дару к себе. Его губы были еще холодны от морозной ночи и безжалостны от желания. Он поднял голову. Глаза рассматривали ее лицо. Дара молчала, но в глазах ее была мольба. Он быстро поднял ее и понес из комнаты.

В коридоре было темно. Вместо балок потолка Дара видела лишь черные тени. Она чувствовала себя заблудившейся, не видя, куда ее несут. Их окутывала темнота.

После ее мрачной и холодной комнаты, похожей на кладовую, спальня Лаоклейна вдруг обдала теплом и мягким светом. Убранство этой комнаты отражало сильный характер и спартанские вкусы Лаоклейна. Стены и пол были покрыты шкурами, над кроватью висел шерстяной балдахин цвета темного леса, на окнах были только тяжелые ставни. В спальне стояла широкая кровать из тяжелого дорогого дерева. У ее изголовья – обитый железом комод. И кровать, и комод отбрасывали тени. В комнате не было украшений. В тяжелых золотых канделябрах были красивые тонкие свечи, а клинки и рукояти его оружия были начищены до блеска.

Локлейн опустил Дару перед камином. Он был такой же большой, как и камин в зале. Ноги не держали ее. Дара с усилием держалась прямо. Лаоклейн закрыл дверь. Приближался неотвратимый финал. 'Когда он обернулся к ней, она не могла оторвать от него глаз. Твердый взгляд выражал желание и решимость овладеть ею. Смело он отбросил в сторону ее шелковые волосы и расстегнул ряд крючков сзади на платье. Она безвольно опустила руки. Он стоял перед ней и держал ее в плену своих рук. Она попыталась тихо крикнуть, но он ртом заглушил этот звук, превратив его в стон, и начал снимать платье с ее плеч. Оно соскользнуло на пол и превратилось в груду материи. Дара вновь оказалась в его объятиях.

Он чувствовал, как бьется ее сердце, когда уложил ее на холодные простыни своей постели, и тихо успокаивал ее. Она взглянула на него, но когда он начал медленно снимать куртку и рубашку, она быстро опустила ресницы, чтобы не видеть этого.

Его гортанные звуки заставили ее кровь течь быстрее. Она почувствовала, как он опустился на кровать, его губы коснулись ее лица. Затем они опустились в ложбинку на груди, а пальцы нежно ее ласкали. Дара запаниковала, в ней просыпались сила и гнев дикого зверя, она стремилась убежать от него.

Лаоклейн поймал ее руки и с усилием держал в своих.

– Нет, Дара. Слишком поздно сражаться. Я овладею тобой.

Она выкручивалась, и он опустил свою ногу на ее, чтобы утихомирить. У нее захватило дух от этого соприкосновения плоти. Тепло его тела, его крепкое бедро заставляли ее покориться. Он был нежен, но когда достиг своей цели и проник в нее, она почувствовала только нестерпимую, жгучую боль. Он заглушил ее крики натиском своих губ и языка, а руки крепко держали ее вырывающееся тело под своим. Она продолжала всхлипывать, когда он оставил ее. Его жестокие слова вернули ей сознание и злобу.

– Я думал, в тебе больше огня и больше мужества, чтобы, по крайней мере, признать – ты желаешь меня. Иначе я не покусился бы на твою девственность…

– Я бы не разочаровала тебя, если бы не мой стыд, но это не твоя вина.

– Смелость – это еще не бесстыдство.

Он повернулся к ней снова, ее стон не остановил его. Лаоклейн уговаривал ее такими искусными поцелуями и такими нежными ласками, что ее тело ответило ему, несмотря на напряжение. Его руки нежно гладили Дару, губы его касались тех сладких мест, которых никогда не видел ни один мужчина. Неожиданно она почувствовала внутри себя тепло и зарождающиеся чувства, слишком сильные, чтобы с ними справиться. Она обнаружила, что не была холодна, наоборот, в ней пылала страсть ее менее цивилизованных и давно умерших предков.

Она содрогнулась, когда его пальцы погладили шелковую кожу ее бедер. Непроизвольно руки Дары поднялись к его лицу. Она притягивала его губы к. своим. Она сжалась, когда он нагнулся над ней и прошептал прямо у ее губ: