— Так мы идем? — спросила миссис Марк.

Она пошла первой, за ней Дора с Полом. А следом Тоби и Джеймс. Джеймс обогнал их, отворил перед ними дверь, и они ступили в широкий коридор. Пол взял Дору за руку, стиснул ее ладонь и больше уже не выпускал. Хотел он ее таким образом устрашить или приободрить — этого Дора не знала. Она не отвечала на его пожатия, обиженная этой мертвой хваткой, сломленная обуревавшей ее тоской.

В следующий миг они уже входили в большой длинный зал, в котором горел свет. Прямо напротив двери три высоких незанавешенных окна, сверху полукруглых, открывали вид на парк, погруженный в сумерки и резко контрастировавший с ярким, без абажуров и плафонов, светом в зале. Дора осмотрелась. Комната была со вкусом отделана панелями. Ее когда-то бело-розовые тона поблекли до цвета пыли, казавшегося и вовсе тусклым от резкого света. Это помещение, решила Дора, должно быть, служило в Имбер-Корте парадной гостиной или пиршественным залом, а теперь превращено было в молельню. Вся стена справа от Доры была забрана небесно-голубой занавесью, по центру высился простой крест светлого дуба. Под ним на возвышении стоял покрытый белым кружевом алтарь, на нем медное распятие. Подле него стоял старинный пюпитр, служивший аналоем. Мебели в комнате не было — только несколько рядов деревянных скамей и подушечки для моления. Кое-кто стоял уже на коленях. В комнате царила полная тишина. От необычности всей этой картины, пронизанной каким-то пронзительным трагизмом, у Доры перехватило дыхание.

Джеймс Тейпер Пейс перекрестился и стал на колени. Тоби опустился рядом с ним.

— Мы вас пристроим сзади, — прошептала миссис Марк и указала Полу и Доре на последний ряд. Сама она скользнула к своему, видно постоянному, месту впереди. Они пошли на указанные места, осторожно ступая по голому полу. Снова воцарилась тишина.

После минутного колебания Дора опустилась на колени рядом с Полом. В безмолвии слышала она, как сильно стучит ее сердце. Она высвободила руку из железной хватки Пола, когда они входили в дверь, и теперь решительно сложила руки на груди. Не желая подчиниться благочестивой обстановке, она запрокинула голову и обвела глазами комнату. Теперь она видела, что потолок к центру возвышается, превращаясь в круглый свод, зеленый купол которого она наверняка и видела с дороги. Изнутри он казался вовсе не таким большим. Взор Доры поблуждал среди фризов, чередовавших овалы со стрелами, среди розовых завитушек и лепных гирлянд, пока не вернулся к благочестивой картине внизу.

В первом ряду она увидела коленопреклоненного мужчину в черной сутане, должно быть священника, а около него, с неприятным для себя чувством, — бесформенную груду черных одежд, это, поди, монахиня. За ними, рядом с Джеймсом и Тоби, стояли трое или четверо мужчин. Видна была и миссис Марк, она стояла выпрямившись, на голову у нее был наброшен свернутый косынкой носовой платок, который она, вероятно, успела накинуть при входе в зал. Темноволосая девушка, которую Дора мельком видела в холле, стояла дальше всех, закрыв лицо руками и низко склонившись. Ее голова была покрыта черным кружевным шарфом, из-под которого, блестя на ярком свету, проглядывал черный узел волос. Других женщин не было.

Кто-то вдруг заговорил, и Дора виновато вздрогнула. Она прислушалась, но не поняла, о чем говорят. Говорил, похоже, стоявший впереди священник. Вслушавшись, Дора поняла, что это латынь. Дора была встревожена и возмущена. Утратив веру, она сохранила предрассудки. Приглушенные голоса вдруг окружили ее, начался диалог священника и общины. Дора искоса глянула на Пола. Тот стоял, распрямив плечи и сложив перед собой руки, и смотрел вверх — на крест. Вид у него был торжественный и какой-то величавый, как это часто бывало у него, когда он задумывался о работе, и редко, когда думал о жене. Доре было интересно: неужто мысли его, к счастью, обратились к чему-то высокому или просто религиозная обстановка отвлекла его на какое-то время. Не забыть бы спросить его, когда он будет в хорошем расположении духа, верит он в Бога или нет. Глупо до сих пор этого не знать.

Вдруг Дора заметила, что монахиня из первого ряда обернулась и смотрит на нее. Монахиня была довольно молодая, широколицая, румяная, с пронзительным взором. С бесстрастностью, обычной для тех, кто посвятил себя благочестию, она какое-то время без тени улыбки созерцала Дору. Потом отвернулась и что-то прошептала через плечо миссис Марк, которая стояла за ней. Миссис Марк тоже обернулась и посмотрела на Дору. От смятения Дора сделалась пунцовой. Со смирением человека, ни разу в жизни не спасавшегося бегством, Дора смотрела, как миссис Марк подымается и на цыпочках, обходя скамейки, крадется к ней, наклоняется к ее плечу. Дора вся изогнулась, силясь расслышать, что шепчет ей на ухо миссис Марк.

— Что-что? — переспросила Дора куда громче, чем намеревалась.

— Сестра Урсула просит — не покроете ли вы чем-нибудь голову? Здесь так принято.

— У меня с собой ничего нет, — ответила Дора, готовая уже расплакаться от досады и неловкости.

— Можно и носовым платком, — прошептала миссис Марк и ободряюще улыбнулась.

Дора пошарила в кармане, обнаружила маленький, не первой свежести носовой платок и прикрыла им макушку. Миссис Марк удалилась на цыпочках, а монахиня еще раз обернулась и удовлетворенно посмотрела на Дору.

Вся красная, Дора уставилась прямо перед собой. Она заметила краешком глаза, что выражение лица у Пола переменилось, но не смела к нему повернуться. Она стиснула руками спинку стоявшей впереди скамьи. Латинское бормотанье продолжалось. Дора вдруг почувствовала, что юбка невыносимо жмет, что на одном чулке медленно сползает петля. Ноги гудели, и ей вдруг пришло в голову, что в туфлях на высоких каблуках неудобно стоять на коленях. Она начала рассеянно осматривать комнату и никак не могла принять ее за храм Божий. Это была жалкая, обшарпанная, запущенная гостиная, давшая приют чужому обряду — зловещему и одновременно нелепому. Дора глубоко вздохнула и поднялась с колен. Стащила с головы идиотский носовой платок, спокойно прошествовала к.двери и вышла.

Она оказалась в незнакомом коридоре, но, заглянув поочередно в несколько дверей, обнаружила наконец выложенный каменными плитами холл, выходивший на балкон. Она прислушалась — не гонятся ли за ней, но все было тихо. Холл был просторный, без всяких украшений: ни цветов, ни картин. Открытый камин с резной каменной полкой был чисто выметен и засыпан горкой коричневых шишек. Зеленый листок расписания оповещал о времени трапез и служб, а также о том, что вскоре состоится прослушивание пластинок Баха. Дора заспешила прочь и через высокие двери прошла на балкон.

Она облокотилась на балюстраду между пилонами и стала глядеть вниз, через площадку, на озеро. Солнце зашло, но справа от нее, на западе, небо еще полыхало оранжевым заревом в редких перьях бледных облаков, и на фоне его черным контуром прорисовывались деревья. Вдали виднелся силуэт башни, принадлежавшей, по всей видимости, монастырю. Озеро тоже светилось мягким светом; посинев до черноты, оно кое-где хранило еще слегка фосфоресцирующие отблески. Дора пошла вниз по ступеням.

Она миновала площадку, спустилась еще по одному маршу пологих ступеней. Там она задержалась на минутку — очень ныли ноги. Сняла одну туфлю, потерла ступню. Босой ноге стало настолько лучше, что Дора скинула и вторую туфлю. Та отлетела к лестнице и плюхнулась в густую траву. Дора швырнула ей вслед первую и побежала к озеру. Сухие ступени еще хранили дневную теплынь. Трава на тропинке меж вязами была примята, на ней уже проступила роса.

У поросшей камышом кромки воды оказались деревянные мостки, к ним была привязана лодочка. У нее был такой заманчивый, соблазнительный вид, какой, впрочем, бывает у всех маленьких уютных лодочек. Дора обожала лодки, но они внушали ей и безотчетный страх — она ведь не умела плавать. Дора подавила в себе соблазн прыгнуть в лодку и заскользить по черной глади озера. Вместо этого она побрела вдоль берега. Высокая трава цеплялась за подол. Земля под ногами становилась сырой и топкой. Озеро резко забирало вправо, а Дора смутно догадывалась, что оно и с другой стороны окружает дом, отделяя его от монастыря. Дора стояла, вглядываясь поверх воды в темноту, и думала о том, что это первый миг покоя за весь день. Она постояла еще какое-то время, вслушиваясь в тишину.