Недавние мысли о женах, которые должны знать свое место, и о мужьях – полновластных хозяевах своих владений, полностью улетучились из простоватой головы Джона. Компания начала спуск по лесистому склону.

С вершины соседнего холма Ориэль, выехавшая на прогулку в сопровождении служанки, увидела, как они пробираются между деревьями, и, помахав рукой, окликнула их, но всадники не заметили и не услышали ее, и вскоре исчезли в зарослях. В это утро Ориэль и Эмма проехали гораздо больше, чем это было у них в обычае, потому что сегодня было особенно приятно быстро скакать, пригнувшись к самой шее лошади, прислушиваться к стуку копыт и, ощущая себя расшалившимся мальчишкой, выкрикивать что-то бессмысленное. Но Эмма уже выказывала признаки усталости, и Ориэль, выехав на тропинку, ведущую к замку, начала медленно спускаться.

Петляя между деревьями, она вдруг увидела впереди незнакомого всадника, стоявшего на небольшом холмике спиной к ней, и, по всей видимости, любующегося замком Шарден. Ориэль тотчас же вспомнила юношу из своего сна.

– Кто это? – шепотом спросила она у служанки.

– Должно быть, это оруженосец гасконского рыцаря, госпожа. Говорят, он необычайно высокого роста.

Ориэль с интересом взглянула на него. Когда они с матерью были во дворце архиепископа и познакомились с сэром Полем, тот упомянул в разговоре о своем оруженосце, но они не видели молодого чело века, и Ориэль с тех пор гадала, как он выглядит.

– Вы будете говорить с ним, госпожа?

– Да, конечно. Поступить иначе просто невежливо.

Их лошади пересекли гребень холма, и Ориэль заметила, что лишь послышался звук приближающихся всадников, как рука гасконца инстинктивно легла на меч. Когда же он оглянулся и увидел, что к нему направляются две женщины, то одним легким движением спрыгнул с коня и низко поклонился. Ориэль увидела костистое лицо, длинное поджарое тело и яркие глаза, в которых поблескивали золотые, как осенние яблоки, искорки.

– Госпожа Ориэль? – вежливо осведомился оруженосец.

– Да. Господин Маркус?

– К вашим услугам.

Они обменивались ничего не значащими, предписываемыми этикетом фразами, и Ориэль уже тяготилась беседой, раздумывая, что же еще сказать, как вдруг лицо гасконца осветилось выразительной улыбкой, мгновенно преобразившей его черты. Ориэль смутилась, почувствовав, как почему-то быстрее забилось ее сердце. Она всячески старалась не покраснеть, но против ее воли щеки девушки вспыхнули.

Однако гасконец, судя по всему, ничего не заметил и, к большому облегчению Ориэль, отвернувшись, снова начал разглядывать Шарден.

– Как удачно выбрано место, – заметил он. – Дом расположен на редкость удобно, как будто птичье гнездо приютилось на склоне холма.

– Очень поэтично сказано, господин Маркус, – улыбнулась Ориэль. – Я никогда не думала об этом в таких выражениях.

– Это потому, что для вас здесь все привычно. Редкостная красота воспринимается как нечто обыденное, если видеть ее ежедневно.

Он еще раз улыбнулся своей необычайной улыбкой, и Ориэль вначале отвела глаза, но увидев, что он пытается поймать ее взгляд, отважно взглянула на него. Мгновение спустя они уже не воспринимали друг друга такими, какими они были на самом деле, перестали замечать черты лица, глаза, волосы. Даже воздух вокруг молодых людей, казалось, был пронизан их невысказанными чувствами, страстными устрсмлсниями, молчаливыми признаниями. И Маркусу, и Ориэль в эту минуту почудилось, будто когда-то – только они не могут вспомнить, где и когда это было – они вот так же уже смотрели друг на друга…

Никто не мог бы сказать, как долго они простояли, не отрывая глаз друг от друга, ибо Эмма, в чьи обязанности входило защищать свою молодую госпожу от любых неприятностей, вынуждена была отвернуться, чтобы спрятать внезапно и непонятно почему навернувшиеся слезы. Простая суровая деревенская женщина, прожившая нелегкую, ожесточившую ее жизнь, не знавшая ничего, кроме неуклюжих примитивных ухаживаний, заканчивающихся где-нибудь в стоге сена, вдруг поняла, что видит чудо, о котором она только слышала, – чудо зарождения любви с первого взгляда.

Маркус первым нарушил молчание, сказав:

– Я всегда буду вашим покорным слугой, вы знаете это.

К стыду Ориэль, она тут же вновь превратилась в обыкновенную девушку, ответив:

– Мы совсем не знаем друг друга, господин Маркус. Вы не можете служить незнакомке.

Его лицо мгновенно сделалось твердым и печальным, улыбка исчезла:

– Мы уже никогда не будем незнакомцами, госпожа. По крайней мере, в это я верю.

Ориэль опять собиралась ответить какой-то банальной, не стоящей ее фразой, но, к счастью, внимание всех троих в этот момент было привлечено коричневой точкой, быстро движущейся по направлению к замку со стороны Мэгфелда. Они молча следили за ее приближением и вскоре разглядели, что это крошечный, высохший монах, исполнявший обыкновенно обязанности секретаря архиепископа, скачет что есть духу на непомерно огромной для него лошади.

– Интересно, что ему нужно, – недоумевающе заметила Ориэль, обернувшись к Эмме.

Неуклюже трясясь и подпрыгивая в седле, монах проскакал по подъемному мосту.

Взглянув на Маркуса, Ориэль вздохнула:

– Моя мать на прогулке с сэром Полем д'Эстре. Мне придется вернуться домой и принять посланца милорда архиепископа.

– В таком случае, позвольте мне попрощаться и удалиться.

Маркус поднес к губам ее руку, и легкое прикосновение прояснило и скрепило невидимой печатью все, что уже зародилось между ними. Оба они уже пылали любовью и хотели только одного, всегда быть вместе и никогда не расставаться.

На пути к дому Ориэль то и дело оглядывалась на удаляющегося всадника. Перед тем, как скрыться между деревьями, Маркус помахал ей рукой. Ориэль остановилась и махала в ответ, пока он не исчез из виду, так что Эмма сочла необходимым вмешаться:

– Вы не должны ему показывать, что он так сильно вам понравился.

Голубые глаза Ориэль лучились каким-то новым, особым сиянием.

Девушка серьезно взглянула на служанку.

– Я никогда не смогу прятать от него свои чувства, Эмма. Я чувствую, что он уже стал частью меня.

– Будьте осторожны, госпожа, умоляю вас. Ваш отец придет в ярость, если у него будет повод считать вас любовниками.

– Пока что у него нет для этого оснований, – засмеялась Ориэль, и Эмма вынуждена была замолчать и держать свои тревожные мысли при себе.

В эту ночь Алисе Валье приснился странный, показавшийся явью сон. Она увидела себя, стоящую на холме над обнесенным рвом замком. Все вокруг было в каких-то необычайных, неземных красках: ледяные кристаллы звезд на эбеново-черном небе; пурпурные холмы, вырастающие прямо из бездонных, цвета индиго, озер; серебряные ручьи, струящиеся между розовато-зеленых лугов.

«Может быть, я уже умерла, – думала Алиса, глядя на эту игру цвета и теней. – Во сне я испустила свой последний вздох, и теперь моя душа одиноко витает, любуясь колдовской красотой спящей долины?»

Однако она видела себя стоящей на земле, одетой в темно-голубое платье, с магическими камнями в руках. Глядя на них, Алиса в который раз спрашивала себя, является ли их тайна вечным поиском Бога или порождением темных сил? Пока она перебирала камни, вдруг показалась странная процессия: восседающая на белоснежном коне Ориэль де Шарден, а позади нее трос незнакомых Алисе молодых мужчин. Один – высокий, тонкий, поджарый, похожий на ястреба, другой – небольшого роста, темный, с трагическим лицом. Третий – держал под уздцы коня Ориэль, и когда он выступил из тени, Алиса с изумлением узнала в нем Адама де Бэйнденна – человека, которого выкупила из неволи и взяла в мужья Изабель.

Не замечая Алисы, они подошли совсем близко к тому месту, где она стояла, и то, что она увидела дальше, наполнило ее душу страхом. Конь Ориэль споткнулся, и девушка вылетела из седла, но ее тут же подхватил и не дал ей упасть Адам. Однако, едва она оказалась рядом с ним, он прижал ее к своей широченной груди и покрыл поцелуями ее трепещущий рот. В ту же секунду высокий юноша вырвал Ориэль из его объятий и, швырнув Адама на землю, начал наносить ему удар за ударом.