В тот же день, очевидно, умер и сам де-Лонг, последним, как и подобает капитану парохода…

Итак, де-Лонг и его товарищи, счастливо избегнув всех опасностей полуторагодичного пленения во льдах Ледовитого океана, пешком, на санях и в лодках добрались, наконец, до заветного сибирского берега… для того только, чтобы промучившись 141 день, умереть от голода и холода…

ОХОТНИК ЗА МИКРОБАМИ

Рассказ Поля де-Крюя

Двести пятьдесят лет назад малоизвестный человек, по имени Левенхук, впервые заглянул в новый таинственный мир, населенный мельчайшими живыми существами, одни из которых злы и смертоносны, другие — дружественны и полезны, а некоторые более важны для человечества, чем целый континент или архипелаг.

Левенхук, невоспетый и полузабытый, теперь так же мало известен, как неизвестны были его маленькие странные животные и растения в то время, когда он их открыл. Это — повесть о Левенхуке, первом охотнике за микробами. Это — рассказ о смелых, упорных и пытливых искателях и бойцах со смертью, которые пришли вслед за ним. Это — простая и правдивая история их неустанных устремлений в этот новый фантастический мир, который они пытались зарисовать и нанести на карту. В своих исканиях им приходилось итти ощупью, спотыкаясь на каждом шагу, делая ошибки и обольщая себя напрасными надеждами. Некоторые из них, наиболее отважные, погибли, пав жертвою бесчисленных крошечных убийц, которых они изучали…

В наши дни считается почетным быть человеком науки. Люди, называемые учеными, считаются важным общественным элементом, их лаборатории имеются почти в каждом городе, об их изысканиях и открытиях печатаются отчеты в газетах часто еще до того, как эти изыскания вполне закончены. Чуть ли не каждый студент может теперь заняться научной деятельностью и мало-по-малу сделаться преподавателем с приличным окладом в каком-нибудь небольшом уютном колледже[11]). Но попробуйте унестись мыслью к дням Левенхука, на двести пятьдесят лет назад, и представить себя только-что окончившим высшую школу, выбирающим специальность, стремящимся к знанию…

Вас посетил какой-то странный, необъяснимый приступ тоски: вы обращаетесь к своему отцу с вопросом, в чем заключается причина этого настроения, и получаете ответ, что в вас вселился злой дух тоски. Эта теория вас не вполне удовлетворяет, но вы делаете вид, что поверили, и стараетесь больше не думать о том, что такое тоска, потому что, если вы посмеете вслух выразить свое недовольство, вы рискуете быть избитым, а может быть, и выгнанным из дома. Ваш отец, — это авторитет…

Таков был мир триста лет назад, когда родился Левенхук. Этот мир только что начинал освобождаться от суеверий, едва начинал краснеть за свое невежество. Это был мир, когда наука только пыталась стоять на своих слабых, шатающихся ногах. Это был мир, когда Сервет[12]) был сожжен за то, что осмелился вскрыть и исследовать человеческий труп, когда Галилей[13]) был казнен за попытку доказать, что земля вертится вокруг солнца…

Антоний Левенхук родился в 1632 году среди ветряных мельниц, низких улиц и высоких каналов Дельфта, в Голландии. Его родные пользовались большим уважением, так как занимались плетением корзин и пивоварением, а пивоварение считается в Голландии высокопочтенным и уважаемым занятием. Отец Левенхука умер рано, и мать отправила его в школу, желая сделать из него чиновника, но когда ему исполнилось шестнадцать лет, он оставил школу и поступил в обучение в мануфактурную лавку в Амстердаме. Она была для него университетом… Представьте себе современного ученого, проходящего научную подготовку среди кип шерстяных и бумажных товаров, под звон колокольчика на кассовом ящике, в вечном соприкосновении с толпой голландских хозяек, отчаянно торгующихся из-за лишнего пенни… Но именно таков был «университет» Левенхука в продолжение шести лет.

Двадцати одного года он ушел из мануфактурной лавки, вернулся в Дельфт, женился и открыл собственную мануфактурную торговлю. В течение последующих двадцати лет о нем мало известно, за исключением того, что у него было последовательно две жены и несколько человек детей, большинство из которых умерло, а также с несомненностью установлено, что в это время он занимал штатную должность привратника в городской ратуше[14]) и одновременно развил в себе сумасшедшее пристрастие к шлифованию увеличительных стекол. Он где-то слышал, что если очень тщательно отшлифовать из чистого стекла маленькую линзу[15]), то сквозь нее можно видеть вещи в значительно большем виде, нежели простым глазом… Мало известно о нем в возрасте от двадцати до сорока лет, но несомненно, что по тем временам он считался совершенно невежественным человеком. Единственный язык, которой он знал, был голландский — малоупотребительный и презираемый культурными людьми язык рыбаков, торговцев и землекопов. Образованные люди того времени говорили на латинском языке, а Левенхук едва только умел на нем читать, и единственной литературой для него была голландская библия. Но нужно признаться, что его «невежество» оказалось для него очень полезным, так как, избавляя его от всякого «ученого» вздора того времени, заставляло верить только собственным глазам, собственным мыслям и собственным суждениям.

И это было для него как раз кстати, потому что не было на свете более упрямого и самоуверенного человека, чем этот Антоний Левенхук!

Замечательно забавно смотреть через линзу и видеть вещи в большем виде, чем они есть на самом деле! Что ж, покупать для этого линзы? Ну, нет, не таков был Левенхук! На свете не было более недоверчивого человека. Покупать линзы! Нет, он будет делать их сам! И в течение этих двадцати лет своей неизвестности он ходил к оптикам и обучался у них искусству вытачивать и шлифовать стекла. Он посещал алхимиков и аптекарей, совал свой нос в их тайные способы выплавлять металлы из руд и понемногу научился обращаться с золотом и серебром. Это был чрезвычайно упорный и настойчивый человек; он не удовлетворялся тем, что его линзы были так же хороши, как у лучших мастеров Голландии; они должны были быть лучше самых лучших! И после этого он все еще сидел и возился с ними много часов подряд. Затем он вставлял эти линзы в небольшие оправы из меди, серебра или золота, которые он вытягивал сам на огне, среди адского дыма и чада. В наше время исследователь покупает изящный блестящий микроскоп, поворачивает винт, заглядывает в окуляр и делает открытия, мало задумываясь о том, как устроен микроскоп. Но Левенхук…

Конечно, его соседи думали, что он немного «тронулся», но он упорно продолжал жечь и калечить свои пальцы. Он весь ушел в работу, забывая о семье и друзьях, просиживая целые ночи напролет в своей тихой и странной лаборатории, и в то время как добрые соседи над ним исподтишка подсмеивались, у этот человек научился делать мельчайшие линзы размером меньше ½ дюйма в диаметре, и притом настолько симметричные, настолько точные, что они ему показывали самые мелкие предметы в сказочно-огромном и ясном виде. Да, он был совершенно некультурный человек, но он один только в целой Голландии умел делать такие линзы, и он говорил о своих соседях:

— Не стоит на них сердиться; они ведь ничего лучшего не знают.