Сашенька попытался изобразить гримаску недоумения, но папа рывком поднял его из шезлонга:

— Я покажу тебе «не знаю»! Отправлю в Институт, и будешь всю жизнь ремонтировать и настраивать мусороуборочных и очистительных роботов.

Мама тоненько всхлипнула. Засморкалась.

— Папочка! Он же у нас слабенький. И единственный!

— Тем более. Так кем ты хотел бы стать?

Напуганный Сашенька наконец выдавил из себя:

— Художником…

Перестройка Сашиной генной структуры заняла почти две недели. Программирование, кодирование, перфорация, настроечные и контрольные операции потребовали уймы времени. Прямо из Преобразующей Камеры Сашенька попал под наблюдение врачей. Наконец, пришел папа и с удивлением уставился на совершенно незнакомого сухощавого парня с обострившимися чертами лица и длинными нервными пальцами. Как привести этого юношу домой? Ведь мамочке нужен Сашенька и только Сашенька… Папа облегченно вздохнул только когда на вопрос доктора о самочувствии услышал такое знакомое и родное «не знаю». Он!

Осенью Сашеньку зачислили в Художественное Училище. Рисовал он отлично. В каждом штрихе рисунков и эскизов светила «божья искра» таланта, приобретенного в Преобразующей Камере. И только желания рисовать у Сашеньки не было. И заставить его было трудно. Он предпочитал валяться на диване, пропускал занятия и в конце концов был исключен «за непосещаемость».

Учеба сделала Сашеньку чуточку разговорчивее. Теперь, наряду со своим неизменным «не знаю», он иногда произносил и более длинные фразы:

— Не вижу цельных образов… Нету вдохновенья…

— Может ему сделаться врачом? — мечтала мама. Она была мнительна, постоянно советовалась с докторами, киберлекарями, знахарями, неумеренно употребляла какие-то мази, микстуры, таблетки.

— Сашенька нас будет лечить. Свой врач все-таки. Родной…

— Нет! — твердо сказал папа. — Никогда я не решусь доверить свою жизнь этому бездельнику. Мы загнемся раньше, чем он удосужится включить диагностический аппарат.

— Я… я… не прочь стать дегустатором, — сообщил Сашенька. — И учиться нет нужды, были бы способности…

На этот раз из Преобразующей Камеры вышел низенький упитанный субъект.

— Саня, ты ли это? — дрогнувшим голосом поинтересовалась мама.

— Не знаю…

— Значит ты! — облегченно вздохнул перепугавшийся было родитель.

Найти работу Сашеньке оказалось нелегко. Производство спиртных напитков было невелико.

А через несколько дней после начала сашиной трудовой деятельности папа и мама обнаружили Сашеньку дома в шезлонге. Перец ним выстроилась шеренга бутылок с пестрыми этикетками. Уровень жидкости во многих сосудах был заметно понижен.

— Что ты делаешь, Сашенька? — ужаснулась мама.

— Взял работу на дом…

Папа могучим пинком разметал стеклянный частокол:

— Завтра, завтра же к мусороуборщику!

Теперь вы догадываетесь, почему такая грязища в папином Институте?

Первой приметила признаки загадочного заболевания у членов экипажа «Стрельца» биохимик Брусницына. Равнодушие и сонливость, замутившиеся глаза и нездоровая полнота наблюдались уже у многих астронавтов. Арина поспешила доложить о замеченных симптомах капитану Турсину:

— Кажется, капитан, мы заполучили на Этрее серьезную хворобу… Капитан встревожился.

— Вирус? Микроб? Мы сможем продолжить наш путь к Земле?

— Скорее всего наше положение не настолько опасно, чтобы откладывать возвращение на Землю. Полагаю, болезнь является следствием накопления у членов экипажа избыточной информации в результате многомесячных исследований на Этрее. Было получено столько нового, что организмы отреагировали на перегрузки мозга торможением жизненных процессов. Возможна даже летаргия! Необходимо часть информации срочно законсервировать!

Брусницына несколько дней самозабвенно трудилась на синтезаторе: нужно было торопиться, так как некоторых, в том числе штурмана Головина уже с трудом удавалось добудиться к обеду. Наконец, препарат, гордо названный Брусниныной склерозином, был готов. Арина, как истинный эскулап опробовала его на себе и уже на второй день ничего не помнила из академического курса биохимии. После эксперимента она принялась лечить остальных, добавляя необходимую дозу лекарства в любимый всеми компот.

Вскоре все участники экспедиции порозовели, приободрились, выглядели веселыми и жизнерадостными. И только кибернетик Везунок вдруг загрустил. На расспросы Арины он признался:

— Что-то Корабельный Мозг с ответами задерживается. Не провалиться бы нам в какую-нибудь Черную дыру…

— Чепуха! — попыталась приободрить его Брусницына. — У него такой же Синдром Избыточной Информации, как и у остальных. Мой тебе совет: отключи у него часть блоков, например, с материалами работ на Этрее…

Везунок покраснел.

— Я, кажется, забыл, как это делается.

Брусницына помчалась к капитану. Капитан Турсин задумчиво вышагивал по своей каюте.

— Капитан! Везунок разучился работать с Мозгом! Капитан выслушал аринину тираду и ответил, как всегда, уверенно и спокойно.

— Это, конечно, некстати. Кстати, вы не помните куда мы летим? И сколько еще будет продолжаться действие вашего склерозина?

— Какого склерозина? — удивилась Брусницына. — Я что-то не припомню такого препарата в нашей аптечке.

Так медленно ездили, наверно, лет сто или двести назад, во времена ямщиков. Эшелон, которым эвакуировался на восток Олег с матерью и старшим братом, то сутками простаивал на крохотных станциях и полустанках, то, слегка притормозив в голом поле, вновь набирал скорость. В конце концов, он остановился в каком-то тупике и обитатели теплушек со своим скудным скарбом разбрелись по засыпанному до крыш снегом городку. Зима была диковинкой для южанина Олега — никогда ему не приходилось видеть столько снега сразу.

С новыми одноклассниками он сходился туго. Только к весне, наконец, сдружился с Вовкой Малышевым, худым большеголовым пацаном с белесыми бровками. Зима, голодная и холодная, казавшаяся бесконечной, ушла сразу. Уроки в школе закончились, тихие малолюдные улочки городка покрылась веселой зеленой травой…

— Аида на Чистое озеро! — предложил Вовка, заглянувший в Олегу июльским утром. — Берег там — песочек! Вода прозрачная как стеклышко! Каждая песчинка на дне видна. А теплая какая! Только, чур, Олежка, к Острову не заплывать. Там ведьмина изба стоит. Того, кто близко подплывет, бьет судорогой. Сашка Андреев на спор поплыл, у самого берега тонуть стал, едва братья Агурцовы выручили, на лодке. Рассказывали потом: гребем, гребем… и вдруг в жар бросило, силы совсем не стало. И деревья на том острове второй год голые стоят…

— Ладно уж сочинять! Ключи, небось, холодные у берега бьют, вот и опасно. А деревья… кто-нибудь костер оставил незатушенный, вот они и обгорели.

…Приятели плавали долго, до посинения. Отогревались на нежном белом песочке, закапываясь в него так, что торчали одни головы. Потом Вовка отыскал два бревнышка, которые тотчас были поименованы линкорами «Гром» и «Витязь». Завязался морской бой. Олегу корабль достался поменьше, и ему пришлось отступить. Но неожиданно Вовка Малышев заныл.

— Х-х-х-х-о-о-ло-д-но… — начал он заикаться. — Остров ря-а-дом… Плы-вем н-назад… с-скорее…

Олег оглянулся на совсем близкий теперь островок. Вроде, вполне мирный, ничего страшного там не было видно. Ну, пожухлая трава, черные пошатнувшиеся деревья… А это что за пещерки скрываются за голыми прутьями кустарника?

Олег всегда старался не показать своего страха. Несмотря на озноб, он решил проплыть до ближайшего песчаного мыска. И тут ему неожиданна стало жарко. Даже душно. Ледяная вода нисколько не охлаждала пылающую огнем кожу. На острове отчетливо виднелись черные зевы каких-то построек, прилепившихся друг к дружке. До мыска было рукой подать, но Олег понял, что не осилит последние метры: тысячи невидимых иголочек впились в тело, подступила тошнота… Олег уж и не помнил, как добрался до берега, где его ждал встревоженный Вовка.