- Кто там живет?

- Один хороший человек. Он когда-то посещал "Миссию". Недолго. Раза два. Или три. Потом прекратил. Сказал, что это несерьезно. Мне кажется, он порядочный человек.

Они быстро шли по редкому перелеску. Темнело. Подул прохладный ветер. Одежду Володя все-таки намочил, и от ветра стало неуютно. Интиль, к удивлению землянина, не жаловалась ни на усталость, ни на холод.

- Вот здесь и переждем, - сказала девушка, указывая на густые заросли растения, похожего на орешник. - Вон видишь - впереди озерцо. Обойдем его слева. Там прямо в воду упирается асфальтированная дорога. По ней подъезжают пожарные машины, чтобы наполнить цистерны. Пойдем по этой дороге вверх, и третий дом налево - наш. Адрес этого человека... - и она назвала адрес.

- Интиль, - сказал Володя, смущенно покашляв, - нельзя нам быть вместе. Я ценю твою самоотверженность, но...

- Никаких но! - воскликнула Интиль и даже топнула ногой. - Я не могу тебя оставить. В чужом городе ты беззащитен!

- Я? Беззащитен? - Владимир поиграл бицепсом. - Если я правильно тебя понял, члены "Миссии", которые меня видели, приговорены. Если узнают, что ты была со мной, уберут и тебя. Логично?

- Логично.

- Значит, ты согласна ехать домой, в Антупию?

- Нет, - смеясь, ответила Интиль.

Владимир вздохнул и попытался подойти к вопросу с другой стороны:

- Два человека заметнее, чем одни. Да или нет?

- Да! - с энтузиазмом согласилась девушка, которую явно забавляли попытки землянина отговорить ее от участия в опасном предприятии.

- Следовательно, двоим скрыться труднее, чем одному. Да?

- Да!

- Естественен вывод: ты едешь домой в Антупию, а я иду к вашему человеку. Согласна?

- Нет! - ответила и прыснула со смеху. - Со мной или без меня, все равно ты будешь заметен. Таких громадин, как ты, в нашем городе мало.

- Погоди! - воскликнул Владимир. Он начал сердиться не на шутку. Неужели ты не понимаешь, что я не позволю тебе жертвовать собой. При том, жертвовать без всякого смысла: просто так, "за компанию". Даже при самом неблагоприятном исходе - если меня задержат - убить землянина они, скорее всего, побоятся. Другое дело - ты. Тебя убьют наверняка. Сама только что говорила, что они убирают свидетелей. Выдвигаю ультиматум: если не уйдешь сейчас же, я с места не сдвинусь, пока меня не обнаружат и не задержат.

- Это шантаж!

- Шантаж? - переспросил Владимир. - А... - вспомнил это слово, овеянное романтикой прошлого. - Оно, как никакое другое, подходит к моему требованию!

На лицо девушки будто набежало облачко. Она опустила голову.

- Ну, хорошо. Я иду. Только... Только...

- Только что?

- Мы должны еще встретиться.

Голос Интиль был тих и печален.

- Клянусь, я найду тебя. И со мной ничего не случится. Твердо обещаю.

- Я верю тебе.

Она порывисто прижалась к его груди и метнулась в темноту.

- Помни обещание, - прозвенел откуда-то ее голос.

Смолк шорох ее шагов, и Владимир остался в одиночестве.

13

А-Линь-доду был о себе довольно высокого мнения. И это вполне естественно. Во имя Логоса, почему бы и нет?! Вслух, конечно, он этого не высказывал. Замалчивание своих достоинств, которое именуется скромностью, почему-то в чести. А-Линь-доду прекрасно знал все моральные нормы и табу и неукоснительно следовал их требованиям.

Но с самим собой можно быть откровенным? Конечно! А как же иначе? В противном случае человек просто ханжа и самый распоследний лицемер. Нет обманщика хуже, чем тот, который лжет самому себе! А-Линь-доду не хотел обманывать самого себя. Он твердо знал, что являет собой совершенство почти во всех отношениях.

Взять взгляды, например... У А-Линь-доду они самые передовые. Они хотя и не расходятся с официальными установками, но имеют небольшой левый уклончик, с этаким левым душком. Во время послеобеденной беседы с гостями приятно лихо балансировать на самом краю дозволенного. И у молодежи А-Линь-доду пользуется авторитетом. Она не причисляет его к числу старых ретроградов. У молодежи А-Линь-доду почти свой.

Очень любил А-Линь-доду утренний туалет. Он всегда занимался им около часа. Долго рассматривал свое лицо в зеркало, тихонько приговаривая: "Милашка ты этакий!". Оттопыривал языком щеки, гладил подбородок. Потом он умывался - долго, с наслаждением, фыркая, отплевываясь и даже постанывая. Брился он дважды или трижды. Затем брал густую щетку и сорок раз расчесывал волосы - это был ежедневный массаж, который, говорят, приостанавливал облысение. Потом наступал черед густого гребня - после десятиминутного священнодействия пробор получался идеальным. Были у А-Линь-доду и другие косметические ухищрения...

В итоге утром из подъезда выходил элегантно одетый, по-спортивному сложенный человек с алыми губами хорошо питающегося ребенка.

На работу А-Линь-доду всегда шел пешком. Пятнадцатиминутная прогулка была необходима для общего тонуса, не говоря уже о борьбе с привнесенной урбанизацией гипоксией и гипокинезией. И, по секрету говоря, ему нравилось, что можно в беседе будто бы между прочим вставить: "Я, знаете ли, всегда на работу пешком хожу". Имеющий такую привычку слывет человеком с принципами.

Медленно проплывали дома, быстро мчались вечно куда-то торопящиеся пешеходы. К чему? Зачем? Кто торопится, тот попросту не умеет правильно рассчитать свое время.

А-Линь-доду дышал свободно, шагал легко. Он вспомнил жалобы жены на то, что в последнее время ей все тяжелее ходить, "а вот в молодости земля сама несла ее". А-Линь самодовольно улыбнулся. Он совершенно не чувствовал себя старым. И кто бы, глядя на моложавого, подтянутого мужчину, мог предположить, что у него взрослый сын, который служит на одной из баз в Антупии.

Пора, пора подумать о любовнице. Необходимость эта назрела не потому, что А-Линь-доду был высокосексуальной личностью. В этом отношении он абсолютно средний человек. И не потому, что жена стара: Миль-са все еще привлекательна. Но проклятое общественное мнение! С этим приходится считаться. Мужчина его возраста и положения обязан иметь любовницу. Иначе его просто не будут уважать.

А-Линь-доду вздохнул, на лице его появилось легкое облачко. Новые, дополнительные расходы, потеря времени. Есть, правда, еще один выход: со значительным видом делать намеки, допускать, изредка, продуманные оговорки. Словом, давать окружающим понять, что у него есть не только машина и дача, но и любовница. Но если обман раскроется и узнают, что на самом деле подружки у него нет, позора не оберешься. Общественное мнение не прощает обмана!

Вот и институт. Толстые колонны, расписной фронтон. А-Линь-доду когда-то пытался разобраться в изображении на фронтоне. Какие-то полосы, расходящиеся лучами; рядом нечто похожее на человеческую фигуру. Дальше круги, треугольники и синусоиды. Смысла во всем этом выявить не удалось. Впрочем, общее впечатление композиция производила приятное.

Вестибюль. Темные полированные вешалки, полумрак. Красные, вытертые до ниток дорожки. Блестящие бронзовые шары на столбиках в конце перил. Все в строгом академическом стиле.

- Приветствую вас, дружище!

- Как поживаете, многоуважаемый А-Линь-доду?

- Как поживаете, почтенный?

В ответ легкий кивок слегка склоненной головой. Глубина кивка точно регламентирована в соответствии со служебным положением собеседника.

Вон там, за поворотом, его отдел, изучающий нейрофизиологическую активность ряда архитектонических слоев головного мозга в условиях его персистирования. А-Линь-доду в демократической беседе с подчиненными не раз напоминал об эпохальной значимости методики содержания головного мозга вне организма. Для этого подбирался соответствующий полиионный раствор, который насыщался микроглобулами - носителями кислорода. Он утверждал, что это даст новый импульс теоретическим и практическим изысканиям, сделает эксперименты на живом мозге более чистыми.