Но что есть, то есть.

Той ночью мы остались в разных комнатах.

Я подумала, что, может, будет лучше, если между нами будет расстояние.

Он, казалось, был согласен.

Нам становилось легко, когда он приходил к таким же выводам.

Открывание подарков с его мамой и папой было не таким неловким, как я ожидала.

И их подарок заставил меня покраснеть и улыбнуться, потому что я понимала, для чего он.

Они приобрели два билета в музей Искусства в центре Филадельфии. Полный доступ к чему угодно. Круглый год. Ко всем экспонатам.

Часть меня была в восторге.

Другая часть меня оценивала миссис Нили боковым взглядом, потому что я подумала, что, возможно, она освобождала себя от того, чтобы не ездить все время самой.

  Хотя я уверена, что после многих лет выслушивание одних и тех же фактов о художниках могло стать для нее немного избитым.

Однако, не для меня.

Все в Колтоне для меня было фееричным, и я хотела иметь как можно больше времени, чтобы погрузиться в него.

Мои родители тем вечером возвращались, и я покинула дом Колтона, ощущая себя легче воздуха.

Как только я оказалась дома, то повесила нашу картину к себе на стену.

 После случившегося в гостевой комнате в канун Рождества у меня промелькнула мысль о том, что, может быть, мне надо поговорить с кем-то о предохранении.

Потому что, если мы подойдем к завершению с такой же скоростью, с какой мы это делали, то кто знал, произойдет ли ошибка, если мы увлечемся.

Я попыталась набраться мужества, чтобы поговорить с моей мамой о том, чтобы принимать таблетки.

Один раз.

Два.

Три.

К четвертому разу, когда я начала открывать рот, чтобы спросить, я так разволновалась, что в конечном итоге покинула комнату, и клянусь, что услышала, как папа сказал что-то о «причудливых гормонах у девочек-подростков».

У него не было мерзких мыслей.

Я отправилась к Харпер. И Мариссе. Даже к Квинн.

Потому что, с таким же хладнокровием, с каким миссис Нили говорила о липких полотенцах и вещах, я не собиралась спрашивать ее о презервативах.

Харпер была вполне предсказуема, желая знать о самом опыте, но я стеснялась сказать ей, что я не была готова к фактическим действиям, потому что его прикосновения сносят мне «крышу».

Почему только она не говорила мне, что прикосновения так возбуждают?

Она должна была сказать мне хотя бы это!

Марисса оказалась более полезна.

- Подожди. Ты сказала, что он не будет носить перчатки из-за его сенсорных проблем, верно?

- Да. И?

Она покачала головой так, словно я легкомысленная особа, которая не понимала, к чему она ведет:

- Если он не носит резиновые перчатки на руках, то что заставляет тебя думать, что он будет носить подобное там?

Почему, черт возьми, я не подумала об этом?

Он был моим парнем.

Я достаточно знала о его «специфической природе», и что презервативы подобны резиновым перчаткам и воздушным шарам.

Они, вероятно, были тем, к чему он не собирался притрагиваться или позволить прикоснуться к себе.

Особенно к той очень чувствительной… Ммм… Части тела.

Я организовывала половой акт, не имея самого опыта в нем.

Девственница искала способ предохранения для секса, который еще только должен произойти.

Безусловно, я должна была пойти к Квинн.

У нее, как оказалось, были какие-то связи в центре планирования семьи, и еще она выполняла некоторую волонтерскую работу в больнице два раза в месяц.

Я полагаю… Она никогда не говорила… Но я думаю, что она украла образцы.

Она, по большому счету, взяла годовую норму из больницы и вручила их мне, как будто ничего особенного не происходило.

Мне просто нужно было не забывать принимать их каждый день.

В течение первого месяца я заметила странные вещи.

Моя кожа выглядела изумительно. К тому же я стала капризной, безумной сучкой. Как будто быть девочкой-подростком недостаточно плохо. Наконец, мои сиськи стали огромными.

Я не шучу!

Мои холмики практически в одночасье превратились в горы Везувий.

Мне пришлось купить новые лифчики, но под предлогом, что мои старые были просто жалкие.

Моя мама даже никогда не задавала вопросов. Я просто говорила ей заранее, что это не прилично, и она не совала нос.

Колтон, конечно, не возражал против изменений в моем теле.

В действительности, он был настолько увлечен моей грудью, что я была вынуждена направлять его в другое русло, чтобы иметь возможность приступить к чему-то другому.

Мы тратили много времени на учебу, и мой средний балл вырос на целый пункт.

То же самое и у Харпер.

Я догадывалась, что это тоже на нее повлияло. Хотя думаю, что это выводило ее из себя, потому что она привыкла быть привлекательной и непринужденной девушкой, но она никогда не думала о том, чтобы быть умной.

Со временем она стала видеть себя как нечто большее, чем пара сисек на шпильках, и, я думаю, тусовки с нашими друзьями сделали ее немного более разборчивой в парнях, с которыми у нее были интрижки.

И когда одна из девушек команды поддержки заработала хламидиоз на щеке, потому что она неправильно лежала в горизонтальном солярии, каждый начал распускать слухи о Хлам-глазе и Хлам-лице.

И кто знал, сколько выводов бы было, и, если что, как тебе тоже с этим покончить?

  Я волновалась по поводу окончания школы.

Колтон же был гораздо более подготовленным в этом вопросе и должен был начать что-то новое, что могло быть для него более сложным, чем для остальных.

Оставалось только несколько месяцев до того, как ему исполнится восемнадцать, и он уже втягивался в окружающий его социум, несмотря на то, что все еще оставался великолепнее и умнее большей части наших одноклассников, благодаря его репетиторам и сосредоточенности.

  Я обнаружила, что в то время как Колтон не всегда мог уловить мое состояние с помощью мимики или отдельных фраз, не говоря уже о вздохах и раздраженных фырканьях, он мог в большей степени понять, в каком настроении я была, концентрируя внимание на музыке, которую я буду слушать.

Это было еще одно направление, в котором мы могли общаться без разговоров о банальностях, потому что мы подростки и вызывающие страх коммуникаторы, перед которыми было только одно препятствие для преодоления.

  По дороге в школу я могла проигрывать определенные песни, и он понимал, я была в хорошем настроении или раздражена.

Только хорошее всегда исходило от него, поэтому ему никогда не приходилось заботиться об этом. Но он всегда был немного не уверен в том, что сказать или сделать, если я была чем-то расстроена.

Школа. Мои родители. Домашнее задание. Небольшая стычка с Харпер.

Он находил это странным и ненужным, все это делало меня раздраженной или недовольной.

Иногда это помогало рассмотреть подобные вещи в истинном свете. Иногда от этого болела голова. Иногда я хотела рассердиться на все это.

Но пообщавшись с другими моими друзьями, я поняла, что практически все парни такие же.

Ни один из них действительно не понимал, почему девушки расстроены незначительной и глупой драмой, так что это заставило меня почувствовать, что, может быть, наши отношения были такие же обычные, какими они и являлись.

Это было до того ужасного дня в феврале.

Вы знаете, какой именно я имею в виду.

Этот.

Я ненавижу его1

Я думаю, что День Святого Валентина - это день, когда мой цинизм немного начинает задирать свою безобразную голову.

Валентинов день. День сердца. День любви. День Валентина.

Не вызывают ли у вас эти два слова желание побить сучек?

Мол, как будто это недостаточно ужасно: символ дня - младенец в подгузнике с крыльями и луком… Это день, когда вся Вселенная, по большей степени, испытывает необходимость купить розовую или красную фигню в магазинчике «все-по-доллару», и объявить о своей любви всем… Везде.