— Хорошенькое “проверил”! Избил и ноги оттоптал!

— Зачем тебе ноги? Все равно не устоишь… — и Нивен вновь кивнул на сцепленные на бортике пальцы.

А потом чудовище атаковало.

***

Лес молчал.

Даонхаллеген заставил их замолчать. И Лес, и всех, кто был с ним несогласен. Да, как ни странно, нашлись и такие. Хотя Прамать дала ему знак. Ему, первому и единственному из Иных, что пришел к ней с вечным вопросом. Более того — она дала ему возможность. Сказал бы — “оружие” — но нет. Он сам — оружие. Любой из них — оружие. Дыхание ветра, ярость урагана, сила самой жизни, ибо воздух и есть жизнь.

И дальше ютиться в лесах — невозможно. Воздух нельзя запереть — иначе задохнется весь мир.

Да и Ритуал… Его самого могут не слушать, но был же Ритуал!

Сто и пять лун назад Даонхаллеген, младший среди старших, седьмой из Семи Мудрейших, Совета эльфов, ступил в Темные земли.

***

“Странно, — подумал он тогда, ощутив, как толкнул порыв холодного ветра. — Странно: те, кто уходил и возвращался прежде, говорили о небытии, но тьма не безгранична, не непрозрачна”.

Был полумрак. Был протяжный то ли скрип, то ли стон, на грани слышимости. Твердая земля под ногами. И руины. Вокруг — руины.

Когда-то здесь было царство бога мертвых, одного из заклятых врагов Праматери Кхаоли, теперь — лишь бескрайние ветреные пустоши.

“Неужели что-то меняется? — подумал он. — Раз я стою не в пустоте, раз вижу сумрак, слышу стоны-скрипы, чувствую ветер на лице?”

Они никогда не теряли надежду, но — неужели время пришло сейчас?

Сколько Ритуалов было проведено, сколько Мудрейших пережили ложную смерть? Не сосчитать.

Но именно ему было дано узреть эти просторы.

А потом Совет протянет над ним ладони, потом шестеро воспоют песнь Праматери — и он вернется.

Только вот — с чем?

Ритуал для них уже давно стал просто ритуалом. Старшие, Мудрые, будто покрылись вековой пылью, взгляды их ею подернулись, сами обратились в пыль, но все еще в почти бессмертных оболочках. И всегда один и тот же ответ на вопросы младшего, Даонхаллегена.

Почему нужно умирать? Так надо.

Почему сидеть, запертыми в лесах, когда мир без них — понятно же, причем давно — рушится? Так надо.

Зачем бояться людей, если на их стороне больше не будет высших сил? Мертвые — мертвы. Так зачем бояться людей? Так надо.

Почему не тренируются бойцы? Размякли, расслабились, все бы песни петь, молитвы возносить да с птицами в ветвях играть... Так надо.

Надо — кому?

Не жалеете нас, пожалейте все, что вокруг! Люди ведь уничтожат. Они всегда все уничтожают. Они, по образу и подобию Шестерки Первозданных, несут друг другу боль и смерть, сметая, втаптывая грязь все на пути. Потому нужно уничтожить их.

Не это ли завет безвременно ушедшей Праматери?

А теперь, когда отродья, мнимые божки, друг друга уничтожили, когда они мертвы вот уже много веков как, теперь-то почему не попытаться выполнить ее волю?

Так надо?!

— Кхаоли! — прокричал он, и звук его голоса, живого, чуждого здешней пыли, эхом раскатился по гряде темных камней неподалеку. И услышал себя будто со стороны.

Кхаоли. Сильнейшая. Их душа, их песня, их воздух.

Она не могла умереть — это знали все. Закрыла глаза и погрузилась в божественный сон.

И веками они, члены Совета, пытались ее найти, разбудить.

— Кхаоли! — еще раз, пока есть время, как можно громче. — Ты должна помочь мне! Я не могу убедить их! Твой народ заперт в лесах в то время, как слабые, низшие, уничтожают горы, поля, моря! Кхаоли!

И уже совсем отчаявшись, видя, как блекнет все перед глазами, превращаясь в видение, как все тише, все дальше собственный голос:

— Дай мне знак! Если я прав! Дай хотя бы знак!

И в последний момент что-то упало под ноги.

Даонхаллеген опустил взгляд. Рухнул на колени, хватаясь за твердую бусину, почти утонувшую в серой пыли, рывком извлек... ожерелье.

Сжал в кулаке.

Видел его не раз — его изображали в руке Праматери. Не на шее — всегда только в руке.

Это? Это знак?

Наощупь, уже не видя ничего — слепящий свет перед глазами, пламя свечей, жар ритуального костра — определил: шесть. Шесть огромных прозрачных бусин.

Крепче сжал кулак, сдержал крик боли, открыл глаза.

Шестеро из Совета обступили, смотрели внимательно. Хотели прочесть, да не выйдет уже — он больше не незрелый юнец, чтоб его читать. Он переступил черту. Он нашел. Но ему не поверят.

А еще он вернулся без крика.

С криком приходят в этот мир обычно. Всегда. Но не он, не Даонхаллеген.

— Каким был твой путь? — прозвучал привычный вопрос.

Он начал говорить: красочно, напевно, мягко, красноречиво. За красноречие его любят. Но никакого красноречия не хватит, чтоб убедить Совет в необходимости действий.

Потому — Онхал уверен — знак был предназначен исключительно ему.

Шесть бусин — шесть членов Совета.

***

И теперь они — молчат — в его руке.

И молчит лес.