“Это хорошо.”
“Я, ваше превосходительство, заплатил за нее восемь тысяч.”
“Да по цене должна быть хороша, а вы купили ее сами?”
“Мой один товарищ и старый друг заказывал ее нарочно в Вене [купил ее в Вене] для себя. Я <у>него ее перекупил. [выиграл] Не угодно ли, вашему превосходительству сделать мне честь пожаловать завтра ко мне отобедать, вместе и коляску посмотрите.”
Генерал сжал нижнюю губу [сжал губы] и немного надулся. “С большим удовольствием и почту себе за честь, но вы извините меня… я так не могу… а разве с господами офицерами…”
“И господ офицеров прошу покорнейше сделать мне честь. Сделайте милость, я почту себе за большую честь иметь удовольствие видеть вас в своем доме.”
Полковник, маиор и прочие офицеры отблагодарили [а. Офи<церы>отблагодарили б. Полковник и т. д. как в тексте] учтивым поклоном.
“Я, ваше превосходительство, сам того мнения, чтобы если покупать вещь, [если заводить вещь] то непременно хорошую, а если дурную, то нечего и заводить. Вот у меня тоже, когда сделаете завтра мне честь пожаловать, я, покажу кое-какие заведения.”
Генерал посмотрел и пустил длинный пуф из своей трубки.
Крапушкин был чрезвычайно доволен, что пригласил к себе господ офицеров. Он заранее уже заказывал в голове своей паштеты и соусы, посматривал очень весело на офицеров, которые с своей стороны тоже как-то удвоили расположение к нему, чтό заметно было из глаз и из небольших телодвижений в роде полупоклонов. Крапушкин выступал вперед как-то развязнее и голос его принял выражение голоса, обремененного удовольствием.
“Там, ваше превосходительство, познакомитесь с хозяйкой дома.”
“Мне очень приятно”, отвечал генерал, поглаживая <усы>.
“Однакож”, подумал про себя Крапушкин: [Далее начато: я изви<нюсь>] “мне нечего здесь отдыхать [здесь сидеть <?>]. Я немножко <могу>посидеть, да и домой поскорей — приказать заранее, чтобы [приказать чтобы] всё приготовить с вечера.” [приготовить к <обеду>] Между тем солнце незаметно начало садиться ниже. Генерал и гости возвратились в комнаты, где расставлены были карточные столы. “Ну что ж”, подумал он: “в вистун можно сыграть робертика два, так только для виду, да сию минуту и домой”. Скоро всё общество разделилось на четверные партии, порассело<сь> [рас<селось?>] по всей комнате; прочие с трубками в зубах присоседились к игравшим наблюдать с значительным безмолвием игру. Два роберта, на которые сел Крапушкин, кончились в одну минуту. “Ну что ж, за эти нечего и садиться. Еще четыре можно сыграть”. Между тем подали свечи, на особом зеленом столе развернулся банчик, и маиор, подтасовывая карты, поглядывал на желающих. Перед каждым гостем нечувствительно очутился довольно увесистый стакан. Пунш был превосходный. Генералу был прислан из Риги какой-то необыкновенный ром и удивительный шнапс, который тут же подавался в больших стаканах. [рюмках] Ром и шнапс были действительно превосходны. По крайней мере генерал после четырех стаканов закричал громко одному из лакеев в узиньком мундире: “Подай, дурак, свечу: я не могу видеть, что у меня на руке — король или дама”. Между тем около его превосходительства стояло по две свечи с каждой стороны. Превосходство рома было признано и почувствуемо всеми. Так г-н маиор, страшный шулер, вместо того, чтобы по обыкновению передернуть карту, взял и смешал всю колоду по середине талии и <на>вопрос оскорбленного пунтера: “что это значит?” посмотрел ему пристально <в глаза>и велел подать себе рюмку мадеры. Сам Крапушкин [заметил], что он что-то выиграл, но что именно выиграл никак не мог вспомнить, а тем более не мог найтиться, как нужно потребовать выигранное. Ужин был в 2 часа ночи, ужин превосходный, но уже вряд ли кто из гостей мог припомнить, какие он ел блюда. Словом пир был на чудо и когда начали разъезжаться, то кучера брали просто своих господ в охапку так как бы узелки с покупкою. И Крапушкин, несмотря на свой аристократизм, сидя в коляске, так низко кланялся и с таким большим раскачиванием головы, что приехавши домой, привез в своих <усах>два [три] репейника.
В доме всё спало совершенно. Кучер едва мог сыскать камердинера, который отер как попало глаза свои, втащил, подпирая на плечо, своего господина [Крап<ушкина>] в гостиную. Вошедши в гостиную, Крапушкин спросил только: “отчего криво выстроена комната?” [Далее начато: и больше ничего] и, не говоря ни слова, отправился [Далее начато: после] вслед за девушкой в спальню жены своей. Молодая хорошенькая жена, которая спала свернувшись в прозрачной, белой как снег рубашечке, [Далее начато: открыла] поднявши ресницы и раза три зажмуривши быстро глаза свои, открыла их с полусердитою улыбкою [Далее было: Крапушкин грохнулся на кровать] и видя, что он решительно не хочет на этот раз оказать никакой супружеской нежности, с досады поворотилась на другую сторону и, положив свежую свою щечку на руку, заснула спустя несколько времени после него.
Было уже такое время, которое по деревням не называется рано, когда проснулась молодая хозяйка возле храпевшего Крапушкина. Вспомнивши, что он [муж] вчера возвратился домой в три часа ночи, она пожалела будить его и надев спальные башм<ачки>, которые супруг ее выписывал из Петербурга, в белой кофточке, драпировавшейся на ней как льющаяся вода, она вышла в свою уборную, умылась свежею, как сама, водою и приблизилась [подсела] к своему туалету. [Далее начато: На себя] Взглянувши раза два, она увидела [нашла], что сегодня очень недурна. Это повидимому незначительное обстоятельство заставило ее просидеть перед зеркалом [Далее начато: лишних] ровно два часа лишних. Наконец она оделась очень мило и вышла освежиться в сад. Как нарочно время было тогда красное, каким может только похвалиться южный летний день. Солнце, ступавшее на полдень, жарило всею силою лучей своих, но под темными густыми аллеями было гулять прохладно и цветы пригретые солнцем утрояли свой запах. Хорошенькая жена Крапушкина вовсе позабыла о том, что уже двенадцать часов и супруг ее спит. Уже толстый дворецкий француз объелся, как порядочная бочка, и шел, покачиваясь, через двор с ключами приказать крепостным свиньям подавать барам обедать. А до слуха хозяйки доходило храпенье послеобеденное 6 кучеров и одного форе<й>тора. Она сидела в густой аллее, из которой был открыт вид на большую дорогу, и рассеянно глядела на безлюдную [на откр<ытую>] ее пустынность, как вдруг показавшаяся вдали пыль привлекла ее внимание. Всмотревшись, она скоро увидела несколько экипажей: впереди ехала открытая двуместная, легинькая колясочка, в ней сидел генерал с толстыми, блестевшими на солнце эполетами и рядом с ним полковник, за этой следовала другая, четвероместная, в ней сидели маиор с адъютантом генеральским и насупротив их два какие-то офицера. За коляскою были известные полковые дрожки, [Далее начато: в которых] которыми завладел на этот раз тучный маиор. За дрожками следовал бонвояж четвероместный, в котором сидели четыре офицера и пятый на руках, за бонвояжем рисовались [ехали] верхом на прекрасных, [на <рослых?>] темных в яблоках лошадях три офицера. [Далее начато: Ну,]