- Здравствуйте, - Юрий Иванович постарался, чтобы тон был непринужденный, однако голос все-таки дрогнул: странно видеть такими молодыми, такими обыкновенными учителей, которые раньше казались людьми особенными, исключительными. Когда-то трепетал перед ними, безоговорочно признавал их опытность, мудрость, радовался, если похвалят, гордился, если отметят, а сейчас - стоят, кхе-кхе, парнишки, один в синем пиджаке, второй в тренировочном костюме, и никакой-то значительности, загадочности в них нет.

Учителя повернулись, глянули коротко и внимательно, как смотрят на незнакомого, поздоровались и опять принялись вспоминать о каких-то соревнованиях. Юрий Иванович вздрогнул, потому что услышал свою фамилию. Синус упрекнул Сайда, что зря-де он не поставил Бодрова на третий этап, а Сайд раздраженно ответил, что Бодрова можно ставить лишь с равными, а лучше, если соперники слабей - это очень удивило Юрия Ивановича, - потому что Бодров, почувствовав, что проигрывает, может выкинуть какой-нибудь фокус: притвориться, например, что растянул связки и сойти с дистанции. Помнишь, был такой случай во время кросса, когда он вернулся на старт? А предновогодняя лыжная гонка, когда он нарочно сломал крепление?

Переговаривались учителя вяло, с паузами, обсуждали соревнование, видно, не раз, поэтому Синус особенно и не настаивал, Саид особенно и не доказывал. Юрий Иванович догадался, что речь идет об эстафете на приз районной газеты, но соревнования пятьдесят седьмого года не вспомнил школа всегда занимала первые места; не вспомнил и кросс - наверно, тогда действительно подвернул ногу, а вот случай с креплением не забыл: что было, то было.

Он достал сигареты, закурил. На щелчок зажигалки физрук повернул голову, недовольно смерил Юрия Ивановича взглядом и, опять отвернувшись, захлопал в ладоши. Двое мальчишек, щедро сыпавших известку на боковую линию, подняли головы.

- Кончайте, ребятки. Нам еще для волейбольной оставить надо, - Саид подхватил ведро и, по-боксерски пошевеливая плечами, направился к соседней площадке.

Синус пошел к школе, но Юрий Иванович заступил ему дорогу.

- Простите, Евгений Петрович. Можно вас на минутку?

Тот остановился, посмотрел вопросительно. Юрий Иванович стыдливо, точно школьник, спрятал сигарету в рукав, переступил с ноги на ногу. Он все время помнил, что Синус умрет в учительской, и ему было жалко его, и хотелось сейчас, в последнюю, быть может, встречу сказать, как он, Бодров, уважает Евгения Петровича, как дорожил его мнением, как страшно сожалеет, что частенько поступал и говорил так, что ему, учителю и просто порядочному человеку, становилось неловко. Извиниться за себя молодого, за свой максимализм и нередкое двуличие хотел Юрий Иванович, но как это сделать, не знал, да и не решился бы - надо ведь тогда открыться. И он с вымученной улыбкой сказал, неожиданно для себя:

- Вот вы в разговоре упомянули Бодрова. Он что: плохой человек?

- Отчего же. Вовсе нет... - Синус слегка пожал плечами. Подумал. Спросил, ясно и спокойно глядя на собеседника: - Вы, очевидно, его родственник?

Юрий Иванович помялся, глубоко затянулся сигаретным дымом.

- - Да... некоторым образом.

- В таком случае вы должны Юрия знать лучше, чем я, - сухо заметил Евгений Петрович и, видимо, почувствовав эту сухость, добавил мягче: Бодров - умный, способный, незаурядный даже в некотором смысле, но... Что с вами? - удивился он.

Юрий Иванович, вжав голову в плечи, смотрел за его спину. Заулыбался, схватил бесцеремонно учителя за плечи, развернул его. Спросил отрывисто:

- Это Владька идет? - опомнился, убрал руки. - Простите, ради бога... Это ведь Бор-зенков?

- Да, - Евгений Петрович одернул рукав пиджака. Дрогнул ноздрями, принюхался, и его кофейные, всегда невозмутимые глаза расширились от возмущения. - Вы пьяны?!

- Какой там пьян. Всего две рюмочки принял сегодня утром много лет назад, то есть много лет вперед, - бормотал Юрий Иванович, не отрывая взгляда от Владьки. - Вы говорите, Бодров - умный, способный. Ерунда! Вот кто умный, незаурядный. Талант, даже - гений! Сейчас я с ним поговорю, пообещал серьезно, но, заметив, как встревожился, посуровел учитель, засмеялся. - Да не пугайтесь вы, Евгений Петрович, ничего страшного. Просто передам привет от одного... академика. - Сделал шаг в сторону, замахал рукой: - Владик! Борзенков! Иди сюда!

Тоненький, сутуловатый Владька, давно уже топтавшийся около угла школы, неуверенно подошел. Поздоровался. Посмотрел растерянно на незнакомца, вопросительно - на Синуса. Тот поинтересовался, как Борзенков сдал экзамен, поздравил с пятеркой и с тревогой взглянул на Юрия Ивановича.

- Да, простите, - опомнился тот. Огладил ладонью бороду. - Извините, Евгений Петрович, нам надо побеседовать наедине. Можно? - голос был просящий, виноватый. - Я очень хотел бы еще с вами поговорить, но не сейчас, позже. Если не возражаете. Хорошо?

- Пожалуйста. Хотя... - Синус с сомнением вытянул трубочкой губы. Посмотрел твердо в глаза. - Странный вы какой-то.

- А-а, нет, что вы, - Юрий Иванович догадался, что учитель принял его за сумасшедшего и боится оставлять ученика одного. - Не беспокойтесь. Я вам потом все объясню. Дело в том, что я приехал издалека, у меня мало времени, а мне надо, обязательно поговорить вот... с Борзенковым, - положил руку на плечо Владьки.- - Это очень важно для него. Связано с его будущим. Честное слово, ничего такого, о чем вы подумали... Ты куда собираешься поступать? он пытливо заглянул в глаза юноше.

- Не знаю, - помолчав, ответил Владька, но по голосу чувствовалось, что знает.

- Вот видите, не знает, - обрадовался Юрий Иванович. - А я заинтересован в этом молодом человеке, - и решил соврать: - Имею отношение к одному очень солидному вузу, так что... - многозначительно задрал бороду, развел руки.

- Что ж, в таком случае... Пойду посмотрю, как мои сдают, - Синус склонил голову - попрощался: - До свидания.

Когда он отошел подальше, Юрий Иванович устало сказал:

- Давай где-нибудь сядем. Разговор будет долгий.

Они прошли к футбольному полю, уселись на одну из скамеек болельщиков. Владька замер, напряженно вытянувшись, лишь изредка вздрагивая, когда Юрий Иванович вздыхал, скреб лысину.