Г-жа Бежар. "Это еще что! Он издевается и над добродетельными женщинами! Этот злобный шут называет их благонравными чертовками!"

Г-жа Мольер. "Наглец! Надо его проучить хорошенько!"

Дюкруази. "Сударыня, представление этой комедии нуждается в поддержке, актеры Бургундского отеля..."

Г-жа Дюпарк. "Пусть они не беспокоятся. Я головой ручаюсь за успех!"

Г-жа Мольер. "Вы правы, сударыня. Многие заинтересованы в том, чтобы она понравилась. Судите сами: все, кто считает, что Мольер их осмеял, не упустят случая отомстить ему и станут рукоплескать этой комедии".

Брекур (насмешливо). "Еще бы! Я лично ручаюсь за десять маркизов, за шесть жеманниц, за два десятка кокеток и три десятка рогоносцев, что они отобьют себе ладони".

Г-жа Мольер. "А как же иначе? Зачем ему нужно было их оскорблять, особенно рогоносцев? Ведь это милейшие люди!"

Мольер. "Да, черт побери, мне передавали, что ему за его комедии здорово всыплют, - все сочинители и все актеры, сколько их ни есть, злы на него, как сто чертей".

Г-жа Мольер. "Так ему и надо! Зачем он сочиняет злые комедии, на которые валом валит весь Париж? Зачем он так изображает людей, что каждый узнает себя? Зачем он не пишет комедии, как господин Лизидас? Тогда бы не было никаких обид, и все сочинители говорили бы о нем только хорошее. Конечно, на представлениях таких комедий особенной давки не бывает, но зато они хорошо написаны, а против них никто ничего не пишет, наоборот: все, кто только их ни посмотрит, горят желанием расхвалить их".

Дюкруази. "В самом деле, у меня есть преимущество: я не наживаю себе врагов, все мои комедии заслужили одобрение людей понимающих".

Г-жа Мольер. "Как хорошо, что это вас удовлетворяет! Это дороже рукоплесканий публики и тех денег, которые можно заработать на пьесах Мольера. Не все ли вам равно, ходит публика смотреть ваши комедии или не ходит? Важно, чтобы их оценили ваши собратья!"

Лагранж. "А когда пойдет Портрет живописца?"

Дюкруази. "Не знаю. Но я уже готов занять место в первых рядах и крикнуть: "Вот это прекрасно!"

Мольер. "Черт возьми, и я!"

Лагранж. "С божьей помощью и я!"

Г-жа Дюпарк. "И я от вас не отстану, можете мне поверить! Я убеждена, что буря восторга сметет недоброжелателей. Поддержать своими похвалами защитника наших интересов - это наш прямой долг".

Г-жа Мольер. "Совершенно верно!"

Г-жа де Бри. "Все мы, актрисы, должны принять в этом участие".

Г-жа Бежар. "Разумеется!"

Г-жа Дюкруази. "Безусловно!"

Г-жа Эрве. "Никакой пощады этому пересмешнику!"

Мольер. "Ну, шевалье, любезный друг, теперь пусть твой Мольер прячется!"

Брекур. "Кто? Мольер? Даю тебе слово, маркиз, что он тоже собирается в театр, - он хочет вместе со всеми посмеяться над портретом, который с него написали".

Mольер. "Ну, черт возьми, это будет смех невеселый!"

Брекур. "Ничего, ничего! Он наверное найдет больше поводов для смеха, чем ты думаешь. Мне показывали эту пьесу: самое удачное в ней заимствовано у Мольера, - значит, это не только не расстроит его, но, напротив, обрадует. Что касается отдельных сцен, где пытаются его очернить, я готов признать себя последним дураком, если они хоть кого-нибудь убедят! Обвинение в том, что он-де рисует слишком похожие портреты, на мой взгляд, мало того, что недобросовестно - оно просто нелепо, оно на ногах не стоит. Я не понимаю, как можно порицать сочинителя комедий за то, что он верно изображает людей!"

Лагранж. "Актеры мне говорили, что они ждут от него ответа и что..."

Брекур. "Ответа? Круглым дураком надо быть, чтобы отвечать на их оскорбления! Все отлично знают, каковы их побуждения. Лучшим его ответом была бы новая комедия, которая имела бы такой же успех, как и все предыдущие. Вот верный способ отомстить им как следует. Их нравы мне хорошо известны, и я уверен, что новая пьеса, которая отобьет у них публику, огорчит их гораздо сильнее, чем все сатиры, которые можно на них написать".

Мольер. "Однако, шевалье..."

Г-жа Бежар (Мольеру). Позвольте мне на минутку прервать репетицию. Знаете, что я вам скажу? Я бы на вашем месте повела дело иначе. Все ждут от вас сокрушительного ответного удара, и если вас действительно оскорбили в этой комедии, то вы имеете право все что угодно сказать про ее исполнителей, не пощадить никого.

Мольер. Я возмущен. Только женщине может такое прийти в голову! Вы бы хотели, чтоб я начал пальбу, чтоб я, по их примеру, разразился бранью. Не великая в этом для меня честь, не великий урок для них! Оскорбления, ругань - это им нипочем! Когда они, опасаясь отпора, обсуждали, ставить ли им _Портрет живописца_, некоторые из них говорили: "Пусть он ругает нас, сколько душе угодно, нам лишь бы заработать побольше денег!" Разве эти люди могут чего-нибудь стыдиться? Какая же это будет месть, если я подарю им то, что они сами жаждут получить?

Г-жа де Бри. Они, однако, жаловались на то, как вы о них отозвались в _Критике_ и в _Жеманницах_.

Мольер. Верно, эти отзывы были очень обидны, и они имеют все основания на них ссылаться. Но дело все-таки не в этом. Величайшее зло, какое я им причинил, заключается в том, что я имел счастье нравиться публике немножко больше, нежели им бы хотелось. И с тех пор, как мы приехали в Париж, по всему их поведению заметно, что именно это их больше всего волнует. Но пусть они поступают, как хотят, их затеи меня не тревожат. Они критикуют мои пьесы? Тем лучше! Боже меня избави писать так, чтобы они восторгались! Это было бы для меня позором.

Г-жа де Бри. А все же невелика радость видеть, как коверкают ваши произведения.

Мольер. А мне что до этого? Моя комедия достигла цели, коль скоро она имела счастье понравиться высочайшим особам, которым я прежде всего стараюсь угодить. Мне ли не быть довольным ее судьбой? А все эти придирки - не слишком ли они запоздали? Какое это теперь имеет ко мне отношение, скажите на милость? Нападать на пьесу, которая имела успех, - не значит ли это нападать не столько на искусство того, кто ее создал, сколько на мнение тех, кто ее похвалил?

Г-жа де Бри. А я бы все-таки вывела на сцену такого бумагомараку, смеющего порочить людей, которые его знать не знают.

Мольер. Вы с ума сошли! Вот так сюжет для придворного увеселения господин Бурсо! Хотел бы я знать, как можно сделать его забавным и кого он насмешит, если его выволокут на подмостки! Быть выведенным на сцену перед таким высоким собранием - это слишком большая честь для него. Он этого только и добивается! Он нападает на меня так яростно, только чтобы обратить на себя внимание; ему терять нечего, и актеры нарочно натравили его на меня, чтобы втянуть меня в нелепую драку, чтобы с помощью этой хитрости отвлечь меня от моих новых пьес. А вы столь наивны, что чуть было не попались на удочку. Но я в конце концов выступлю публично. Я не намерен отвечать на все эти критики и антикритики. Пусть они вешают всех собак на мои пьесы - я ничего не имею против. Пусть они донашивают их после нас, пусть перелицовывают их, как платье, и приспосабливают к своему театру, пусть извлекают из них для себя некоторую пользу и присваивают частицу моего успеха - пусть! Раз они в этом, как видно, нуждаются, - что ж, пусть кормятся от моих щедрот, но пусть довольствуются тем, что я им уделяю, и не нарушают приличий. Нужно соблюдать учтивость. Есть вещи, которые не вызывают смеха ни у зрителей, ни у тех, о ком идет речь. Я охотно предоставляю им мои сочинения, мою наружность, мои жесты, выражения, мой голос, мою манеру читать стихи, - пусть они делают с этим все, что угодно, если это может им принести хоть какую-нибудь выгоду. Я ничего не имею против, я буду счастлив, если это позабавит публику. Но если я всем этим жертвую, то за это они, хотя бы из вежливости, должны отказаться от остального и вовсе не касаться того, за что они, как я слышал, нападают на меня в своих комедиях. Вот о чем я буду покорнейше просить почтенного господина, который берется писать в их защиту комедии, и вот единственный мой им ответ.