А к вечеру и помер. Отошел тихо, без жалоб, без шума, без соборования. От нее, «косой», и Святая София не заслонит, коли час приспеет. Семена Михайловича приспел, однако.

Орда, клещом присосавшаяся к многострадальному телу Руси и высасывавшая из нее жизненные соки, сама не была единой и крепкой. И в ней шло соперничество между потомками великого Чингиса, и там убивали брат брата, дядя племянника, а то и сын отца. Эти замятии¹, периодически вспыхивавшие в Орде, давали иногда передышку Русской земле, «тишину», как писали радостно летописцы. В эти годы ханам было не до Руси, они охотились друг за другом.

'Замятия — смута.

Именно в результате такой замятии в 1270 году отложился от Золотой Орды хан Ногай, перекочевал со своими кибитками к Черному морю и стал наводить страх и ужас на саму Византию. В одной из битв победил византийское войско и принудил императора Михаила Палеолога отдать ему в жены дочь Евфросинию.

— Она будет у меня самой любимой женой,— пообещал Ногай императору.

И слово свое сдержал. Евфросиния была у него в чести и часто сидела с ним рядом, особенно на приеме иностранных посольств или других торжествах. Мало того, Ногай не только советовался с ней, но иногда отдавал решение какого-то вопроса на ее усмотрение.

Причерноморские степи от Дона до Дуная принадлежали теперь Ногайской Орде.

Великий князь Дмитрий Александрович последовал совету Святослава Ярославича, но отправился не к хану Менгу-Ти-муру, сидевшему в Сарае на Волге, а вдоль Дона к хану Ногаю. Умные советчики подсказали Дмитрию Александровичу, что-де Ногай и Тудай-Менгу, воспринявший престол от брата Менгу-Тимура, не любят друг друга и именно этим надо воспользоваться.

Андрей Александрович, узнав о том, что старший брат отправился к хану, обеспокоился, что в Орде откроется истинная цена его кляузам, и послал отряд перехватить Дмитрия. Однако по понятным причинам это не удалось, засада сидела на Волге, а князь Дмитрий ушел Доном.

Дмитрий Александрович прибыл в ставку Ногая с женой и сыновьями, Александром и Иваном, и немалой казной. Именно последнее обстоятельство гарантировало ему теплый прием в Орде.

Он был принят ханом Ногаем и его женой во дворце и внимательно выслушан.

— Да,— сказал Ногай,— нехорошо, когда младший лезет поперед старшего. Нехорошо. Плохо, что в Сарае этого не понимают.

— Андрей оклеветал меня перед Менгу-Тимуром, а сейчас и перед Тудай-Менгу.

— У Менгу слишком доверчивые уши,— поморщился Ногай.— Я знаю. Но ты получишь великое княженье из наших рук, князь Дмитрий, и никто не посмеет оспаривать наш ярлык. Никто,— повторил с нажимом Ногай, и Дмитрий догадался, на кого намекает хан: «А он и впрямь недружен с Тудай-Менгу».

Приезд великого князя северорусских уделов к Ногаю был хану весьма приятен. Если до этого он держал в своей власти лишь южные княжества Руси, куда золотоордынский хан старался не посылать своих ставленников, чтобы не ссориться с Ногаем, то теперь, вручая ярлык Дмитрию на великокняжение, сам Ногай как бы вмешивался в дела сарайского недруга.

Такое положение не могло нравиться Тудай-Менгу хотя бы из-за того, что теперь русская дань уплывала мимо Сарая в Ногайскую Орду. И в очередное появление у него Андрея Александровича Тудай-Менгу допытывался:

— Почему твой брат Дмитрий приехал не ко мне, а к Ногаю?

— Он боится тебя, великий хан.

— Но ты ж тоже боишься, однако приезжаешь ко мне.

— Я — твой верный слуга и друг, Тудай-Менгу, а Дмитрий — хитрый и опасный враг.

— Ох, Андрей, что-то ты не то говоришь. Чем может быть русский князь Дмитрий опасен для меня? Чем? Стоит мне послать на него темника¹⁴ с войском, от твоего брата мокрого места не останется.

— Пошли, великий хан.

— А что толку? Прошлый раз еще мой брат Менгу-Тимур послал с тобой своих лучших салтанов¹⁵, ты сам вел их. И где ж твой Дмитрий?

— Он бежал, как заяц от орла.

— Ну вот. А ты говоришь, «опасный враг». Вот теперь, когда он купил у Ногая ярлык¹⁶, он станет опасным врагом, но не для меня, князь Андрей, для тебя. Что молчишь?

— А что говорить, великий хан? Ты прав.

— Придется тебе как-то мириться с ним, Андрей. Ведь вы же братья. Мы ж с Менгу-Тимуром не ссорились. Говорят, Дмитрий даже нянчил тебя.

— Да, нянчил. Один раз так нанянчил, что едва не утопил.

— Как? — удивился Тудай-Менгу.

— Очень просто, уронил с моста в реку.

— Нет, серьезно? — засмеялся хан.

— Уж куда серьезней. Если б не кормилец, так и утоп бы я.

— Сколько ж тебе было тогда?

— Около трех лет где-то.

— И ты до сих пор помнишь это? Нехорошо, Андрей, нехорошо быть таким злопамятным. Он же наверняка нечаянно уронил тебя.

— Какая б была разница, если б я захлебнулся, чаянно или нечаянно.

Тудай-Менгу просмеялся, молвил прищурясь:

— Да, князь, поди, брат-то ныне жалеет, что тогда не утопил тебя. А?

— Кто его знает. Вполне возможно.

— Так что придется тебе с ним мириться, Андрей. Мирись, и в следующий раз приезжайте ко мне вместе.

— Постараюсь,— промямлил Андрей, понимая, что Тудай-Менгу не так Дмитрий нужен, как то, что он привезет в Орду. Ясно, что золотоордынец был расстроен, что выход Дмитриев мимо него проплыл.

А между тем Тудай-Менгу всерьез опасался Ногая, усилившегося настолько, что заставил даже могучую Византию смотреть ему в рот, уж не говоря о покоренных сербах и хорватах.

И вот пожалуйста, мало ему своих голдовников¹, так он уже и к Северной Руси руку протянул — к законным данникам Золотой Орды. И все из-за этого дурака Андрея. Если б он не поссорился с братом, разве бы Дмитрий побежал в Ногайскую Орду?

Ведь брат Менгу-Тимур промолчал, когда Ногай захватил Курское и Липецкое княжества и пустил туда своих баскаков. А ему, видишь ли, понравилось, вот и на Суздалыцину пытается свой аркан накинуть, хотя это законная добыча Золотой Орды. Ах, Ногай, Ногай. Думаешь, Тудай-Менгу так просто уступит свой кусок? Как же, жди. Он помирит братьев для начала, а там еще поглядим.

Перед отъездом князя Андрея Тудай-Менгу снова призвал его к себе и уже не советовал, а приказал жестко:

— Мирись с Дмитрием. Слышишь? Мирись.

Андрей мялся, вздыхал, и хан, восприняв это как колебание, спросил:

— Ну, чего скривился, как от кислого?

— Да не знаю, как это сделать.

— Как? Очень просто. Дмитрий старше тебя, а перед старшим не грех и выю пригнуть, гордыню смирить. Мало того, прощения попросить за прошлые досады, а если еще слеза в глазах явится при этом, то он поверит в твою искренность. Понял?

— Понял, Менгу,— вздохнул Андрей.

— Да не вешай носа. Помни, я всегда на твоей стороне. А с Дмитрием все может случиться, не железный же он: с коня может упасть, утонуть или грибами отравиться. Так что не горюй, князь.

Андрей и впрямь повеселел, восприняв намек хана буквально:

«Значит, что-то задумал косоглазый против Дмитрия. Не может простить ему поездку к Ногаю. Ну и тем лучше».

Возвращался Андрей Александрович со своими ближними боярами. Самым близким советником был Семен Толниевич, он переехал к нему из Костромы после смерти Василия Яро-славича, которому верно служил до самого конца. Этим боярином Андрей был очень доволен, отличив его ото всех за ум и личную преданность.

И особенно нравилось Андрею в Толниевиче, что тот никогда не говорил плохо о своем бывшем князе костромском, Василии, и если вспоминал его, то только добром:

— Замечательный человек был Василий Ярославич.

— Но он же донимал новгородцев требованиями отринуть грамоты Ярослава.

— Правильно донимал,— твердо отвечал Семен Толниевич.— Потому как по тем грамотам князь был почти бесправен в Новгороде.