Лишь под утро удалось забыться несчастному десятскому.

Проснулся Степан уже днем, разбуженный одним из гридей:

— Степ, исть будешь? — В руках его была чашка с похлебкой и кусок хлеба.

Десятский все вспомнил, сел и, щурясь от света, бившего в открытую дверь, заорал:

— Какой «исть»! Какой «исть»! Надо княжича искать, дурьи головы.

— Так ты не нашел его?

Узнав о приключениях своего начальника, гриди наконец-то встревожились: что делать?

— Надо вече сзывать,— предложил один.

— Вече! — вскочил Степан.— Точно! Вече.

Десятского одели в сухое, у кого что нашлось.

— Идем все на площадь,— командовал он, опоясываясь мечом,— Все с оружием.

Вечевой колокол ударил во внеурочное время — был праздник. Но народ бежал на площадь.

— Кто позволил? — загудел было тысяцкий, но, узнав причину, согласился: — Для этого надо.

И когда площадь заполнилась, тысяцкий поднялся на степень вместе со Степаном Остей. Остальные гриди остались кучкой внизу у степени.

— Господа костромичи,— зычно начал тысяцкий,— в нашем городе случилась большая беда...

Площадь, пред тем беззаботно гомонившая, мгновенно стихла.

— Вчера неизвестными, возможно разбойниками, был похищен со двора Жеребца наш почетный гость княжич Борис Данилович.

— А что ж Жеребец-то? — крикнул кто-то из толпы.

Но тысяцкий даже не оглянулся туда, продолжал так же зычно:

—...Последними его видели перевозчики Зерн и Александр. Я послал за ними, они скоро будут здесь.

Новость для города была ошеломляющей, неслыханной: украли князя. Ну княжича, не все ли равно.

— А что ж его гриди? Они-то где были? — кричали из толпы.

Тысяцкий кивнул Степану: отвечай, мол.

— Мы...— крикнул было десятский, но, почувствовав, как боль пронзила голову, сразу понизил тон: — Мы были на дворе Давыда Давыдовича.

— Не слышно! Громче! — потребовали из задних рядов.

— Не могу,— оглянулся Степан на тысяцкого.— Голова...

И тот крикнул зычно:

— Гриди дневали тогда у Давыда Давыдовича.

— Что ж они, суки-и-и,— возмущенно кричал кто-то,— оставили его... Телохранители хреновы!

Толпа волновалась, допытываясь: когда? где? кто? Степан измученно отвечал едва не шепотом, тысяцкий зычно передавал его ответы толпе.

Наконец привели Зерна с Александром, с похмелья они были встрепаны. Их силой вытолкали на степень.

— Отвечайте народу, где и как вы видели княжича?

Те переглянулись: кому начинать? Начал Зерн:

— Мы перевозили его с гридями на ту сторону.

— С какими гридями?

— Московскими вроде.

— Вон они московские,— ткнул вниз на стоявших в толпе гридей тысяцкий,— Вот их десятский. Отвечайте, кому вы отдали княжича?!

— Отвечай, сволочь! — завыли в толпе.

— Кишки выпустим. Отвечай!

— Мы токо... токо перевозили,— залепетал Зерн, сразу окончательно протрезвев.

— С кем переправил? — орали из толпы.

И тут от злости прорезался у Степана крик:

— Со зброднями переправили! Со зброднями!

И неожиданно для себя он наотмашь ударил Зерна, потом Александра, не столько за княжича, сколь мстя за себя. Они приняли эти удары покорно, без тени сопротивления. Но именно эти оплеухи десятского раздразнили толпу.

— Со зброднями-и-и! — завыла площадь.— Убить сук! Убить!

— Куда-а? — закричал тысяцкий, увидев, как на степень лезет несколько мизинных из толпы. Но они оттолкнули тысяцкого и не мешкая сбросили Зерна и Александра вниз, крича при этом:

— Бей их, робята-а!

И несчастные перевозчики исчезли под ногами толпы, ровно под воду нырнули. Площадь бушевала, раскаленная новостью. А один из толкнувших Зерна и Александра заорал прямо со степени:

— На поток Жеребца с Давыдом!

— На пото-ок! — подхватили на площади сотни глоток такое желанное решение. Кому из мизинных не хочется оживиться за счет вятших? И вот уж народ устремился в ближайшую улицу, освобождая площадь. На степени остались лишь тысяцкий с десятскими да внизу кучка испуганных гридей. Наконец видно стало и трупы затоптанных Зерна и Александра.

— Благодари их,— кивнул на мертвых тысяцкий,— Не они бы, ты б со своими гридями был на их месте. Метитесь из города, пока про вас забыли.

Александр Маркович понимал, что великий князь без Новгорода — это и не великий князь вовсе. Обычно князь, дав клятву новгородцам и поцеловав крест, сразу назначал наместника из своих милостников, а сам, как правило, отъезжал в свой родовой город. Александр Маркович решил наоборот сотворить, посадить тверского наместника в Новгороде до возвращения Михаила Ярославича из Орды. В том, что он привезет ярлык на великое княжение, никто не сомневался.

Ну не удалось перехватить Юрия. Ну и что? Все равно тверской князь в Орде его перехватит. Вместо Юрия его брат попался. И это неплохо, сгодится для чего-нибудь поторговаться с Москвой.

А Борис Данилович между тем вел себя так, как будто и не в полоне вовсе, а в своем родном городе. Свободно разгуливал по крепости, заглядывал к кузнецам, на конюшню, взбирался на вежи. Подружился неожиданно с татарчонком Аксаем. Вместе подолгу метали по очереди кинжал в стену конюшни, и, когда он удачно втыкался, не важно от чьей руки, оба кричали в восторге:

— Попал!

И даже в трапезной есть садились вместе.

Александр Маркович советовался с Акинфом:

— Как думаешь, слать наместника в Новгород? Аль погодить?

— А Михаил Ярославич определил, кому быть?

— Да Федора ж.

— Тогда можно и послать.

Призвали Федора, спросили его мнение.

— Дык, если Михаил Ярославич доверяет, я со всей душой,— отвечал тот,— Но как вече?

— Если тебе удастся вятших и архиепископа наклонить в свою сторону, вече никуда не денется.

— Кто его знает. В Новгороде мизинные испокон супроть вятших топорщатся.

— Сейчас там посадником Юрий Мишинич, кажется. Впрочем, вполне возможно, другого избрали, с них станется. Ты вначале с посадником да вятшими уговорись. Как они решат.

— А с кем из вятших-то лучше?

— С Лазарем Моисеевичем да со Степаном Душиловичем. Степша изрядный краснобай, постарайся его уговорить. А уж он вече умеет подмазывать.

Новгород бурлил. Великий князь помер, другого не было. Многие жалели умершего, напрочь забыв все пакости, какие он творил на Руси.

— Он нам свейскую Ландскрону покорил и разбил.

Вспоминали самый свежий подвиг умершего и спорили меж собой, кого же звать из князей на освободившийся стол. Находились и такие смельчаки, которые кричали:

— Хватит нам хомуты на шею вешать, обойдемся без князя! Посадник на что?

Таких понимали трудно. Издревле привыкли славяне подчиняться князю лишь, да и то на рати. Посадников хоть и слушались, но нередко прямо в бою посылали куда подальше, а то попросту сгоняли с должности. Бывало, что вместо того, чтоб на врага мчаться (вон уж видно его), славяне вдруг выпрягались и устраивали туг же вече с единственной целью — изгнать старого и избрать нового посадника, нередко худшего, с которым тут же, поддернув портки, улепетывали во все лопатки с поля брани.

— Не-е, без князя нельзя,— возражали смельчакам,— Без князя на рати порты обмараем.

Вот в этот котел бурлящий и явился наместник из Твери, как оказалось в дальнейшем, принесший Михаилу Ярославичу больше вреда, чем пользы.

— Э-э, нет,— сказал Степан Душилович,— ежели сейчас тебя на большое вече выставить, тебе, брат Федор, со степени и сойти не дадут. Прибьют ведь.

— Но почему?

— Как почему? Вы там в Твери перевернули все на онта-раты. Конец с началом спутали. Сперва надо князя возвести, а после уж о наместнике говорить.

— Но ведь Михаил Ярославич будет великим князем, это и дураку ясно.

— Дураку, может, и ясно, но не славянам. Аль не знаешь наших?

— Но...

— Никаких «но», Федя, заворачивай оглобли и никому не говори, зачем приезжал. А то, чего доброго, с моста кинут.