— А что я скажу Александру Марковичу?

— То и скажи, что слышал.

— Он будет огорчен вельми.

— Пусть выпьет корчагу меду — и разом повеселеет.

— Смеешься, Душилыч, а ведь ему недолго вам подвоз хлеба пресечь.

Угроза была ответом на шутку новгородца, но была она нешуточной. Еще с Ярослава Всеволодовича князья умели брать своенравный Новгород за горло, перекрывая ему в Торжке подвоз хлеба с Волги. Как правило, прием этот действовал на славян отрезвляюще, они сразу становились покладистее и сговорчивее.

— Ну хорошо,— посерьезнел Степан Душилович.— Езжай в Тверь и скажи Александру Марковичу, что мы его в Торжке будем ждать. Там договоримся, как быть.

Воротился Федор в Тверь несолоно хлебавши. Выслушав его, Александр Маркович крякнул:

— Эх ядрит-переядрит, как хотелось к возвращению Ярославича что-то приятное ему сделать. Опять мимо. С Юрием промахнулись, Новгород выскользнул. Не везет нам, Акинф. А?

— Ничего, ничего, еще что-нибудь придумаем,— отвечал боярин.

— Душилович звал тебя в Торжок, Александр Маркович,— сказал Федор.

— Зачем?

— Ну чтоб договориться, он туда с вятшими обещался прибыть.

— Нечего мне там делать.

— Почему? — вмешался Акинф.— Поедем, может, и уступят в чем. Зачем злить их? Они приедут, а мы нет. Обидятся ведь. А славяне обиды не прощают. Поедем, Александр Маркович. За день доскачем. Это им неделю добираться, а нам-то в день можно.

— А на кого город бросим?

— Хэ, мало мужей у нас? Вон Федор, Давыд, да и мои Ванька с Федьшей не лыком шиты, не гляди, что молоды. Гридей полна гридница, хлеб переводят. Едем.

Они выехали рано утром, еще в темноте, взяв с собой для охраны дюжину гридей оружных. И прибыли в Торжок в темноте же, изрядно утомив за переход коней. Новгородцы были уже там.

Но встреча началась лишь на следующий день. Поприветствовав друг друга уважительно, расселись по лавкам. Разговор начали посторонний:

— Как доехали?

— Спасибо, хорошо.

— А нас третьеводни гроза в пути прихватила, вымокли до нитки,— сказал Степан Душилович.— Целый день в веске сушились.

— Эта хоть намочила. А вон в Ростове молоньей дьяка прямо на молитве убило.

— Ты гляди! В церкви?

— Да в церкви.

— Вот поди, ни сном ни духом, и на тебе, в святом храме.

— Да, смерть не за горами, за плечами. От нее и храм не спасет.

— А как у вас с хлебом?

— Слава Богу, ныне вроде неплохо. Собрать бы.

— А у нас плоховато, видно, опять придется немецких купцов звать,— закинул пробное словцо Степан Душилович.

Сие, по его мнению, значило: ежели перекроете нам хлеб, мы, мол, у немцев купим. Но Александр Маркович не уловил намека. Откуда ему было знать, что Федор его именем пригрозил новгородцам этой жестокой мерой, к которой князья прибегали лишь в крайних случаях. Только князья, но никак не наместники, а он, Александр Маркович, и был сегодня наместником в Твери. Наместником до возвращения князя.

— Ну что там слышно из Орды? — спросил Лазарь Моисеевич.

— Да пока ничего.

— Сказывают, что и московский князь за великим ярлыком побежал?

— Побежал. Да получит ли?

— Конечно, конечно, рано ему еще в великие-то. Еще молоко на губах не обсохло.

В этих уверенных словах новгородца послышалось Акинфу доброе начало для делового разговора.

— Сами знаете, что ярлык великокняжеский получит наш князь,— молвил он, подчеркнув слово «наш».— А наместника нашего отвергаете. Это как?

— Да разве мы отвергаем,— заговорил Степан Душилович.— Мы со всей душой. Токо обождать надо.

— Чего обождать? — спросил Александр Маркович.

— Ну как? Вернутся князья из Орды, и изберем князя по своей воле, по-нашему обычаю старинному. А там и наместника посадим.

— Так что? Думаешь, Юрию ярлык дадут?

— Что ты, что ты, Александр Маркович, этого и в мыслях нет. Конечно, он достанется Михаилу Ярославичу. Это уж точно. Но обычай, не можем же мы через него переступить, он еще от Ярослава Мудрого идет.

Так пробились и проговорили до самого обеда, ни до чего не договорившись, ничего не решив. Когда вышли во двор передохнуть, Степан Душилович отвел в сторону Александра Марковича, взял его под руку, потянул от крыльца. Что-то начал говорить ему тихо, но с таким жаром, что все стоявшие на крыльце невольно навострили уши: что он там толкует, неужто не наговорились в горнице?

Видно было, что Александр Маркович больше слушает, а Душилович говорит, говорит, говорит, аж изо рта слюна вылетает. Тверской боярин откроет рот, скажет слово-два, а новгородец что горохом сыпет. И чего они там так долго?

Наконец направились к крыльцу. Александр Маркович нашел взглядом Акинфа, сказал коротко:

— Пошли.

— Как? — растерялся Акинф.

Но боярин Александр уже уходил к избе, в которой они нынче ночевали. Обескураженный Акинф догнал его.

— В чем дело, Маркович? Что решили?

Вместо ответа Александр Маркович спросил:

— Ты знаешь, почему они нас в Торжок позвали?

— Почему?

— Федька, засранец, пригрозил им подвоз хлеба перекрыть. А?

— Неужто?

— Вот именно. Тоже мне князь сыскался. Да все от моего имени. Понимаешь? А я кто? Князь, что ли? А?

— Ай-ай-ай. Нехорошо.

— А они, дурни, и струсили, давай меня в Торжок звать.

— А что ты сказал Душиловичу-то?

— Что? То и сказал: Федька дурак, но и вы ж не умнее.

— Ну, а он?

— Ну, а что он? Согласился. На том и расстались.

— Слава Богу,— перекрестился Акинф.

— Слава, да не совсем. В Новгороде уж разнюхали про Федькин наезд, думаю, не без этого таратуя Душиловича. Теперь, когда Ярославич туда явится, могут рогами упереться славяне-то. Понимаешь?

— Почему?

— Да из упрямства бараньего. Федьку-то я, дурак, послал, а оне ж на князя думают. Хотел как лучше, и опять мимо... Эх!

— Ничего, ничего, Александр Маркович, не расстраивайся, что-нибудь придумаем. Не может быть, что все время мимо да мимо, когда-нибудь в самый глаз попадем. Не горюй.

Что делать? Тогда лучший выстрел из лука считался попасть в глаз врагу. Если стрела на самом разгоне — это верная смерть, если на излете — без ока ворог останется, почти наверняка к рати непригодным будет. Все равно как бы и нет его.

Нет, никак не получалось у бояр тверских чем-то порадовать князя, когда он возвратится из Орды. Все, что ни начинали, боком выходило — Юрия прозевали, Новгород не подмяли, скорее даже поссорились с ним.

— Знаешь что,— сказал как-то Акинф Александру Марковичу.— Давай-ка схожу я на Переяславль.

— Зачем?

— Попробую на щит взять. А не возьму, так ополонюсь хорошенько.

— Так мы можем с Москвой поссориться. В Переяслав-ле-то Иван Данилович сидит.

— Ну и что? Небось Юрий не гадал: поссорится — не поссорится, пошел и изгоном Можайск взял вместе со Святославом. Теперь у него граница земли под самый Смоленск, считай, подошла. И рязанский князь у него в порубе. Это как? С полудня Москва тверские земли в когти ухватила. А если удастся Переяславль взять, вот тебе коготок с восхода-то и отскочит.

Александр Маркович долго не соглашался с боярином, считая, что и здесь «мимо будет». Но Акинф чем далее, тем настойчивее просил дружину в поход на Переяславль, а к уговорам наместника подключил и зятя своего, Давыда.

— Представляешь, воротится Михаил Ярославич, а мы ему вместо Юрия Ивана преподнесем,— фантазировал Акинф.— Что Борис? Мальчишка, а вот Иван Данилович голова настоящая. А миру с Москвой все равно не бывать. Ты думаешь, они сейчас в Орде милуются? Как же. Разве что на кулачки не сходятся. Юрий волк еще тот. А с волками жить — по-волчьи выть.

«А ведь где-то он прав,— вздыхал Александр Маркович, все более и более заражаясь мыслью о Переяславле.— Сейчас, пожалуй, самый удобный момент. Юрия нет. Москва, считай, без головы. Некому будет помочь Ивану. Может, действительно стоит попробовать? Что мы потеряем? Да ничего. Даже если Акинф город не возьмет, так хоть ополонится смердами, конями и прочей живностью. Да если и хлебом разживется, чем плохо?»