– Возможно, она хочет выбраться из сумки, – сказала я, надеясь, что подобная голосовая демонстрация, свидетелями которой мы только что стали, не является образчиком обычного поведения нашей подопечной. Однако, когда я доставала её из сумки, в моей голове мелькнуло смутное беспокойство. Кто она, эта очаровательная крошка, вверенная мне? Её бледный мех выглядел гораздо более дорогим, чем мой крашеный беличий жакет. Из-за её коричневых отметин, расположенных в изящном порядке, я выглядела безвкусной, а её высокомерное поведение мало способствовало моему настроению. Что же касается небесно-голубых глаз кошечки, они были наполнены тайной, которая находилась за пределами моего понимания,

Я нервно посадила Чин-Чин, чье маленькое тельце напружинилось как стальная струна, на старый кашемировый свитер на заднем сиденье, думая о том, достаточно ли он хорош для неё.

По пути домой мы остановились у супермаркета, чтобы купить про запас кошачьей еды и выбрать кошачий туалет. Но будет ли она удовлетворена пластиковой миской или предпочитает фарфоровую или серебряную посуду?

Уходя за покупками, мы оставили кошечку на кашемировом свитере и тщательно заперли дверцы машины. Когда мы вернулись с добычей, машину окружали любопытствующие, а Чин-Чин сидела снаружи – на капоте. Заднее окно было широко открыто!

Она сидела как древний египетский идол, вытянув шею и принимая низкопоклонство толпы, очевидно считая это своей обязанностью. Я протиснулась сквозь толпу, сердце моё было готово выпрыгнуть из груди, и протянула к кошечке руки, но она с презрением отодвинулась и прыгнула на крышу машины. В толпе послышался хохот.

– Не пугайте её! – умоляла я.

Говард стал карабкаться за ней. Он делал невообразимые движения и что-то бормотал себе под нос, пытаясь поймать семимесячного котёнка. Веселье зрителей нимало не способствовало его самообладанию. Когда он в конце концов дотянулся до Чин-Чин, он был более чем «неравнодушен».

Мы ехали и обвиняли друг друга за недосмотр. Вдруг в машине подул ветерок. На этот раз открылось противоположное окно, и Чин-Чин вытянула шею, вглядываясь в пейзаж и подставляя мордочку ветру.

Я вскрикнула, Говард нажал на тормоза. Тут нас осенило. Окна открываются автоматически! Чин-Чнн случайно нажала на кнопку!.. Нет необходимости говорить, что остаток пути она провела в своей сумке, протестуя во весь голос.

Войдя в наш дом, гостья пренебрежительно обнюхала все уголки, отвергла ужин, поданный на одной из моих лучших тарелок, отвернулась от мягкой постели, приготовленной для неё, и проигнорировала игрушки, которые мы ей купили. Каждое её движение вызывало у нас озабоченность, и Говард наблюдал за ней с таким интересом, что позабыл про свои планы насчёт стерео.

– Мы слишком ей надоедаем, – сказал он немного погодя. – Давай сходим в кино и оставим её в покое. Она сама освоит дом.

Мы пошли в кино, но мысли мои были далеко. Как там Чин-Чин? Некоторые окна остались открытыми. Может ли она выбраться наружу? Предположим, она съела один из цветков и отравилась…

Наступила полночь. Мы ехали по нашей тихой улице, и моя тревога постепенно перерастала в панику: крылечки, тропинки и лужайки были заполнены соседями. Они возмущенно размахивали руками. Они протестовали против чего-то. Они выражали свое недовольство против отвратительного, орущего и громыхающего концерта хард-рока. По всем признакам он происходил в нашем доме.

Полицейская машина с мигающими огнями стояла, уткнувшись в нашу дверь.

– В чём дело? – спросил офицер. – Почему вы считаете, что можно уходить, оставив дома радио, воющее на всю округу? А ещё приличные люди.

Шум, издаваемый стерео Говарда, разрывал барабанные перепонки. Муж метнулся наверх, а я пыталась всё объяснить полиции и извинялась перед соседями.

– Мы знали, что что-то не так со стерео, – сказала я. – Иногда оно работает, а иногда нет, но мы никогда не ожидали ничего подобного.

Бедняжка Чин-Чин! Видимо, ей досталось больше всех. Она съёжилась под кроватью, явно недовольная своей новой жизнью. Однако она позволила Говарду вытащить её из укрытия и погладить по шёрстке. Ясно, он гордился собой, утешая маленькое впечатлительное животное.

Мы все почувствовали себя лучше на следующее утро. Когда мы сели за поздний воскресный завтрак, Чин-Чин развлекала нас, носясь с какой-то маленькой игрушкой. (Впоследствии это оказалось деталью моей пишущей машинки.) Потом она жадно набросилась на свой завтрак. Мы сияли от удовольствия.

– Кстати, – сказал Говард, – если ты хочешь, чтобы этот тостер работал, включи его в розетку.

– Странно, – заметила я, втыкая вилку в розетку. – Уверена, я его уже включала.

Тут мы оба подскочили, услышав, как в гостиной строгий голос произнёс. «А теперь мы все вместе споём гимн номер семьдесят три» – и церковный орган разразился первыми аккордами.

Мы метнулись к стерео. То, что мы увидели, потрясло нас. Чин-Чин регулировала приёмник.

– Невероятно! – ахнула я.

– Поразительно! – воскликнул Говард с восхищением и даже гордостью. – А она сообразительная, правда?

И это было только начало.

Снова принявшись за завтрак, мы обсуждали действия умного котёнка и вдруг увидели, как он весь сжался, точно пружина, быстро вскочил на стол и выключил кофеварку. Схватив вилку зубами, Чин-Чин деловито выдернула её, спрыгнула на пол и удалилась, удовлетворённо помахивая хвостом.

Теперь мы поняли, что имела в виду Джеральдина. У Чин-Чин была поразительная склонность к технике. Мы искренне надеялись, что столь искушенная в житейских делах малышка знает достаточно о действии электрического тока и не причинит себе вреда.

Она пускала в ход и когти, и зубы. Её сильные маленькие челюсти орудовали как плоскогубцы. Её привлекало всё, что можно привести в движение, – ручки, кнопки, щеколды, рычаги, выключатели. Натыкаясь на любое техническое устройство, она склоняла голову набок и изучающе смотрела на прибор, пока не решала, что с ним делать.

Кухня стала её любимой площадкой для игр. Когда она наткнулась на кнопочный телефон, мы спрятали его в ящик. Однако Чин-Чин обнаружила, что ящик на нейлоновых шарнирах и легко открывается. Поэтому мы поместили телефон в стенной шкафчик, так он был в безопасности – мы запирали дверцы. Согласна, не слишком удобно, но я содрогалась при мысли о количестве междугородных разговоров, которые нам пришлось бы оплачивать, если бы мы не приняли меры предосторожности.

– Это только на несколько недель, – напомнил мне Говард.

В последующие недели Чин-Чин ежедневно выключала все лампы, а порой и холодильник. Однажды, оставшись одна, она обнаружила электрокофемолку. Она перемолола все находившиеся там зерна и сожгла мотор, Кнопки «выкл.», казалось, не привлекали её, а кнопки «вкл.» с красным или зелёным огнем, вызывающие жужжание, вой и щёлканье, делали её усилия небесполезными. Особенно она наслаждалась, когда включала один или несколько телевизоров среди ночи, наполняя тёмные комнаты шумом и мерцающим светом.

В нашем доме трудно было где-то запереть это трудолюбивое животное. Ванные комнаты стали пределом её мечтаний после того, как она увидела крутящиеся стрелки на счетчике воды. Чин-Чин любила откручивать краны и смотреть на воду, журчащую в раковине. Она могла часами сидеть в ванной, довольная произведенным эффектом. Ругать её было бесполезно. Маленькая бестия ласково мигала своими ангельскими голубыми глазами до тех пор, пока я не оттаивала и не принималась обнимать её.

Со временем мы научились предсказывать её шалости, пряча мелкие приборы, маскируя их большими коврами или одеялами и придумывая «котоустойчивые» уловки с верёвками или скотчем. Говард не прикасался к своему стерео неделями!

– Давай заведём своего кота, когда Чин-Чин заберут, – сказал он, в то время как она в сотый раз развязывала шнурки на его туфлях.

Её визит подходил к концу, и мы поздравили себя – мы спасли её от знакомства с другими котами, самоубийства и поджога дома.