А поскольку зов желудка стал таким настырным, что напрочь заглушил все другие человеческие инстинкты, я не задумываясь направил свои стопы в сторону предместья, где в небольшой скромной дачке жил мой бывший шеф Палыч.

После ухода из органов, он некоторое время маялся без дела, а затем, использовав старые связи, устроился на работу в исполком.

Палыч жил бобылем и готовил обеды сам, но так, что пальчики оближешь.

– …А что работа? Сижу сиднем с утра до вечера.

Иван Павлович достал из шкафчика бутылку настойки и вопросительно посмотрел на меня; я сделал невинное лицо и выразительно придвинул рюмку поближе.

Палыч с укоризной вздохнул, но все-таки наполнил ее как положено – по "марусин поясок". Себе он налил апельсинового сока.

Выпили мы не чокаясь.

Я едва не поперхнулся, когда настойка обожгла горло и покатилась раскаленным колючим шаром в желудок. – Уф-ф… Я поторопился запихнуть в рот маринованный огурчик. – Вот это да-а… Иван Палыч, рецептик не подкинете?

– Это можно… – с хитринкой ухмыльнулся он. – Но есть одна загвоздка.

Я с удивлением посмотрел на его засушенную физиономию.

– Какая загвоздка?

– Для того чтобы приготовить настойку… э-э… требуется много свободного времени. У тебя оно есть? – Скоро будет… Я помрачнел.

– Ты что, увольняешься?

– Хуже. Перевожусь в УБОП.

Палыч остро сверкнул своими, отнюдь не стариковскими, глазами.

– А это что за зверь? – Чудовище… – ответил я упавшим голосом. И объяснил, как мог.

– Были слухи… – сказал Палыч. – Еще в мою бытность. Но тогда все на уровне слухов и осталось. А сейчас, видать, здорово прижало, коль решили создавать такую структуру. – Еще как прижало. Мне ли вам об этом говорить. Палыч согласно кивнул и задумался. – Да, тебе не позавидуешь… – сказал он некоторое время спустя.

– Вот именно. Самый лучший вариант в сложившейся ситуации – толочь воду в ступе. Так что времени у меня может быть сколько угодно.

– Сомневаюсь. На тебя это совсем не похоже. Но с другой стороны…

– Если я где-нибудь выпячусь, – подхватил я его мысль, – то тогда вообще могу освободиться от всех земных дел.

Палыч внимательно посмотрел на меня и сокрушенно покачал седой головой.

– Не нравится мне… э-э… твое настроение. Неужели все сейчас обстоит так плохо?

– Архигнусно. Лучшие кадры, настоящие профессионалы, уходят, а на смену им такое дерьмо плывет, что диву даешься.

– И при мне такое было. Правда, гораздо реже. – Было, но все-таки… Сейчас в этом деле творится вселенский бардак. – Это точно…

– Многие поступают на службу в милицию (нередко за взятки) только по причине полной несостоятельности и непригодности к другому роду занятий, где требуется отсутствие лени, ум, порядочность и другие качества, присущие истинным представителям рода человеческого. А для таких, как они, все это – пустой звук.

– В мои времена тоже были всякие. – Да, но большинство работало на совесть. Даже я это еще помню. – Не все.

– Согласен. Некоторые шмонали потихоньку пьяниц, кто-то обкладывал данью карманников и содержателей тайных притонов, могли за небольшую мзду закрыть глаза и на кое-что похуже… Но таких не только простые люди, но и мы называли "мусорами", и век их в органах был почти всегда короток. – Пожалуй, в этом ты прав.

От воспоминаний Палыч даже помолодел.

– Было, было… – сказал он мечтательно.

– А как сейчас власть предержащие? – решил сменить я тему разговора. – Что там у вас в исполкоме? – Замнем для ясности… На лице Палыча явственно проступило омерзение.

– К сожалению, деваться мне некуда, а то давно бы ушел, – продолжил он. – Но пенсии едва хватает на хлеб насущный. И не могу бездельничать.

– Значит, и у вас, как везде: полное разложение с уклоном в не поддающийся излечению маразм, – резюмировал я свой плач в жилетку и отважился опрокинуть в рот еще одну рюмку супернастойки. – Ваше здоровье…

Уходил я домой за полночь. Разогретый воспоминаниями, которым мы предавались весь вечер, Иван Палыч на прощанье чуть не прослезился.

Уже в конце проулка, у поворота, я обернулся.

Он стоял прислонившись к забору и в свете уличного фонаря казался бездомным нищим, подсчитывающим подаяние. В его согбенной фигуре мне почудилось такое отчаяние, что я едва не повернул обратно.

Хреново остаться на старости лет бобылем. Впрочем, нередко старики и в большой семье испытывают такое же одиночество, как Робинзон на необитаемом острове. Отработанный материал, подумал я с горечью. Сволочная, все-таки, штука, эта короткая, и в то же самое время мучительно длинная жизнь…

Палыч поднял голову, помахал мне рукой и скрылся за калиткой.

Тяжело вздохнув, я продолжил свой путь. Настроение вдруг опустилось ниже нулевой отметки.

Меня уже не волновало мое завтра, потому что я точно знал – в конце моих жизненных коллизий и скитаний высится такой же забор с фонарем и скрипучая калитка в никуда…

Сидора я нашел в прескверном расположении духа.

Увидев меня, он вначале обрадовался и поторопился накрыть стол. Накрыть стол, конечно, сильно сказано. Сидор достал из холодильника бутылку кефира, какие-то консервы и добавил к этому "изобилию" кусок зачерствевшего батона.

Затем, завалившись на диван, он с мученическим выражением принялся разглядывать потолок. Его длинные дон-кихотовские ноги на диване не помещались, потому он положил их на журнальный столик.

Квартира, некогда блистающая чистотой и военным порядком, теперь была запущена и поражала обилием пыли во всех видимых и невидимых местах. На полу валялись апельсиновые корки, пивные пробки, окурки и еще черт знает что.

Из-под подушки, на которой покоилась взлохмаченная голова "сеньора Сидорио", как его прозвали "солдаты удачи" в Южной Америке, выглядывала рукоять пистолета. А на спинке стула я заметил едва прикрытую шмотьем наплечную кобуру. – Что у тебя стряслось? – спросил он спустя какое-то время.

И обратил на меня свой потухший взгляд. – Мне кажется, этот вопрос не менее уместен и с моей стороны, – заметил я.

И с осуждением нарисовал пальцем на покрытой толстым слоем пыли книжной полке замысловатый вензель. – Я в осаде, – заявил Сидор. – Это что-то новое… – Меня обложили, как сурка в норе. – Кто? – Наши общие знакомые. Те, которых ты мочил в баре гостиницы. – А-а… Серьезные парни. – Надо было нам валить их всех подряд. – Скажи спасибо, что мы тогда ноги унесли подобру-поздорову.

– Уж лучше бы они меня тогда грохнули, чем сейчас изображать зайца, замордованного легавыми псами. спасибо Сидор с отвращением сплюнул.

– Значит, твоя квартира "засвечена"? – Пока нет. – Точно знаешь? – Я встревожился. – Уверен на все сто. – И на чем основана твоя уверенность? – На прежнем опыте. Я что, салабон!? – Будем надеяться… – Говорю тебе, все тип-топ. Я зачистил свои следы до блеска. – А где они тебя вычислили?

– В центре города, куда я, дурак, сунулся, чтобы пообщаться с девочками. Мне, видите ли, местный контингент надоел. Осел хренов! У-у!

Он постучал себя кулаком по лбу.

– Ну, и чем закончилась эта встреча с нашими общими знакомыми?

– А как ты думаешь?

– Если передо мною ты, а не твой призрак…

Сидор несколько оживился. Его глаза весело блеснули.

– Считай, что ты угадал. – Он довольно осклабился. – Но махаться мне пришлось, как никогда прежде. Бля буду! – Значит, повеселился всласть? – Ну…

– Без последствий?

– Почти. Отделался довольно легко: несколько синяков и царапин, да в одном месте ножом проткнули шкуру. Всего-то.

– А как ты оторвался от них? Они цепкие, как бульдоги. – Без слез не вспомнишь… Сидор неожиданно заржал, как застоявшийся жеребец. – Я трамвай угнал, – сказал он, явно рисуясь. – Трамвай? Признаюсь – ты меня удивил…

Я и впрямь был изумлен и заинтересован. – Еще бы… – сказал Сидор. – Все было как в американском кино.