И всегда, везде, в горе и в радости, он оставался неколебимо целеустремленным, одержимым одной страстью - сознанием своего писательского, гражданского долга. Сознанием, что он должен высказать то, чего не сказали миллионы умолкших: казненных, убитых, замученных пытками, голодом, каторжным трудом, - чего не говорят миллионы безмолвных: обманутых, запуганных или скованных вязкой рутиной.

Александр Солженицын - прямой наследник благородных традиций русской литературы, традиций Герцена, Льва Толстого, Достоевского, Короленко, молодого Горького; он развивает наследство их действенного человеколюбия в беспримерном единоборстве с оглушительной ложью и всевластным насилием.

Арест Солженицына - тяжкий удар для него, для его семьи, друзей, читателей. Однако, в то же время, это - его новая нравственная победа, подтверждающая истинность и злободнев-ность его последней книги. Этот арест - действие саморазоблачительного, безрассудного произвола. Но пока Солженицын в заключении, никто в нашей стране, да и во всем нашем неделимом мире, не может чувствовать себя в безопасности.

12-13 февраля 1974 г.

Это заявление было написано в ночь после ареста Солженицына и на утро передано иностранным корреспондентам по телефону.

ВОПРОС К СОЮЗУ ПИСАТЕЛЕЙ

В Секретариат Правления Московской Организации Союза писателей РСФСР.

На протяжении примерно семи лет меня последовательно и все более решительно лишают возможности публиковать мои работы. Привожу лишь несколько примеров.

...В марте 1968 г. были расторгнуты все договоры, заключенные со мною издательствами: "Художественная литература", "Искусство" и "Прогресс". Главы из моей книги "Гёте и театр", обсужденные и одобренные на заседаниях соответствующего сектора Института Истории Искусств, были изъяты из состава безгонорарных сборников. Большая работа "Толстой и Гёте", одобренная ученым советом Музея им. Л. Толстого, была изъята из "Яснополянского сборника" в 1970 г. Тогда же я направил эту работу, как текст главы, приложенной к подроб-ной заявке на книгу "Лев Толстой и немецкая литература" в издательство "Художественная литература". Прошло четыре года и, несмотря на неоднократные напоминания, я даже не получил никакого ответа на эту заявку... До 1974 года мне удавалось изредка публиковать рецензии в "Бюллетене современной зарубежной литературы" (Изд. гос. библиотеки иностранной литературы). Но с февраля с. г. редакции Бюллетеня запрещено (не знаю кем) принимать от меня рецензии. До прошлого года я время от времени писал обзоры театральной жизни в странах немецкого языка для кабинета зарубежного театра при ВТО. (В этом кабинете я работал до войны; оттуда уходил на фронт и систематически сотрудничал там после реабилитации). С начала 1974 г. руководство ВТО запретило привлекать меня даже для составления анонимных обзоров и для консультации работников театров. В 1956 г. я перевел драму Брехта "Жизнь Галилея". Мой перевод неоднократно публиковался во всех наших изданиях сочинений Брехта; в этом переводе драма уже десять лет идет на сцене театра на Таганке, передавалась по радио. Но когда МХАТ решил ставить эту драму, то дирекция заказала новый перевод, никак этого не мотивируя. В 1974 г. издательство "Художественная литература" приступило к изданию собрания сочинений Гёте; редакторов издания я просил предоставить мне возможность участвовать хотя бы в составлении комментариев и в переводах научно-публицистической прозы. (Ведь я уже перевел больше 12 печатных листов статей Гёте об искусстве и литературе; часть из них была опубликована в журнале "Вопросы литературы" и принята издательством "Искусство" для сборника "Гёте об искусстве"*) . Ответа на мою просьбу я не получил. Никакого. Уже три года я так же тщетно жду ответа от издательства "Наука" на предложение перевести и прокомментировать никогда раньше не публиковавшиеся по-русски Дневники Гете (так называемые "Анналы").

Все эти факты свидетельствуют однозначно о том, что я лишен права на труд в своей профессии, лишен возможности поделиться теми знаниями, которые накопил за много лет и продолжаю накоплять, так как читать мне пока еще не могут запретить. Обо всем этом я уже неоднократно писал в разные инстанции. Тщетно.

Прошу секретариат разъяснить мне, осужден ли я пожизненно быть отлученным от литературной работы на Родине. Зарубежные издательства и журналы публикуют мои статьи; так, например, упомянутая выше работа "Толстой и Гёте" издана книгой в ФРГ. Однако я не могу довольствоваться такими "отдушинами", так как хочу быть полезен здесь. Если опала, которой я все еще подвергаюсь, не пожизненная, то, может быть, семи лет уже достаточно?...

Это часть заявления, которое было передано в Московскую организацию Союза писателей 12 декабря 1974 года. Оно было последним в ряду примерно десяти подобных, которые, начиная с 1966 г., когда ко мне стали применять "санкции", я время от времени направлял в Союз писателей и в ЦК КПСС, Министерство Культуры и т.д. Ни на это, ни на все предыдущие ответов не было.

* Сборник вышел в свет в 1975 г.

АМНИСТИРОВАТЬ ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫХ

В Политбюро ЦК КПСС.

Аресты Андрея Твердохлебова, Сергея Ковалева, обыски у Николая Руденко, Александра Гинзбурга, Валентина Турчина и других участников Комитета международной гуманистичес-кой организации "Международная амнистия", а также арест Владимира Осипова, редактора национально-религиозного журнала "Вече", - новые примеры несправедливых и неразумных репрессий. Люди, подвергшиеся им, хорошо известны и у нас в стране и за рубежом, прежде всего своим гражданским мужеством.

Ущерб, уже причиненный этими репрессиями нашему обществу и престижу государства, можно хоть как-то исправить, незамедлительно освободив арестованных, ускорив издание Указа об амнистии политзаключенным и ведя полемику с идеологическими противниками только идеологическими средствами.

9 апреля 1975 года.

ОТВЕТ СЛЕДОВАТЕЛЮ ПРОКУРАТУРЫ

Вызов ,,для допроса в качестве свидетеля к следователю Прокуратуры гор. Москвы Тихонову на 23 июля 1975 года" я получил, но придти по этому вызову не считаю возможным.

1. В повестке не указано, по какому делу меня вызывают. Никакие преступные противозаконные деяния мне не известны. А давать показания о чьих-либо взглядах, высказанных устно или письменно, я не буду ни при каких обстоятельствах.

2. Уже неоднократно в письмах, адресованных руководящим партийным и государствен-ным инстанциям, я объяснял, почему именно я убежден, что вмешательство административ-ных учреждений (МВД, КГБ), прокуратуры и суда в духовную жизнь общества совершенно недопустимо.

Любая попытка решать вопросы науки или культуры - литературы, философии, религии, искусства и т. п. - средствами административного воздействия или уголовного преследования противоречат духу и букве Основного Закона - Конституции нашей страны, противоречат международным правовым документам (Декларации Прав Человека и др.), которые подписаны и нашим государством, причиняет вред, часто непоправимый, и отдельным людям и всему развитию нашей культуры.

3. Это подтверждается все новыми и новыми фактами. 7 июля с. г. поэт и критик Юрий Айхенвальд, вызванный "в качестве свидетеля" (и, кстати, именно следователем Тихоновым), был прямо с допроса доставлен в отделение реанимации с тяжелым инфарктом. Печально известны допросы писателя Владимира Войновича в мае с. г.

4. Я не приду по вызову следователя Тихонова и вообще не буду ни в какой форме участвовать ни в каком следствии, связанном с "идеологическими" обвинениями.

5. Никому из вольных или невольных участников таких следствий нельзя полагаться ни на отсутствие гласности, ни на ограниченную ответственность рядовых исполнителей или вынужденных запуганных свидетелей. Исторический опыт и, в особенности, опыт последних десятилетий доказывают, что дурные дела не остаются в тайне. Но даже тот, кто избежал общественного осуждения, не может избежать суда своих детей и своей совести.