Мы пошли по другому пути - смоделировали в гермокамере земной круговорот веществ: все отходы человека стали пищей для растений и нашей драгоценной хлореллы-вульгарис, а человек получал назад кислород и продукты питания. Но была одна закавыка, которую мы оценили по достоинству, когда выяснили характеристики систем жизнеобеспечения уже летающих кораблей - "Союзов" и "Аполлонов": наша биологическая система очистки атмосферы и воды в гермокамере весила, по крайней мере, в три раза тяжелее. Кому она нужна в таком случае?

Решение было найдено чисто теоретически - на кончике пера: чтобы биосистему жизнеобеспечения разместить на космическом корабле в том же объеме, какой занимает система, скажем, "Аполлона", надо концентрацию углекислого газа в атмосфере корабля поднять в тридцать раз. С трех сотых до одного процента.

Так родился вариант "А". За ним - вариант "Б" (и одного процента оказалось мало), а теперь вот уже вариант "Д"...

...Я еще раз - в который уж! - обошел приборы: капнограф - две десятые углекислоты - надышали уже, кислород - в норме, двадцать один процент, температура - двадцать пять, хорошо, телеметрия - по нулям, красное табло "Люк открыт", правильно... У самописцев Аллочка Любезнова (вот наградил бог глазками! Прожекторы небесного цвета...), у синих баллонов с кислородом какой-то парень - боданцевская "кадра", у черных баллонов с углекислым газом сам Боданцев - дело ответственное... Все, кажется, на месте, все, кажется, в норме.

- Можно запускать.

Это я Хлебникову. И пошел к боксу.

Там с двумя лаборантками священнодействовала Мардер: последние мазки гортани, носа, кожи...

- У вас тоже брать? - спрашивает Руфина, обернувшись ко мне.

- Боже упаси! - в неподдельном ужасе воздеваю я руки, защищаясь и от Руфины, и от ее лаборанток до чего они мне надоели со своими мазками, хоть убегай из института - За мной дублеры, Куницына терзайте - у него главный экипаж.

Ребята улыбаются. Они еще не знают, кто пойдет в гермокамеру, а кто останется в зале. Сейчас они выйдут, помнутся перед люком, и Хлебников им всем объявит благодарность, а потом назовет фамилии основного экипажа. Не надо пока портить настроения. Самое смешное, что микробиологини делают двойную работу - половину то мазков выбросят. Но Мардер, отлично знающая, кто пойдет в гермокамеру, и бровью не повела: действуйте!

Испытатели в синих костюмах, слава богу, у каждого болтается по личному штекеру... Все же мешают они им, мешают.

Я, видимо, сделал попытку войти в бокс. И - напрасно.

- Александр Валерьевич, - грозно поблескивая очками, предупредила мой следующий шаг Мардер. - Я не имею уверенности, какая чистота вашего халата.

Я рассмеялся:

- Не прикоснусь. Готовы?

- Готовы, - доложил Михаил.

- Тогда - к камере.

Так мы и вышли: я, за мной пятеро испытателей, появление которых встретили жидкими аплодисментами, и последней, замыкающей, - Руфина. Парни, по-спортивному приветствуя, подняли руки, Михаил тоже помахал рукой, и они остановились перед люком.

Хлебников, выждав, когда в зале установится тишина, поднес к губам микрофон:

- Сегодня, товарищи, у нас знаменательный день. Сегодня мы начинаем новый этап исследований, который должен дать ответ на вопрос, поставленный перед нами создателями космической техники: устойчиво ли работою способна наша система при длительных, практически не ограниченных сроках эксплуатации. От имени дирекции института разрешите вас, и особенно состав испытателей, поблагодарить за самоотверженный труд, который вы внесли в подготовку эксперимента.

Аплодисменты.

- Объявляю состав экипажа: врач - Куницын, командир; члены экипажа... Чувствую, как замерли все - и испытатели, и те, кто пришел их проводить. Хотунков - биолог, Старцев - техникприборист.

Новый всплеск аплодисментов, теперь более дружный, приветствуют уже членов экипажа. Прощальный всплеск.

Михаил открывает люк гермокамеры, последний взгляд, еще раз, увидев меня, помахал рукой и скрылся. За ним торопливо, друг за другом, прошли в гермокамеру Старцев (как же он, бедняга, переживал в ожидании и как же просиял, когда услышал свою фамилию!) и тишайший Боря Хотунков - агроном, ботаник и биолог, руководитель группы фотосинтеза. На его долю достанется фитотрон.

А двое оставшихся плотно прикрыли за товарищами люк, так что заскрипело резиновое уплотнение, дождались, когда в динамике раздастся голос Михаила: "Камера закрыта", сбежали по стремянке и растворились в толпе болельщиков.

Я вынул из кармана шпагат, фанерку с пластилином, печать...

Привычные операции, сколько раз я уже опечатывал гермокамеру! И все же в этот раз было нечто особенное: впервые испытатели отрывались от мира земного в буквальном смысле слова: шторы задернуты, гермокамера покрыта звукоизоляцией, ни радио, ни телефона - только редкие минуты связи, доклады о самочувствии, контроль программы... "Запирали их в сурдокамерах, в бесконечности немоты"... Да, впервые мы испытателей запускали в сурдокамеру. И еще впервые мы их должны были основательно оторвать от земной атмосферы три процента углекислоты!

- Камера опечатана!

Хлебников придвинул к себе журнал, глянул на часы, занес время, расписался и подал ручку Руфине. Потом расписался Боданцев и последним - я. Только после этой процедуры Хлебников уступил место у микрофона мне. Теперь за все, что может случиться, нес ответственность дежурный врач. И я начальник лаборатории медико-биологических исследований.

- Доложите о готовности, - пригнулся я к микрофону.

- Телеметрия подключена, - ответил Михаил. Я глянул на экран контрольного телевизора. Монитор телекамеры подвешен у них внутри так, чтобы видеть по возможности все помещение, как будто разглядываешь испытателей от пульта. Через иллюминатор. Все трое, откинувшись на спинку, сидели рядышком на диванчике, и от каждого тянулся кабель. На месте были и газовые маски - над головами. Сейчас к этим маскам был подключен кислород.

- Самописцы?

- Включены, - ответила Аллочка.

- Параметры по телеметрии?

Краешком глаза я видел, что кривые на самописцах как будто пишут норму. Но, как говорится, береженого бог бережет.