- В норме, - подтвердила Аллочка.

- Кислород?

- Готов, - откликнулся техник от пульта аварийных баллонов.

- Культиватор?

В динамике щелкнуло, и женский голос бойко отрапортовал:

- Все нормально, Александр Валерьевич. Насосы работают хорошо, хлорелла барботирует, кислород в гермокамеру поступает в норме.

Все это я видел у себя на пульте; зеленые транспаранты подтверждали, что культиватор вырабатывал кислород в достаточном количестве. На одного пока. Когда поднимем концентрацию углекислого газа, тогда, конечно, выработка кислорода должна увеличиться втрое...

- Кислород! - крикнула Аллочка. - Падает!

Смотри-ка! Вот это газоанализатор - пяти минут не прошло, а уже зафиксировал понижение концентрации кислорода - молодец Боданцев, отрегулировал аппаратуру "на ять"...

- Включить компенсатор кислорода.

Зашипел газ, чмокнул и захлюпал выравнивающий насос. Ну что же, можно начинать "подъем".

- Поехали, Анатолий Иванович.

Боданцев, не сводя глаз с манометра, стал осторожно отворачивать вентиль на первом баллоне. Одновременно на главном пульте вспыхнул красный транспарант: "Внимание! Гермокамеру не вскрывать! Неуравновешенная атмосфера!" Этот транспарант будет гореть до тех пор, пока не закончится эксперимент, пока мы не выровняем состав атмосферы гермокамеры с нашей, земной

- Как самочувствие?

- Отличное.

Голос у Михаила спокойный - это хорошо. Сейчас очень многое зависит от него: от его выдержки, оптимизма, веселой шутки. Правильно ли подобрали команду? Доведись до меня, я бы, пожалуй, тоже остановился на этих парнях.

- В гермокамеру пущен углекислый газ. Дышите глубже. Если будете чувствовать удушье - сообщите: понизим температуру. Можете включить вентилятор.

У них над головами укреплен электрический вентилятор. Вообще на этот раз гермокамеру напичкали электроаппаратурой до предела. Слава богу, если что сломается, в составе экипажа Старцев - у этого парня золотые руки, исправит.

Капнограф стал осторожно задирать чернильную линию вверх: 0,3... 0,4... 0,6...

- "Площадка"!

Боданцев бросил взгляд на меня - понял. Закрутил вентиль и подошел к приборам телеметрии. Пока все в норме.

Я включил канал связи с гермокамерой.

- Как дела? Жары не ощущаете? Все трое, как по команде, уставились в объектив монитора - с экрана смотрят на меня.

- Нормально. Все нормально, - ответил Михаил. Он сидит слева - дальше всех от микрофона. Его голос глушится кондиционером. Надо бы микрофон в гермокамере сделать переносным. Или лучше поставить второй. Но теперь поздно.

Боданцев взъерошил свои и без того лохматые волосы, улыбнулся как-то растерянно, даже заискивающе, и сказал:

- Лучше самому быть там... - Не закончил, махнул рукой и опять полез пятерней в шевелюру: - Неужели, думаешь, симбиоз не состоится?

- Поживем - увидим. Давай, Толя, дальше. До процента.

Снова зашипел углекислый газ, и тотчас захлюпал выравнивающий насос.

В потрескивании, пощелкивании аппаратуры, в приглушенных голосах "дежурной команды" и еще не разошедшихся сотрудников отдела, в ровном, успокаивающем шелесте вентиляторов, перекачивающих воздух из гермокамеры в культиватор, в шуршании лентопротяжных механизмов самописцев я сейчас слышал только эти звуки - легкое шипение углекислого газа и хлюпанье выравнивающего насоса. Как они, наш первый экипаж, там себя чувствуют? Судя по изображению контрольного телевизора - неплохо. Но что может рассказать телевизионный экран? Что у них в душах творится?

Вообще, что мы знаем о других, если и себя толком не знаем...

Я люблю свою квартиру - тихую и всегда теплую. Главное достоинство этой квартиры, окнами в Ботанический сад, - тишина. "Сила шума, который может спокойно вынести человек, обратно пропорциональна его умственным способностям". Я бы это изречение Шопенгауэра вывесил над входной дверью... Позерство? Да, возможно; в каждом есть что-то такое, чего он стыдится, но ведь оно есть! И куда от него денешься...

Так же, как и от своего прошлого. Давно уже пора привыкнуть, четырнадцать лет. А вот закрою глаза и так явственно вижу девушку, входящую в воду, призрачные кустики тумана у самых ног... Прав был Сварог - тут уж точно прав: "Чтобы избежать страданий, нужно уметь соразмерять свои возможности с реальностью цели. Реализм состоит не в том, чтобы было на что ссылаться при неудачах, а в том, чтобы эти неудачи не допускать".

Я люблю свою квартиру: пришел, снял галстук, рухнул в кресло, вытянул ноги, закурил... Что-то вроде нирваны.

...Я хотел им тогда преподнести свадебный подарок, но в последний момент одумался, да и свадьба сама, как я узнал позже, была заменена скромным ужином в узком, как принято говорить, семейном кругу: мать Наташи, которую я так и не увидел, какой-то троюродный брат Михаила, - случайно оказавшийся в это время в городе, Наташина тетка с отцовской стороны, старая дева, о которой она рассказывала мне столько смешного, ну и сами молодожены. Да еще соседи по квартире... Почему все это запомнилось? Все эти тетки, троюродные братья?.. Почему все это вспоминается, когда думаешь, как бешено летит время, как мало успел...

"Достичь идеала невозможно, как невозможно постигнуть понятие бесконечности, - говорил Сварог, любивший иной раз изрекать "под Будду". Но приблизиться можно, если последовательно подчинять главному то, что вульгаристы называют смыслом жизни, а я бы назвал духом человечества, - все стремления, быт, мысли, саму волю. Лишь на этом пути самоограничения можно добиться такой концентрации интеллекта, когда неизбежно вступает в силу закон перехода количества в качество и сознание начинает постигать Истину. Это и есть, если хотите, нирвана".

Нет, нирвана - это предзакатная тишина. Когда в природе и в самом тебе все успокаивается, все мелочи и суета уходят, как осадок, на дно, и ты остаешься один на один с тишиной. И в этой тишине вечернего, предзакатного успокоения, когда, кажется, от твоего бренного тела остается лишь некая условная оболочка, не требующая от тебя абсолютно ничего, ты слышишь серебряный клич трубы... Так осенью, вспомни, вдруг с неба донесется тихое курлыканье журавлей, прощающихся и с летом, и с полями, от которых они улетают. У каждого в жизни это было, и у каждого, наверное, курлыканье журавлей заставляло сердце сжиматься.