Первая съемка - Дарья причитает над своим убитым мужем, я не знаю, что такое причитание, но настроение у меня радужное. И во время репетиции я почувствовала, что лечу в пропасть. Все собрались - что за Дарью утвердили, такую лихую, колоритную? А я вышла, как мышонок, зажатая - ничего не получается. Сергей Аполлинариевич говорит: "Ну ты, мать, знаешь ли, готовься". - "Я же вам с самого начала сказала, что ничего у меня не получится, ибо я городской житель и мне сложно все это изучать, все эти их обычаи, причитания". Но Герасимова голыми руками не возьмешь. Он пригласил немолодую казачку, и меня повезли на хутор, там умер один старичок лет девяноста. Входим в дом, вечерело, я вижу иконостас с лампадой, лежит покойник, а рядом три старушки. И спокойно творят молитву. Марья Петровна, казачка, говорит тихо: "Вот я тебе покажу, как это бывает, сейчас я их заведу". И прямо с ходу как закричала нараспев: "Ба-тюш-ка-да-на-ко-го-ты-нас-не-счаст-ных..." - и пошло. И они все подключились, друг за другом. И так это меня проняло, что я вслед за ними упала на колени, заломила руки и заплакала-запричитала: "Да-как-же-мы-без-те-бя-ос-та-нем-ся"... И через день была съемка, я ночь не спала, все вспоминала эту хату и это оплакивание. На репетиции я попросила не играть в полную силу, берегла слезы, а во время съемки как заревела, да как запричитала, да забилась - я уже знала, как это бывает. Но знать одно, а сыграть - другое. Сыграть - это уж зависело от меня. Сняли два дубля, и Сергей Аполлинариевич остался доволен. Наверно, убедился, что не промахнулся со мной. Вообще, я никогда у него не видела неверно найденных исполнителей.

Накануне съемки мы оговаривали сцену, репетировали и, если не получалось у кого-либо - предположим, нас шесть персонажей, - он говорил: "Ладно, вечером будем есть пельмени". Он ими славился. Ну, мы все помогали лепить, этот одно, другой другое, и за ужином шла беседа на всякие темы, но Сергей Аполлинариевич время от времени как-то незаметно направлял разговор в нужное русло, и что-то непонятное мы выясняли, уточняли, потом опять как ни в чем не бывало говорили о постороннем, затем снова как бы репетировали. Все это он делал умело, тактично, тонко. И уже на съемочной площадке выяснялось, что какие-то неясности были вчера незаметно уточнены за дружеской беседой. Я такого подхода ни у кого больше не встречала, а у меня за спиной ведь более пятидесяти картин.

Эпизод потопления. Я знала, что Герасимов мечтал снять эту сцену на середине Дона. Когда я слышала "середина Дона", я вся холодела: "А нельзя у бережка?" "Ни в коем случае, - отвечал Герасимов. - У берега мутная вода, а на середине прозрачная. Нет, только на середине. И так будет драматичнее, Дарья должна вызвать сочувствие!" И тут я созналась, что совершенно плавать не умею - даром что волжанка. Я как-то на Волге попала в водоворот, меня откачивали, и я боюсь воды страшно. Я вхожу, окунаюсь, - и скорее на берег. "Надо нанять дублершу, а на крупных планах уж я сама". - "Нет, милочка, эту сцену снимем с тобою, даже если тебя придется утопить. Подписала договор - изволь тонуть!" Но все же сжалился, и мне наняли двух тренеров - Юру и Володю. Через две недели, когда я уже научилась держаться на воде, поехали на лодке, ребята раскачали ее, все перевернулись, но я самостоятельно по-собачьи доплыла до берега - ни жива ни мертва. И страх прошел.

Снимали вчистую, пришлось делать двенадцать дублей - то петух прокукарекал, то лодка вошла в кадр, то еще кого-то зацепили. Снимали с плота. Дубли без конца, жарища, и еще два дига на плоту светят прямо на меня. У меня глаза стали красные, как у кролика: я под воду, выплываю, на меня направляют диги, снова под воду и снова под диги. Я стала на себя не похожа. Делали перерывы. Потом - спиной ведь трудно уходить под воду, вода выбрасывает, сама не уйдешь. Юра и Володя меня тянули за ноги, сидя под водой. Я должна на мгновение вынырнуть из воды, крикнуть "Прощай, Дуняха" и - исчезнуть навсегда. Я выныривала, выплевывала воду, кричала "Прощай, Дуняха", и снова они меня за ноги вниз, уже "навеки". Дубль за дублем. А Сергей Аполлинариевич мне: "Ну что ты, как Нептун, пускаешь фонтан? Не можешь, что ли, не отплевываться? Вынырни, крикни "Прощай, Дуняха" и утони". "Сергей Аполлинариевич, покажите мне наконец, как это должно быть", - взмолилась я (не без злого умысла). Сергей Аполлинариевич нырнул, показал и полчаса отплевывался: "Ну, Людмила, ты с одним плевком просто делаешь гениально!"

Не так давно мы с Глебовым ездили в Вешенскую на открытие памятника Григорию Мелехову. Когда я перерезала ленту и упало покрывало, все увидели Григория и Аксинью, застывших в бронзе. А передо мной снова возникли все эти съемки тогда на Дону, незабываемые дни общения с замечательным мастером и моими партнерами по фильму.

22 августа. Была переводчица из Мюнхена Розмари Тице. Много говорила на двух языках. Она славная, но очень категоричная. Вечером пришел Федя Чеханков и две немки-аспирантки. Немки решили написать диссертацию об Эльзе Триоле. Но не говорят ни по-русски, ни по-французски, то есть на языках, на которых писала Эльза. Как же эти дуры думают ее читать? Тогда они сказали, что у них ничего не выйдет. И для этого им надо было ехать в Москву?

Про Федю. Сначала его обокрали дома. Потом он забыл запереть дверь в машине, и у него украли сумку с автоправами и загранпаспорт с американской визой. Через три дня он полетел с тургруппой в Малайзию и Сингапур, и там у него украли все туристические деньги плюс доллары, которые он взял дополнительно. Завтра он летит в Вашингтон, оттуда в Нью-Йорк, в гости к Валерию.

В "Огоньке" умная и горькая статья Элика, как ему поломали постановку "Чонкина". Войнович выглядит неприглядно, и я стал к нему относиться плохо.

Фомина тоже вышла на пенсию, поэтому меланхолит, а я нет - работать и надоело, и тяжело, и неразбериха.

[13 сентября. Съехали с Икши, хотя погода еще ослепительная. Но зовут городские хлопоты. Сегодня получил удостоверение "Персонального пенсионера республиканского значения". Прилетела Нина Берберова. Огромный бум. Был в Доме ученых на интереснейшем ее выступлении, когда она отвечала на глупые записки ученых.

У нас дома она провела целый вечер, смотрела на видео мою "Ахматову", очень прониклась, сделала замечательную надпись на своей книге стихов. Она производит неповторимое впечатление. Поразительный интеллект. Потом, накануне ее отъезда, мы были у нее в отеле. Но о ней писать надо особо.]

1 октября. "Крутой маршрут" в "Современнике". Замечательный спектакль - и актрисы, и Г. Волчек. И понял я, что такое "Театр начинается с вешалки" - уже в фойе чувствуется эпоха, портреты, старые газеты, песни тех времен...

"Федра" Цветаевой на Таганке, сложно - все пьесы и поэмы Цветаевой сложны. Поставлено эстетски-современно (Виктюк). Алла, как всегда, хороша и интересна, особенно когда читала "Любовь". Мужчины орут так, что ничего не разобрать. Потом отмечали день рождения Аллы у нее в новой квартире с видом на Долгорукого.

Сегодня приходила Мирочка Уборевич, мама отдала ей свои воспоминания о ее маме, Нине Уборевич, с которой дружила до ее ареста. "Когда нас с мамой после ареста отца, - рассказала Мира, - высылали из Москвы, одна только Галина Дмитриевна отважилась прийти к нам проститься. Я помню, как мы уложили в ее чемоданчик старинные фарфоровые чашки, чтобы она сохранила их до нашего возвращения. Я-то вернулась, а мама... Чашечки эти до сих пор напоминают мне о том страшном дне. (Я помню эту красивую сине-золотую посуду, которая стояла у нас в буфете, но мама не разрешала ею пользоваться.) Моя мама дала денег, продолжала Мира, - чтобы подруга сходила на Арбатский рынок и купила распустившиеся маки. "Зачем? Ведь они быстро опадут, я лучше куплю тюльпаны". - "Нет, только красные маки с черной сердцевиной!" И когда мы покинули квартиру и нас вели через двор, все смотрели на нас из окон и мама шла с красно-черным букетом, это был траур по мужу, и все это поняли".