Ральф Рипплайн улыбнулся и пожал плечами.
Она сказала, что не желает быть женой евнуха турецкого султана или кастрата папского двора.
Супруг побледнел. Все ахнули: Рипплайн не мужчина?
- Расскажите-ка о загадочном ранении в "марсианскую ночь" в Ньюарке! крикнула Лиз.
Ральф молчал. Мог или не мог он опровергнуть свою разгневанную супругу? Или боялся новых разоблачений?
Так или иначе повод был найден, а причина... Не будем ее касаться!.. За деньги можно сделать все. Я еще раз немного помог Лиз хлопотами, и развод был тут же оформлен.
Сквозь изнемогающую от сенсации толпу великосветских зевак ко мне протиснулся босс, мистер Джордж Никсон.
- Всегда считал, парень, что в вашей голове работает хороший фордовский мотор, - шепнул он, вцепившись в мой локоть клешней.
- У меня не "форд", а "кадиллак", - огрызнулся я.
- Неважно, что у вас, важно, что у меня. А я хочу приобрести ваш фордовский мотор вместе с вашей головой.
- Прикажете отрезать и подать под соусом? - осведомился я, словно обладал пухлым текущим счетом в банке.
Он усмехнулся:
- Нет, она нужна мне на вашей шее вместе с воротничком и туловищем на длинных ногах. Зайдите утром, есть бизнес.
И он сунул мне в руку чек.
Когда только он успел его выписать!..
Бизнес есть бизнес! У меня не было миллионов мисс Лиз Морган, снова получившей свое девичье имя.
У босса всегда был размах в работе. Он возобновлял выпуск газет и поручил мне завещание астронома.
На беду тяжело заболел Том. Грипп в своей новой, не поддающейся лечению форме вечно приходит после каких-нибудь бед и несет беду еще большую... Скопление безработных, беспросветность и голодные походы - все это способствовало появлению новой эпидемии. Люди валились как кегли после удачного удара и умирали как мухи поздней осенью.
Том схватил проклятую заразу, глазея на дурацкий свадебный кортеж. Не помогали ни антибиотики, ни патентованные средства... Мальчику было худо. Он лежал на моей постели в спальне, исхудавший, совсем маленький, какой-то сморщенный, и покорно смотрел провалившимися взрослыми глазами...
Сердце у меня разрывалось. Я рассказывал ему сказки и... даже про завещание астронома Минуэлла.
Отец зашел посидеть около больного.
- Никогда не принимал всерьез звездочетов, - глубокомысленно сказал он. Может быть, морякам и надо знать расположение звезд, да и то лишь самых крупных, которые видны простым глазом. Я человек практический. Выращиваю кукурузу. Другой делает автомобили, третий должен лечить вот таких мальчуганов... Зачем нам далекие звезды?
- Нужно же знать, отчего они горят, - сказал я, сдерживаясь. - Мистер Минуэлл занимался нашим Солнцем.
- Делать ему было нечего, - проворчал старик. - Что оно? Погаснет, что ли?
- Нет, дедушка, - вмешался Том, двигая спекшимися губами. - Солнце не погаснет, оно разгорится, станет белым карликом...
- А-а, сказки про белого карлика...
Отец поднялся, чтобы уйти, но остался.
А я рассказывал мальчику, что звезды проходят фазы развития и могут превращаться в белых карликов, когда их вещество так сжимается, что квадратный дюйм его будет весить больше любого небоскреба.
Старик крякнул, махнул рукой, но так и не ушел. Он, конечно, не понял, что сжавшееся вещество звезды представляет собой лишь ядра атомов, утративших оболочку, слипшихся в одно исполинское ядро какого-то немыслимого космического элемента.
- И когда Солнце сожмется в белый карлик, - продолжал я, - то так ярко вспыхнет, что сожжет все живое в околосолнечном пространстве.
- Постой, постой! - забеспокоился старый фермер. - А Земля как же? Что же у нас, засуха, что ли, будет?
- Если б засуха! - усмехнулся я. - Я пишу сейчас очерк, посвященный завещанию Минуэлла, и назвал его "Тысяча один градус по Фаренгейту".
Старик свистнул.
- Я понимаю: тысяча один градус, тысяча одна ночь... Сказки для больного... А читатели вашей газеты тоже больные? - строго спросил он.
- Это же не сказка, отец! Это открытие ученых.
- Веселенькое открытие. Будь моя воля, я ввел бы средневековый костер как высшую премию за такие открытия ученых.
Я покосился на старика. Поистине устами простаков глаголет истина! Вчера ядерный взрыв, сегодня - антиядерный, завтра - "сковородка белого карлика"...
- После нас - хоть потоп, после нас - хоть космическое пекло. Не так ли сказал бы теперь веселый французский король?
- Вся беда, отец, в том, что Минуэлл предупреждает: это будет не после нас, а при нас...
- Как так - при нас? - изумился старый Бредли.
- По Минуэллу, катастрофа будет в двадцать первом столетии.
Глаза у Тома блестели. Недаром мальчишка с таким восторгом привык смотреть гангстерские фильмы.
- Ух, как здорово! - сказал он. - Вот бы посмотреть, что получится тогда в Нью-Йорке... при тысяче одном градусе!
- Будет как в горне у кузнеца. Могу тебе это показать, - пообещал я.
- Не знаю, у кого из вас температура сто один градус: у мальчика или у журналиста? - проворчал старик.
На самом деле у мальчика была температура сто два градуса, а у меня, у отца, у мистера Джорджа Никсона - девяносто восемь, так же как у всех европейцев - 36,6 по Цельсию. Возможно, мистер Джордж Никсон рассчитывал несколько повысить температуру у живущих на Земле и решил сопроводить мой очерк о завещании Минуэлла "документом из будущего". Чтобы его изготовить, он предоставил в мое распоряжение лучших фотографов, фотомонтажеров и мастеров комбинированной съемки... нашел бы и фальшивомонетчиков, если бы понадобилось.
Фотомонтаж получился на славу. Я показал отцу и Тому. Вошла Джен и, ахая, тоже рассматривала фото.
Так будет выглядеть Нью-Йорк с птичьего полета, когда на Земле не останется птиц...
Нью-Йорк можно было узнать. Многие небоскребы остались стоять, образуя знакомые улицы. Но город был расположен не на берегу океана, а словно на горе. Остров Манхеттен выглядел как скала начинающегося горного плато, разрезанного ущельем высохшего Хед-сон-ривера.
Бруклинский мост провалился, его мягкие остатки валялись на дне каньона. Так же выглядел и мост Вашингтона на бывшем дне Хедсон-ривера. Он словно был сделан из воска, который нагрели до ста двух градусов, до температуры Тома.