Ева поднесла блокнот к самому экрану.
— Нравится?
Это был набросок люмографом, к тому же выполненный в обобщенно-условной народной манере, поэтому Нина не сразу разобрала, что там изображено. Только постепенно вьющиеся цветные штрихи складывались в части рисунка.
Синие, геометрически ровные скалы…
Зеленое солнце с двумя коронами… Белый овал неподвижного озера…
Зеленое существо… нет, это скафандр… да, конечно, скафандр, причем можно точно определить марку — САЖО-5, как она сразу не смогла…
Тишина.
Она еще не успела удивиться или растеряться, как тупо ударило в виски, рисунок треснул, и за ним была ночь, и через безмерный провал пространства, рядом, в упор, тускло блестя, разошлись створки скафандра, отдавая беззащитное тело страшному чужому миру…
— Что с тобой, детка? Что ты кричишь?
— Евиня, ему плохо. Евиня!..
На корабле царила радостная суматоха.
В одинаковых серых комбинезонах с откинутыми шлемами, перепачканные и веселые, ученые сейчас походили на ватагу мальчишек, задумавших разгромить сонное электронное царство. Щелкали переключатели, перепуганные автоматы взвизгивали, ошалело мигали индикаторными лампами, пытались мгновенно понять и привести к покою бессистемные возмущения в цепи, но все новые и новые алгоритмы заставляли их напрягаться, а динамики общей связи грохотали в каютах и переходах разными голосами: «Проверка! Проверка!»
Злой и расстроенный Кривцов бродил по отсекам, тщательно ощупывая каждый метр матового металла. В отсеке хронопульсации он едва не упал, споткнувшись о чьи-то ноги. Из-за раскрытого пульта выглянул кибернетик Станислав Свирин.
— Слушайте, отдайте мои очки! Я же знаю, что вы их взяли!
Свирин, пригладив короткопалой ладошкой задорный седой вихор, попытался изобразить возмущение на своем круглом лице:
— Товарищ Кривцов, если вы еще раз спросите меня о своих очках, я отправлю вас месяца на два в прошлое. Я же сказал: спроси у Апенченко.
— Спрашивал.
— Ну и что?
— Он говорит: не брал.
Голос кибернетика по-прежнему оставался серьезным: — Вполне возможно. На таких планетах все возможно. Лабир! Загадочный минерал! Дозвездная материя. Что с нее возьмешь, с дозвездной материи?
— Ну, ребята, поймите — я без очков не могу считать графики метеорных пушек… Дело же стоит… Хватит…
— Очки в наш век — мелкое пижонство. Надо носить контактные линзы. Немного портят цвет глаз, но зато вполне надежно.
— Слушай, Стас, кончай ради бога…
— Бога нет…
Неожиданно полоснул по нервам волчий вой сирены.
— Общая тревога!
Стас мгновенно вскочил на ноги.
— Проверка… — хихикнуло в динамике, Стас погрозил кулаком в пространство и со вздохом отдал Алексею очки, которые оказались в нагрудном кармане.
— Рыжий черт! Все настроение испортил. Шуточки, тоже мне!
Он отвернулся к приборной стенке, на которой чернела надпись: «Осторожно! Минус — время!», и пробурчал совсем тихо:
— Слышать эту сирену не могу. Раньше ничего, а сейчас… Когда Земля почти рядом…
До Земли было больше тысячи парсеков, и даже лучу света нужно три с половиной тысячелетия, чтобы добраться до этой бесконечно малой и бесконечно родной капли звездного океана, но Кривцов посмотрел на внезапно обмякшие плечи кибернетика и промолчал.
В командном отсеке сочно гудел ГЭМУ — главный электронный мозг управления. Его «голова» возвышалась в центре, за спинками пилотских кресел, огромной плавучей миной времен второй мировой войны. В многочисленных матовых окошечках скакали зеленые и синие молнии, а шишковидные выросты то светлели до полной прозрачности, то наливались темной терракотой, то угрожающе чернели. ГЭМУ напряженно думал.
Кроме ГЭМУ, в отсеке было двое — капитан и второй пилот Реваз Рондели. Бремзис сидел на корточках возле электронного мозга и, посматривая на сигнальные рожки, подбрасывал в щелкающие челюсти курсографа очередную порцию данных. Пилот, полулежа в кресле, мрачно наблюдал за его работой.
— Ну, как дела, Реваз? Что с надпространством?
— Проверил, капитан. Аппаратура входа и выхода работает отлично. Немного киснет правый восьмой субэлейтер, но в пределах нормы.
— А ты все-таки поставь свежий блок из резерва. Не ленись. Теперь экономить нечего. Мы почти дома.
Пилот тяжело вздохнул и поднялся с кресла. Поднимался он как-то по частям, поочередно вытягивая до нормальной длины ноги, руки, туловище, чудом уместившееся в коротком кресле. И когда «процесс вытягивания», наконец, закончился, и Реваз встал во весь рост, ему пришлось наклонить голову, чтобы не зацепить гирлянду светильников на потолке: два с половиной метра высоты отсека были ему малы.
Капитан покосился на кованые башмаки сорок пятого размера, торжественно проплывшие по направлению к выходу, и хитровато улыбнулся.
Когда Реваз вернулся, капитан уже сидел в кресле, развернувшись спиной к прицельным экранам.
— Ну что, Реваз?
— Поставил.
— Ну и отлично. Отдыхай.
Однако пилот не собирался садиться. Он стоял мрачнее тучи перед капитаном, упираясь головой в потолок, и молчал. Бремзис опустил глаза.
— Ну что стоишь? Садись!
Рондели начал очень тихо и очень нежно.
— Скажите, Артур Арвидович, кому на этот раз выводить корабль в надпространство?
Артур смущенно забарабанил пальцами по подлокотникам.
— Реваз, ты, пожалуйста, не обижайся…
— Значит, опять вы сами? — в голосе пилота проснулись первые шорохи надвигающегося горного обвала.
— Но, Реваз…
— А Ревазу Рондели, как маленькому мальчику, вы разрешили только нажать кнопку автоматического выхода из «трубы Кларка», да?
С грохотом посыпались камни. Начался обвал.
— Реваз недостоин, да? Реваз неспособен, да? Реваз не сумеет, да?
Бремзис протестующе поднял руку:
— Реваз, дорогой, ты отличный пилот, но пойми, я сын рыбака и внук рыбака и правнук рыбака… У нас такой обычай — судно в обратный рейс обязательно выводит сам капитан. Иначе не будет удачи…
— Позор! — взревел Реваз, чуть не плача от ярости. — Сто раз позор! Капитан звездолета, который верит в бабушкины сказки! Предрассудки! Мистика!
— Но, Реваз, выход из «трубы Кларка» гораздо ответственнее, чем вход!
— Ответственнее? Ответ… — пилот даже задохнулся. — Это… это сто лет назад было ответственнее, а теперь… Вот!
Длинный палец Реваза болидом просвистел над головой капитана и уперся в небольшую панель с овальной полосатой кнопкой в центре.
— Теперь Реваз нажимает эту кнопку и может идти пить саперави! Автоматы сами выводят корабль подальше от всяких опасных мест! Ты хитрый человек, капитан!
Артур покраснел, но разозлиться не успел — вошел Медведев. Реваз смолк и, ворча что-то по-грузински, пошел укладывать свое тело в пилотское кресло.
Медведев даже не взглянул на него.
— Артур Арвидович, «Хронос» заряжен всей информацией, которую мы собрали за время экспедиции. Катапульта включена. Так что если с «Альфой» что-нибудь случится…
— Петр Егорович, плюньте через левое плечо. Такие вещи перед отлетом нельзя говорить… Как «Прима»?
— «Прима» уже в ангаре. Кривцов и Свирин помогают Савину.
— На последнем витаскопе результаты прежние?
— Разумеется…
Медведев направился было к выходу и неожиданно остановился.
— Послушайте, Артур Арвидович, вы хорошо знаете САЖО-5?
— Гм… Я, между прочим, испытывал еще пробную серию САЖО-1. Сначала в барокамере, потом в космосе… А САЖО-5 появились как раз после этих испытаний. Так сказать, окончательный вариант.
— Скажите, можно ли случайно задеть аварийный предохранитель?
Артур задумался.
— Вообще… Вообще, конечно, можно… Но для этого надо, чтобы сама собой открылась панель. Это уже совсем невероятно.
— Но все-таки возможно?
— Да, пожалуй… А в чем дело?
— Нет, ничего. Я просто так. Из любопытства.
Медведев выдвинул из стены откидное кресло и сел, вытянув ноги, закрыл глаза и, казалось, задремал. Лишь иногда сплетенные длинные пальцы вздрагивали и цепко перехватывали друг друга.