Андрей вошел минут через десять — ссутулившись, тяжелыми неуверенными шагами, словно пол под ним слегка качало. Он был бледен и угрюм.

— Товарищ капитан, космонавт Савин из полета в квадрат 288-Б прибыл. Витаскоп доставлен. Происшествий нет.

— Хорошо. Идите, Савин.

Андрей повернулся, чтобы уйти.

— Вы плохо себя чувствуете, Савин?

Было в голосе Медведева что-то такое, что заставило Андрея внутренне сжаться.

— Нет, я чувствую себя отлично. Просто немного устал.

Во взгляде Медведева не было обычной насмешливости.

Глаза смотрели строго и грустно.

— В таком случае, я хотел бы попросить вас немного помочь мне.

Чувствуя между лопатками струйки холодного пота, Андрей шел за Медведевым по ярко освещенному коридору.

Шеф что-то подозревает. Если он догадается… Андрей уже видел такое однажды: восемь дископланов, повисших над почвой, скрещенные струи холодной плазмы, убивающей все живое… По уставному это называется «немедленная полная стерилизация зараженной местности».

Радиорубка сияла полированным металлом и стеклом под темным куполом объемной вариакарты. Странный звездный купол с повисшими в пространстве названиями, вдоль и поперек перечеркнутый трассирующими строчками линий менго-связи, придавал, рубке сходство с планетарием. Пол слабо тлел, подсвечивая снизу переговорные пульты. Над одним из них опалово поблескивал экран прямой телесвязи с Землей. Этому экрану суждено скоро ожить после полугодового перерыва. Там, у границ Солнечной системы…

Андрей поискал глазами бронированную торпеду «Хроноса». Капсулы не было. Значит, «Хронос» уже в аварийной катапульте. Какой же помощи хочет от него шеф?

— Придется проверить всю схему радиоконтроля САЖО-5 и «Примы», неторопливо и бесцветно заговорил Медведев, не глядя на Андрея. — Когда пропал контрольный сигнал со скафандра…

— Я случайно задел аварийный предохранитель.

— Да, да, вы сразу сказали мне об этом. Вы ведь были тогда уже в кабине.

— В кабине.

— Вот видите! Когда пропал сигнал со скафандра, я взял на контроль «Приму», но и там не было сигнала… Ведь вы сразу взлетели, судя по радиограмме?

— Сразу…

— Да… Значит, в системе радиоконтроля что-то барахлит, иной причины быть не может. Если только…

Медведев рассеянно двигал взад-вперед микшер мощности следящего агрегата, и длинная стрелка главного амперметра покорно качалась от нуля до красней черты. Мерные качания гипнотизировали.

— Если только вы не снимали скафандр, чтобы подышать свежим воздухом этой гостеприимной планеты.

Последняя фраза прозвучала громко и резко. Андрей оторвал, наконец, глаза от гипнотической стрелки и попробовал улыбнуться.

— Да, я… с-собирался погулять, как вы помните… Но как-то не получилось… В другой раз…

Медведев не поднимал головы, поглощенный игрой с микшером, и Андрей начал тихо злиться.

— В конце концов, я не знаю, в чем дело. Может быть, схема виновата. Зеленое солнце было в зените, а в это время, как вы знаете, ионизированная за черный день углекислота разряжается в пространство. Возникают всякие магнитные и электрические облака. Может быть, такое облако на время экранировало контрольный сигнал «Примы». Откуда я знаю?

А схема… Схему можно проверить, если хотите…

Медведев поднял голову и потер лоб, искоса поглядывая на Андрея, точно увидел его впервые. Андрей выдержал взгляд, только побледнел еще больше.

— Да. Я этого не учел. Вы правы. Схема, вероятно, в порядке. Просто какие-то помехи прервали сигнал. Извините, что побеспокоил.

Он говорил негромко и устало, словно перенес огромное душевное и физическое напряжение, словно это он, а не Андрей, был в квадрате 288-Б. Злость прошла, и Андрей почувствовал вдруг прилив доверчивой ребячьей нежности к этому рано поседевшему, замкнутому человеку. Ему захотелось взять его за руку, крепко сжать и рассказать все. Все — от начала до конца. Он должен понять.

Они стояли друг против друга и молчали. И оба вздрогнули, услышав в динамике резкий голос капитана:

— Всем в кают-компанию! Всем в кают-компанию!

Капитан встретил их торжественный, затянутый в парадный китель, выбритый и благоухающий какими-то духами.

— Прошу садиться.

Садиться никому не хотелось. Все столпились у стола, перешептываясь, оправляя свитера и куртки, наскоро причесываясь, словно готовились к групповой фотографии. Андрей, невольно смущаясь, встал за спины товарищей он так и не успел снять комбинезон.

Артур поднял руку.

— Товарищи космонавты! Наша работа окончена. Мы выполнили задание Земли, проведя глубокую разведку самых таинственных образований Галактики кристаллических планет. Мы собрали богатый материал. Особо хочу подчеркнуть, что наша экспедиция обошлась без аварий, без ЧП и крупных дисциплинарных нарушений…

— Господи, спаси моряка, — прошептал рядом Кривцов, закатывая глаза. И здесь без устава не обошлось…

Андрей почувствовал на себе чей-то взгляд, поднял глаза. Медведев отвернулся.

— Короче говоря, звездолет-разведчик «Альфа» полностью готов к старту. Старт назначаю на двадцать четыре ноль-ноль бортового времени. Побудка — за час до старта. Вопросы есть?

— Нет! — перекатилось по каюте.

— Тогда — отбой!

Первым вышел Медведев, за ним Кривцов, Апенченко и Свирин. Пропустив капитана, исчез в овале двери Реваз Рондели.

Андрей остался один.

Он подошел к портьере, которая так и осталась незадернутой.

Снова была ночь, вернее, не ночь, а черный день, невидимое солнце стояло в зените, и только у самого горизонта роились крупные сердитые звезды, а снизу неподвижными языками золотого, розового и оранжевого огня били в черный зенит кристаллы лабира.

Но что-то изменилось в этом странном блистающем мире.

Он перестал быть чужим.

И Андрей вдруг понял, что отныне его будет тянуть сюда, к этой планете — как сейчас тянет к Земле. И что вечно ему метаться между двух огней, не находя покоя…

— До свидания, — шепнул он черному солнцу и лабировому сиянию. — До встречи. Я вернусь.

У себя в каюте Андрей, не раздеваясь, упал на постель. Мучительно ломило виски. Он нащупал на столике снотворное и проглотил не запивая.

— Дело сделано, Петр Егорыч, — прошептал он с закрытыми глазами. Теперь уже ничего не изменишь. Колесо закрутилось.

Под прикрытыми веками прыгали зеленые, синие, красные пятна. Постепенно их движение становилось все более плавным, пока не перешло в медленное вращение. Крутилась, крутилась трубочка калейдоскопа, цветные стеклышки складывались в неповторимые узоры, эти узоры наматывались один на другой, как тонкие кружева, узорчатый клубок распухал, пока не превратился в планету — и тогда треснули синие скалы, брызнув во все стороны дрожащими нитями побегов…

Вся планета заросла неистовой, бешеной сиренью, огромные тяжелые соцветья свисали до самой земли, а сирень все росла и росла, и это был уже непроходимый лес, и Андрей продирался сквозь него, по колено утопая в опавших лепестках, задыхаясь от душного запаха сирени — пока впереди не мелькнула матовая белизна… Вот он уже стоит на нижней террасе возле озера, а над ним — сирень, и навстречу вприпрыжку бежит светловолосый мальчуган, похожий на Нину:

— Папа! Папа прилетел!

Международный Совет Космонавтики заседал вторую неделю, и вторую неделю с Землей творилось что-то неладное. Внешне ничего не изменилось: днем и ночью бесчисленные подземные заводы выгружали на поверхность свою продукцию, межконтинентальные реалеты стартовали точно по расписанию, вычислительные центры решали головоломные задачи — словом, ни один винтик сложного хозяйства планеты не сломался, ни одно колесико не остановилось.

Но спортивные состязания отменялись одно за другим — исчезли болельщики. Напуганные необычной тишиной, лесничие заповедников слали тревожные радиограммы — исчезли туристы. Библиотекари в пустых залах читален перешептывались о падении нравов — исчезли читатели.

Дремали в хранилищах ролики приключенческих фильмов, но зато в планетарий невозможно было попасть. Пылились на полках томики писателей-фантастов, но зато черными пробоинами в стенах зияли полки специальной литературы по астрономии и космогонии.