Несколько лет назад М.Гринберг, глава издательства «Гешарим», обратился ко мне за разрешением на издание в переводе на русский язык моей первой книги, «Russia Gathers Her Jews: The Origins of the Jewish Question in Russia, 1772—1825», вышедшей в свет в 1986 г. в издательстве Northern Illinois University Press. Я согласился, но с одним условием. Книга, о которой шла речь; основана на моей докторской диссертации, завершенной в 1976 г. в Университете Иллинойса (в Урбана-Шампейн) под руководством профессора Бенджамина Юроффа. Диссертация основывалась почти исключительно на опубликованных материалах – они, к счастью, имелись в изобилии. Исследование велось в те времена, когда двери советских архивов были крепко заперты перед учеными, изучавшими еврейский вопрос в России, как иностранными, так и советскими.

С тех пор многое изменилось. Двери архивов распахнулись Ученые Восточной Европы получили доступ к документам практически во всех архивах, исчезла цензура, и проблема публикации стала зависеть только от наличия финансовой поддержки. Это привело к настоящему прорыву в области изучения истории евреев и еврейского вопроса как в России, так и на Западе. Историография евреев в России обогатилась не только количественно, но и качественно. В свет одна за другой стали выходить монографии и статьи, содержащие новый подход и новые концепции многовековой истории пребывания евреев на территории бывшей Российской империи. Приняв все это во внимание, я согласился на русский перевод своей книги, при условии существенной ее переработки и дополнения теми документами и материалами, которые мне довелось отыскать в архивах Москвы, Санкт-Петербурга, Киева и Минска в период моих научных командировок в 1989—1998 гг. Настоящее издание и является результатом этого решения.

Необходимо напомнить, насколько бесследно исчезли евреи из советской историографии за период 30-80-х гг. XX в. Ведь даже в качестве объектов советского антисемитизма они выступали не как евреи, а как «сионисты». Отмечу, что историческая наука на Западе тоже внесла свой вклад в «нивелирование» истории евреев в России. Пропаганда времен холодной войны превратила всех евреев в некую монолитную массу – «советское еврейство», единственным желанием которого было «спасение», ожидаемое с Запада. Трактовка статуса евреев как жертв советской тирании распространялась и на историческое прошлое, в результате чего евреи царской России, по сути дела, воспринимались лишь как пассивные страдальцы. Эта концепция очень удачно вписывалась в ту модель историографии русского еврейства, которая была впервые выработана историками на рубеже XIX и XX вв.

Первые историки российского еврейства не были лишь тихими скромными учеными, скрывающимися в архивах и библиотеках. Они, как правило, являлись активными общественными деятелями, для которых наука служила оружием в борьбе за человеческие и политические права евреев. Их новаторские труды основывались на здравой методологии, на архивных разысканиях и на современном им социально-экономическом материале. Кроме того, многие из них привносили в свои научные труды личный опыт.

И. Г.Оршанский, которого по праву считают первым крупным историком русского еврейства, в свое время был прославленным публицистом и ученым. Два труда, на которые опирается его научная репутация, – «Евреи в России» (СПб., 1872) и «Русское законодательство о евреях» (СПб., 1877) – представляют собой собрание статей, первоначально опубликованных им в периодической печати. Выдающиеся историки русского еврейства начала XX в., С.М.Дубнов и Ю.И.Гессен, активно участвовали в борьбе за гражданские права евреев. Даже работа такого ведущего нееврейского историка, как Н.Н.Голицын, подходившего к этой теме в основном с антисемитских позиций, была вызвана его участием в деятельности очередной правительственной комиссии по еврейскому вопросу. Естественно, что ни один из этих ученых не стоял в стороне от политической борьбы своего времени.

Историческим исследованиям редко идет на пользу, когда их привлекают на службу злободневной политике. Зато горячность, которую историки проявляли в полемике по еврейскому вопросу, позволяет выявить их симпатии и антипатии. Классификация их работ затруднена из-за политической ангажированности авторов. Например, с точки зрения такого антиеврейски настроенного историка, как Н.Н.Голицын, появление ограничительного законодательства было вызвано пороками, присущими евреям. Напротив, еврейские историки конца XIX в. совершенно не сомневались в том, что и власть, и народ России ненавидели евреев. Они были современниками погромов 1881—1884 и 1903—1906 гг… а также «законодательных погромов» (по определению С.М.Дубнова), продолжавшихся до 1917 г. Оглядываясь на XIX в., они нимало не сомневались в том, что политические, социальные, экономические условия жизни евреев постоянно ухудшались. Эти историки ставили перед собой задачу установить и выявить те принципы, которые опирались на казавшуюся неистребимой ненависть русских к евреям.

Названные ученые жили в стране, где государственной религией было православие, пронизывавшее всю жизнь общества. Церковь ревниво оберегала свои привилегии и далеко не симпатизировала принципам веротерпимости. Уже в 1911 г. современники стали свидетелями страшного эпизода, процесса о ритуальном убийстве – дела Бейлиса, которое было использовано властями в политических целях. Стоит ли удивляться, что ученые того времени видели ключевые факторы эволюции российской юдофобии в XIX-XX вв. в «традиции русской православной религиозной нетерпимости» и в «старомосковской ксенофобии».

Религиозный принцип доминировал в работах И.Г.Оршанского. Он изображал российское законодательство в отношении евреев продуктом исторической борьбы между религиозными суевериями, страхом перед еврейским прозелитизмом, с одной стороны, и прагматическим желанием использовать экономические ресурсы и энергию еврейства в интересах государства – с другой. В этой неравной борьбе перевес всегда был на стороне религиозной нетерпимости, что отразилось в запретительном характере большинства российских законов о евреях. Конечно, Оршанский осознавал и существование политических интересов более общего порядка, таких как русско-польское соперничество из-за гегемонии в пограничных районах или социально-экономические проблемы, но считал, что главное – это борьба между религиозными и прагматическими факторами.

Самые сильные и убедительные аргументы в пользу религиозной основы русской политики содержатся в трудах С.М.Дубнова, одного из основателей историографии русского еврейства. Благодаря широте познаний Дубнова его взгляды преобладают в исследовательской литературе по еврейскому вопросу. Это можно с еще большей справедливостью отнести к литературе на английском языке. Когда я еще только начинал заниматься историей еврейства в 1970 г., любая библиография по теме открывалась книгой Дубнова «History of the Jews in Russia and Poland», представлявшей собой английский перевод сочинения, законченного этим автором в конце XIX в.

Дубнов подчеркивал издавна существовавшую традицию религиозной антипатии к евреям в России, зародившуюся в Киевской Руси и разросшуюся до чудовищных размеров в Московском государстве. Дубнову было важно доказать, что эта традиция ненависти на религиозной почве дожила и до имперского периода истории России. По его мнению, религиозные предрассудки превалировали и лишь подкреплялись социально-экономическими соображениями при создании и дальнейшей эволюции законодательства в отношении евреев. Всякий поворот политики, который ему казался вредным для евреев, приписывался этой «религиозной традиции». Он считал, что даже добрые намерения просвещенных властителей – Екатерины II и Александра I – могли лишь ослабить эту реальность, но не в силах были полностью ее устранить. Дубнов всегда полагал, что за европейской маской Санкт-Петербурга всегда скрывается истинное «московское» лицо.