Тяжелой заботой была для императрицы и экономическая сторона вопроса. Расширение Российского государства проводилось посредством разорительных для казны войн, за которые надо было платить. Русская казна могла ожидать роста поступлений в результате усовершенствования системы управления новых территорий. Введя здесь четко определенную сословную структуру, можно было бы гораздо эффективнее облагать население налогами и повинностями. При существующем же положении даже Украина, прославленная своими несметными богатствами, стоила государству больше, чем приносила ему доходов[203]. Исходя из интересов государства, планы возможного реформирования жизни евреев в Российской империи всегда тесно соотносились с экономическими расчетами.

Все эти проблемы государственного строительства не могли не привлекать к себе внимания императрицы, столь склонной к реформаторской деятельности. В 1772 г. положение Екатерины на русском престоле все еще было ненадежно – многие смотрели на нее не как на самодержавную властительницу, а как на регентшу при сыне Павле, который в этом году достиг совершеннолетия. Опыт знаменитой Комиссии о сочинении нового Уложения 1767 г. предостерегал от поспешных реформаторских начинаний внутри самой России. Зато новоприобретенные территории, после их первоначального замирения, предоставляли исключительные возможности для экспериментов. Тут, на окраинах империи, императрица могла меньше считаться с оппозицией корпоративных групп, стремящихся обеспечить свои особые права, в том числе с недовольством дворянства или местной верхушки. Весьма существенно, что Екатерина в качестве опытного полигона для своих знаменитых административных реформ 1775 г. выбрала Белоруссию, недавно отнятую у Польши[204]. Белоруссия же была одним из мест расселения евреев, так что они, вместе с другим населением, испытывали на себе опыты по реформированию государственных и социальных структур.

Реформы Екатерины обычно отличались неторопливостью, что особенно заметно проявлялось, когда дело касалось евреев. Еврейское население Белоруссии было немногочисленно и однородно, и мало чем могло привлечь к себе внимание. Это важное обстоятельство комментаторы часто оставляли незамеченным, так как склонны были рассматривать включение еврейских общин в состав империи как драматический поворотный момент. При этом нередко забывали об истинных размерах этих общин. По существующим оценкам, Второй и Третий разделы Польши привели под власть России больше 800 тысяч евреев[205]. Численность же еврейского населения земель, присоединенных по Первому разделу, была гораздо меньше.

Надежных статистических данных о численности населения России до конца XIX в. очень мало, а сведения о евреях всегда носили особенно условный характер. Так, С.М. Дубнов, сославшись на анонимное «свидетельство современника», определил, что численность евреев, приобретенных Россией после Первого раздела, составляла «свыше сорока тысяч семей, около двухсот тысяч душ»[206]. И хотя из слов Дубнова не явствует, имел ли он в виду всю Белоруссию или только ее отошедшие к России территории, другие исследователи были склонны согласиться с этими цифрами[207].

Оценки, говорящие о сотнях тысяч еврейского населения, чрезмерно завышены, особенно если рассматривать их на фоне статистических данных, извлеченных из материалов первой официальной переписи населения, по которым все мужское население русской части Белоруссии достигало 613 тысяч человек[208]. Примерно за десять лет до первого раздела польские переписчики насчитали в Витебской, Полоцкой и Мстиславской провинциях всего лишь 21 263 еврея старше одного года от роду. Даже учитывая справедливое мнение Рафаэля Малера о том, что эти данные нужно увеличить на двадцать процентов, все равно вряд ли в 1764 г. на территориях, составивших белорусские губернии России, численность евреев могла превышать 50 тысяч человек[209].

Это утверждение подкрепляют статистические данные, собранные здесь первыми российскими администраторами. Перепись населения Витебской губернии, проведенная в 1772 г. в целях налогообложения (а потому, надо полагать, показавшая куда более низкий результат, чем было в действительности), дала сведения всего о 14 155 евреях обоего пола. Это составляло лишь 2,76 процента от общей численности населения провинции[210]. Лишь в нескольких небольших городах численно преобладали евреи, а в большинстве своем они жили в сельской местности, в местечках, принадлежащих польским магнатам. В 1773 г. могилевский губернатор определил, что в его губернии численность евреев мужского пола достигает 15 935, а женщин-евреек – 16 689. В июне 1773 г. в результате обследования для установления норм подушного налогообложения на новых территориях насчитали 25 579 евреев и 26 633 еврейки[211]. Таким образом, независимо от того, сколько на самом деле насчитывалось евреев в этом регионе, вся статистика, которой располагало русское правительство, говорила о том, что еврейское население здесь совсем невелико. Данные русских властей явно уступают результатам австрийской переписи 1774 г., когда на подвластных Австрии польских землях насчитали 224 981 еврея, как и вышеприведенной оценке Малера, согласно которой после 1795 г. в русском подданстве оказалось 800 тысяч евреев[212].

Незначительность еврейского населения, проживавшего на русских территориях в период между 1772 и 1793 г., позволяла правительству не слишком спешить с выработкой линии поведения в отношении его. Сравнительное безразличие политиков в этот период связано и с тем обстоятельством, что еврейские общины Белоруссии (в отличие от общин, которые прибавились после 1793 и 1795 гг.), были однородны в религиозном отношении, а потому не привлекали к себе внимания бурными столкновениями хасидов с «миснагдим». Определенную роль играло и рассеянное, а не компактное, проживание евреев на территории Белоруссии. По всем этим причинам евреи были малозаметны, и если временами коренное население проявляло к ним враждебность, то это не вызывало особенного беспокойства властей. Кроме того, правительству нетрудно было идти навстречу желаниям численно превосходящего евреев христианского населения городов в вопросах экономической политики. Самое большее, что могло извлечь русское правительство из такой демографической ситуации – это использовать белорусское еврейство в качестве подопытной группы, на которой можно было испытывать политику в отношении евреев, не опасаясь с их стороны противодействия и не ожидая возникновения сколько-нибудь масштабного кризиса.

Экономическая деятельность белорусского еврейства отличалась большим разнообразием, но особенно много евреев было сосредоточено в арендаторстве – по оценке М. Вишницера, этим занималось больше трети польских евреев – ив мелком ремесленном производстве и торговле[213]. Евреи-ремесленники занимались преимущественно портняжным делом, приготовлением пищи и напитков, но кроме того, они чинили обувь, столярничали, слесарничали, делали мыло и свечи, работали цирюльниками и брадобреями, изготовляли щетки и гребни. Трудно в точности определить все профессии евреев, так как они нередко совмещались. Ремесленники могли торговать собственными изделиями и продукцией чужого производства, торговцы в свободное время подрабатывали различным ремонтом, а лавочники физическим трудом. Еврею-корчмарю часто приходилось искать дополнительные занятия, чтобы свести концы с концами. Существовал также довольно обширный слой попрошаек и бродяг, которые жили за счет общинных благотворительных организаций. На другом полюсе общества находилась элита – зажиточные торговцы и предприниматели, выделявшиеся богатством. Были также члены профессиональных групп – врачи, учителя, религиозные деятели, занимавшие разные ступени социальной лестницы в общине[214]. Это социальное разнообразие, хотя оно нередко и фиксировалось в докладах чиновников-христиан, изучавших положение евреев, в значительной мере игнорировалось законодателями екатерининской России. Из всех возможных сословных вариаций они неизменно видели в евреях либо купцов, либо мещан, несмотря на то, что, как будет показано ниже, значительная часть евреев никак не отвечала критериям занятий и проживания, предъявляемым к членам этих сословий.