Эти нападки наносили ущерб престижу евреев в глазах коренного населения. Д.Тейманас отмечает, что до начала XVII столетия в юридических документах в отношении евреев применялись стандартные обороты, несшие позитивное содержание: providus, honestus, generosus (предусмотрительный, честный, щедрый) – словом те, что обыкновенно относились именно к членам городского торгового сословия. К этому же раннему периоду восходит народная легенда об Абраме-Прохувнике [Пороховщике?] – мудром еврее, которого выбрали польским королем, но на другой день он благоразумно уступил престол претенденту-христианину. Однако к середине XVII в. в сводах законов и других юридических документах евреи уже упоминаются почти неизменно в уничижительном тоне: infidus, perfidus, incredulus (неверный, вероломный, недостойный доверия)[32]. Кроме того, Польша стала сценой ряда обвинений в ритуальном убийстве. Даже перед лицом папского запрета на подобные процессы духовенство продолжало их раздувать и выдумывать с «благими» целями обвинения против евреев, которые приводили к пыткам и казням обвиненных. Если в предыдущие века евреям жилось в Польше сравнительно безопасно, то на протяжении XVI-XVII вв. случаи преследования и насилия происходили в среднем дважды в год[33]. Подобная метаморфоза в подходе к евреям в Польше сопоставима с отношением к туркам – к ним поляки также относились с известной терпимостью до начала польско-турецких войн[34].

Однако не менее существенными, чем религиозная ненависть церкви, были трения, возникавшие из-за экономического соперничества евреев, сосредоточенных в торговых сословиях, с их конкурентами-христианами. (Следует отметить, что основная масса упомянутых выше нападок на евреев исходила от ученого духовенства и горожан.) Разумеется, ничего нового в этом соперничестве не было: экономическое соревнование между евреями и неевреями, в котором первых часто поддерживали воеводы – это неиссякаемая тема в истории развития польского города. Причем подобная борьба происходила не только между христианами и евреями: пришлые армяне и шотландцы также выдвигали претензии на законные городские права наравне с местными жителями[35]. И все же борьба с евреями приобрела особенную остроту за сто лет до разделов Польши. Экономические функции евреев в предыдущие века были скорее «дополнительными», то есть теми, которых не могло нести коренное население. С ростом городов и развитием национальной экономики некоторые из этих дополнительных функций изменили свой характер и стали сферой конкуренции[36]. Польское население теперь стремилось возродить старинные ограничения для евреев или учредить новые.

Самой желанной привилегией, которую мог получить город, являлся полный запрет на торговлю и проживание в нем евреев (правило «de non tolerandis Judaeis»). Варшава, например, получила такую привилегию от Сигизмунда I в 1525 г.[37]Но и те города, которые располагали подобными прерогативами, должны были остерегаться посягательств на них, особенно в форме сговора между евреями и богатыми магнатами, которые сдавали им в аренду дома в городах. Те евреи, которым не удавалось поселиться в городе, часто договаривались с местной шляхтой – мелким дворянством, позволявшим им обосноваться на землях, на которые не распространялись ограничительные городские законы[38].

На самом деле пример Варшавы не столь типичен, так как евреи успешно добивались прав проживания в большинстве других городских центров. Обыкновенно требовалось, чтобы евреи получили разрешение жить в определенном квартале. В таких разрешениях тщательно оговаривались все детали жизни евреев в данном месте. В них предусматривалось сооружение синагог и ритуальных бассейнов («миква»), перечислялись разрешенные евреям профессии, их обязанности перед короной и перед городом. В некоторых городах, таких как Львов и Краков, евреям отводились специальные улицы. И это была не дискриминационная мера, а настоящая привилегия. У еврейского квартала имелись свои особые прерогативы внутри города, и иногда приходилось принимать меры, чтобы удержать христиан за его пределами. Лишь позднее эти районы превратились в гетто – места дискриминации и бесправия, причем повсюду этот процесс шел очень медленно[39].

Евреи добивались заметных успехов в конкуренции с христианскими купцами и ремесленниками. Например, в тех городах, где ремесленное производство контролировали цехи, евреи часто основывали свои собственные конкурирующие цехи, как было в Кракове, где в 1613 г. возник цех еврейских меховщиков, а в 1639 г. – цех цирюльников. Но успешнее всего шли дела у евреев вне цехов и гильдий. Сами по себе гильдии, и христианские, и еврейские, никогда не были в Польше так сильны, как в Западной Европе, особенно потому, что влиятельные представители христианского общества, в частности крупные землевладельцы, выступали здесь противниками ограничительного начала цеховой системы. В принадлежащих им городках нередко вообще не существовало гильдий, а в коронных городах и дворянство, и духовенство пользовались полной свободой от цехового контроля[40].

В конечном счете в Польше существование гильдий было проявлением экономической отсталости, а евреи, состоявшие в гильдиях, всегда были немногочисленны. Бурные успехи еврейской коммерции в городах можно скорее искать в ремесленном производстве вне цехов или в посреднической деятельности. Задетые успехами евреев, их современники-неевреи прибегали к всяческим обвинениям, чтобы объяснить их явное превосходство в этих областях. Так, в этих обвинениях обязательно упоминается, что евреи нечестны, коварны, бессовестны и безнравственны, а значит, ни одному честному христианину нечего и надеяться одолеть их в экономическом соперничестве. Подобные утверждения современников не столько свидетельствовали о том, что евреям была свойственна бесчестная коммерция, сколько в миниатюре изображали приемы зарождающегося капитализма. Евреи продавали дешевле, чем их конкуренты, торговали вразнос на улицах, открыто и назойливо нахваливая товар, изо всех сил старались залучить покупателей в свои лавки, торговали оптом, монополизировали рынок, скупая товар[41]. Их польские конкуренты воспринимали эту тактику как козни против христиан с намерением их разорить. Предприниматели-неевреи не в силах понять, как это еврей может дешево продавать и при этом все-таки держаться на рынке, искали ответа в религиозной нетерпимости евреев, будто бы такой сильной, что ради нее они способны пойти на экономическое самоубийство, лишь бы навредить христианам. Гораздо позднее, уже в 1788 г., один разгневанный купец так подытожил эти обиды:

«Неудивительно, что евреи разоряют торговое сословие; правда, они при этом и сами разоряются, ведь нельзя отрицать, что евреи бедны несмотря на свой товарооборот. Объясняется же это тем, что еврей, в злостном стремлении разорить торговое сословие, разоряет и сам себя, так как отдает товар почти задаром, навлекая на себя гнев конкурентов; но покупатель поддерживает евреев, а кредиторы их защищают»[42].

Существовали также и другие факторы. Временами государственные ограничения на еврейскую торговлю вынуждали евреев продавать дешевле, чем их конкуренты-неевреи. Внутри самой еврейской общины практиковалась система фиксации цен и монополии на продажу того или иного товара, что сдерживало внутреннее соперничество между возможными конкурентами-евреями в деловых контактах с христианами[43]. В итоге прогрессивная технология сбыта и хороший товар, как, например, в отраслях, производивших одежду, где польские евреи наладили выпуск качественной продукции методами массового производства, приводили к взаимному ожесточению между христианином и евреем, торговавшими на рыночной площади[44].