А вот обратимся к географии, вернее, к исторической этнографии — это наука географическая.

Франция (в X в. — Ред.) была населена не одним народом, как сейчас, — французами, а целым рядом народов. (Л. Н. Гумилев показывает на карте исторические районы Франции. — Прим. Ред.) Полуостров Арморику заселили кельты — бритты, и с тех пор она называется Британией. К югу от Луары до Гаронны жил народ аквитаны, который, потеряв свой язык и культуру, сохранил память, что они — аквитаны и поэтому очень не любили своих соседей, живших по другую сторону Луары — на Сене и Марне, там поселились франки, которые перемешались с местным галло-римским населением.

К югу от Гаронны, между Гаронной и Пиренеями жили баски, оболтавшиеся во французском языке в гасконцев. Римское население, состоящее из римских колонистов, ассимилировавшихся там, населяло южный берег Франции около Средиземного моря, они так и называли всю свою страну — «провинция», Прованс, а себя — провансальцами. Смесь там была невероятная, потому что там и арабы примешались, и остготы примешались, бургундов там много осело. В общем, кого там только не было. Вот. Они там и спаялись в единое целое.

Лион, такой, кажется, французский город, если не знать, что до XIV–XV вв. он считался немецким городом, потому что он принадлежал королевству Бургундии. А Бургундское королевство входило в Германскую империю на правах автономного герцогства. В Эльзасе (тоже как будто — французская провинция) жило население, состоящее из германского племени алеманов. И, кроме того, норманны заселили тот северный полуостров, который вдается в Ла-Манш, и с тех пор он называется Нормандия.[230]

И ведь, вы знаете, каждый из этих этносов, которые я перечислил (я еще довольно грубое дал перечисление, обобщающее), он хотел жить самостоятельно, сам за себя. Откуда силы взялись? Ведь еще двести лет до этого они позволяли себя грабить и истреблять как угодно, то тут оказалось, что они все могут себя защитить великолепным образом. Эти бретонские кельты, убежавшие от англосаксов в сторону Эльбы из Англии, они оказались победителями не слабыми. Правда, норманны потрепали их очень сильно и, в общем, подчинили себе. Но, в общем, кельты … самостоятельность сохранили. Бургунды хранили самостоятельность до XVI в., гасконцы также и даже больше. И так далее.

И все начали воевать не за единую целостность — королевство Францию, которая как юридическая норма существовала, но они воевали каждый сам за себя. Казалось бы, при такой раздробленности они должны были быть совершенно бессильными. А оказалось, ничего похожего! Тут-то они силы и нашли. Тут-то у них появилось огромное количество людей, которых мы (по определению нашему) назвали бы пассиона риями, которые начали искать себе применение. Они превратились в своего рода свободные атомы, которые, не находя применения в своей стране (излишние пассионарии), начинали искать службы, — то у французского короля, то у тулузского графа,[231] то ехали в Испанию. И наконец, поперли, слава Богу, — их сплавили в крестовые походы, чем открылась эпоха колониальных захватов Европы.

И всё это вместе, устойчивость этих маленьких государств, которые отбили викингов, которые удержали свою самостоятельность, свои обычаи, свои нравы, которые вырабатывали каждый культуру по своему образцу, — то, что называется провинциальной культурой (тогда-то были не провинциальные, тогда были просто местные обычаи), — это было за счет того, что они установили иерархическую систему соподчинения. И править такой системой крайне трудно.

Лишь когда большое количество пассионариев — свободных атомов, мешавших всем, не дававших возможности ничего организовывать, но вместе с этим защищавших страну от всех возможных нападений и перенесших войну за море в Палестину, когда они исчезли, то оказалось возможным строить государство. И тогда наступает следующая фаза этногенеза, фаза называемая акматической… (Л. Н. Гумилев идет к карте, и голоса его на пленке не слышно. — Прим. ред.)

Мы говорили сегодня о подъёме. И я думаю, что акматическую фазу мы отложим на потом, а сейчас займемся еще одним вариантом пассионарного подъёма и сложения этногенеза, который мы до сих пор не затрагивали. А именно всё то, что связано с Византией.

Почему это нам должно быть особо интересно? Потому что — и в случае с арабами, и в случае с франками, то есть западноевропейцами (слово франки было тогда собирательным, всех западноевропейцев франками называли) — они прошли подъём от начала, от совершенно раздробленного, расхлюстанного, почти гомеостатического состояния этносов, которые существовали по инерции, как реликты, и поэтому на пустом месте легко было строить.

Гораздо труднее было с тем восточнохристианским этносом, который создался в условиях огромного подъёма и могучей социальной системы, именовавшейся Римской империей. И, тем не менее, он, понимаете ли, пробился через эту каменную стену. Вот как, примерно, у нас былинки пробивают асфальтовые дороги и вырастают, если их только не давят, опять-таки ногами и любой другой живой силой.

Дело в том, что Римская империя в I в., захватившая все Средиземноморье и наладившая там исключительно хорошую, конструктивную систему администрации, экономики и хозяйства, она была довольно терпима к некоторым явлениям, в один определенный период. И вот, на востоке Империи, в восточной ее части (субпассионарной до того, захваченной почти без труда, почти без боев), произошел пассионарный толчок, аналогичный тем, о которых мы говорили, отметили у арабов в VII в. и у западноевропейцев в начале IX в., но произошел он на совершенно иной основе.

Население Сирии, Палестины, Малой Азии было крайне разноплеменным, — и вдруг!.. Я подчеркиваю это — вдруг, потому что в первых двух отмеченных нами случаях, тоже было вдруг. Там появились какие-то учения, которые заставляли людей сплачиваться в точно такие же консорции, как мы уже описали. Правда, принцип этого сплочения был несколько другой. Но консорции имели ту же самую силу и то же самое значение.

Если арабы сплачивались по принципу конфессиональному, по принципу исповедания единой веры, то здесь люди сплачивались по принципу исповедания своей веры или веры своих близких друзей.

В это время в Палестине появилось большое количество пророков, которые говорили от лица того или иного Бога, а иногда и от своего собственного. Ну, Христа все знают, но был тогда и Аполлоний Тианский,[232] и был Гермес Триждывеличайший (Гермес Трисмегист),[233] якобы это был человек, живший в Египте. Был Филон Александрийский[234] — еврей, который изучил греческую философию и создал свою систему на базе, так сказать, вариантов греческого монизма. Создался Талмуд,[235] в котором участвовали два крупных еврейских раввина — Шамай и Гамалиил,[236] то есть произошла реформа древней израильской религии.

И религия стала тем выходом, в который устремилась пас сионарность, как жидкость, которая находится в каком-то сосуде, выливается из него там, где образуется дырка. А дырка образовалась именно в вопросе религии, — не потому что люди были в то время религиозны, а потому что в условиях административного гнета Римской империи это считалось — можно.