Их выгнали, в свою очередь, немцы. Немцев выгнали французы — Карл Анжуйский, разбивший Манфреда и Конрадина, захватил эту же территорию. И французы долго там держались, пока их не вышибли оттуда испанцы в 1282 г., это так называемые «сицилийские вечерни». Потому что один француз полез под юбку сицилианской женщине. Она завизжала. Француза сицилианцы убили, — они ревнивые были. И после этого с визгом закричали: «Бей французов!» — и убили всех французов, какие были. Потом дико перепугались (что им за это будет?!) и пригласили арагонского короля, который явился с флотом и отстоял Сицилию от этих французов. Арагонцы — тоже сила.

То есть в Италии оказался мощный импортный пассионарный генофонд. Все эти государства безумно здорово во время акматической фазы боролись друг с другом.

Боролись Англия с Францией, причем Англия, как я уже говорил на одной из предыдущих лекций, держалась, как могла, — ее поддерживали гасконские бароны. Потому что столицей Английского королевства фактической был не Лондон, а — Бордо. Там король Эдуард I — основатель могущества Англии — пребывал, и там он любил находиться. Самое слово «бордо» — это множественное от известного французского слова, — оно его очень устраивало. А в Лондоне, например, — в скучном, буржуазном Лондоне, — существовал закон, что дворянин не может переночевать в лондонских стенах. А так как король — дворянин, то он должен был, решив все дела, — там, в Тауэре или во дворце, — вечером выезжать в загородный дворец, который для этой цели был построен, и там ночевать. Он не мог переночевать даже в собственной столице! Поэтому он предпочитал французскую жизнь — более веселую, более богатую и более пьяную. И поэтому, сопротивляясь городу Парижу, Южная Франция поддерживала англичан.

В Германии таких различий, как в Англии и Франции, не было. Но немцы тоже любили убивать друг друга и делали это со страшной силой. Причем установить систему здесь было очень трудно. Как Англия с Францией были одной системой, так Германия составляла единую систему со средней и верхней Италией. И население там делилось не на итальянцев и немцев, а на — гвельфов и гибеллинов, на сторонников папы и герцогской династии — Вёльфов (герцоги из Саксонии и Баварии) и на сторонников императора, который происходил из Швабии, вот здесь его домен (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. Ред.) — вдоль Рейна.

Причем силы у них были примерно одинаковы. И никто из них не мог достичь никакого перевеса. Потому что бывало так, что папы ставят своего воспитанника в императоры и думают, что вот он будет лучше. Это был Фридрих II Гогенштауфен. Как только он стал императором, он начал бороться с папой. И когда папа какой-то очередной умер, он поставил своего любимца, своего наперсника, своего друга — генуэзца Синебаль де Фрески — папой Иннокентием IV. Тот, став папой, немедленно начал бороться против своего бывшего друга и благодетеля.

Война была — и очень кровавая, но соперничество было не антагонистическое. Эта постоянная война светской власти, опиравшейся на наемные войска и на юристов, на университеты, против духовной власти, опиравшейся на городские коммуны и крестьян; она была, в общем, той формой, в которой осуществлялось единство системы.

И так продолжалось до XV в. в Германии, до XVI в. во всей Европе, когда пассионарное напряжение, вследствие всех этих средневековых безобразий, резко снизилось.

А что значит — снижение пассионарного напряжения?

Понимаете, если вы все здесь находящиеся — равные пассионарии, вы не можете организоваться, потому что даже если у какой-то части вас, у десятка, есть общая доминанта, есть общая цель, то каждый будет говорить: «Он плохо руководит, давай — буду я!» И вы будете мешать друг другу — со страшной силой. А если еще и доминанты разные, — тогда совсем неразволочная[427] будет. И всё это может кончиться только тем, что люди поубивают друг друга.

А вот другое дело, когда пассионарность снижается. Когда есть пассионарии слабые, которые ради своего идеала, который они полюбили, который они восприняли, в который они уверовали, — они согласны на подчинение. И вот из таких можно создать огромную силу.

И это началось — сначала в 1415 г. на самой окраине Христианского мира — в Чехии. Почему в Чехии?

Чехия была, в общем, в стороне и никакого активного участия в войне гвельфов и гибеллинов не принимала. Больше они поддерживали пап, но и с императорами не ссорились. В общем, старались быть подальше от всех этих немецких свар и склок, потому что все-таки чехи — славяне и немецкие дела им были не так близки, как самим немцам. Поляки были от этого еще дальше и вообще довольно вяло смотрели, как там немцы режут друг друга. И поэтому у них сохранилась пассионарность еще довольно старая, она не была растрачена, хотя она была в низких формах. Ну, также как у турок — потомков сельджуков, по сравнению с турками-османами, как я рассказывал вам на предыдущей лекции.

И пока сильна была пассионарность в эпоху Гогенштауфенов в Германии, конечно, чехи помалкивали. Тихо-тихо вели какие-то мелкие войны с соседями, с австрийцами, и то неудачно: Рудольф Габсбургский разбил этого Пшемысла II — чешского короля, разгромил всю его конницу. Это для чехов большого значения не имело, поскольку и их король был тоже самый настоящий западник — по образованию, воспитанию, культуре был немец, хотя и носил славянское имя. После этого чехи выбрали себе королем люксембургского герцога Карла. Даже сложно сказать, кто он был — то ли немец, то ли француз. Он, я думаю, и сам не знал, — он не занимался этим вопросом, потому что это была страшно маргинальная область, граница между французами и немцами, и человек мог выбирать, — кем он хотел быть. А тут — ему предложили престол в Чехии. Он согласился и стал больше всего заботиться о своих чешских подданных и закатил им университет, роскошный! — один из самых лучших в Европе. Отсюда-то всё и пошло!

Дело в том, что в средневековых университетах жизнь студентов и профессоров (они жили одной группой, одной корпорацией,) — она шла по линии внутренней самоорганизации, а организовывались — по нациям. Нации устанавливались твердо, голосование в ученом совете шло тоже по нациям, студенты тоже, вообще, носили значки и какие-то кокарды тоже — по нациям; выпивали тоже — по нациям; дрались тоже — по нациям. Например, в Сорбонне было четыре нации: французы, провансальцы, немцы и, кажется, испанцы, — англичан не пускали. А в Праге было четыре нации: баварцы, саксонцы, поляки и чехи. То есть две — совершенно немецкие — верхненемецкая и нижненемецкая. Под поляками понимались — немцы Ливонского ордена, а отнюдь не поляки, потому что польская шляхта в это время, в XV в., больше травила зайцев и пила эту самую — старку и пшемошлянку и в университете обучаться не очень-то стремилась. То есть три нации были немецкие, а одна чешская, и она всегда бывала в меньшинстве.

Но Карл очень беспокоился о своих чехах, и он создал им условия, чтобы они могли, так сказать, в своем собственном университете чувствовать себя спокойно. И когда он умер и его сменил пьяница Венцеслав, то эта политика продолжалась, и ректором оказался профессор богословия чех — Ян Гус, который стал хорошо преподавать на чешском языке, переводил латинские тексты на чешский язык. И вообще говорил: «Мы же чехи, мы в своей стране, при чем тут немцы?»

А половина населения Праги были немцы. В Кутенберге (Кутна Гора сейчас это называется, близко от Праги) были рудокопы — немцы, в больших городах Богемского королевства сидели — немцы. Чехи — мелкое дворянство и крестьяне, а крупное дворянство делилось на чешское онемеченное и просто немецкое. И вот с университета пошло. Началась неразволочная между чехами и немцами. А Гус, кроме того, как человек очень набожный и искренний, он решил, что безобразия, которые делаются в церкви в это время, при полном разложении нравов, — надо исправлять.