Комнату наполнял сизый сигаретный дым, в пепельнице возвышалась гора окурков, портрет президента криво болтался на одном гвозде. Слава в очередной раз разлил коньяк по рюмкам, в бутылке по-прежнему оставалась четверть. Полковник, давно снявший китель и повесивший его на спинку кресла, вытер пот с багряного лица и заплетающимся языком спросил:

– Ядрена вошь, ну как, как ты это делаешь? Научи меня, а?

Валерий Николаевич, который до этого сидел с видом задумчивым и серьезным, посматривая на Славу оценивающим взглядом будто отбирал кандидата на важную должность, он поднялся и сказал:

– Ну, вот что, Егор Андреич. Ты этому кадру пиши административку с минимальным штрафом, а я его к себе возьму. Ущерб он сам отработает.

Полицейский, который раскачивался на стуле, потянулся за рюмкой, отпустил край стола и с грохотом рухнул назад вместе со стулом.

– Я бы и сам такого взял, – хохотнул полковник. – Да боюсь, весь личный состав растеряю.

– А вот об этом, – Валерий Николаевич показал на кувшин, – лучше никому не рассказывай. Все равно не поверят.

Полковник встал, пошатываясь, подошел к Славе и похлопал его по плечу.

– Ну ты, Добролюбов, в гости захаживай, что ли. А то давай с нами, на посошок?

Слава вздохнул и взял протянутую рюмку. Коньяк на вкус оказался противный.

На парковке возле отделения стоял большой черный внедорожник. Когда Валерий Николаевич вместе со Славой спустились с крыльца, из машины выскочил водитель и услужливо распахнул перед ними дверцу.

– Садись, Добролюбов, – сказал Валерий Николаевич. – Поговорим.

Слава чуть помедлил, но в машину все-таки сел. В кожаном салоне приятно пахло какой-то парфюмерией, играла негромкая музыка. Водитель остался ждать снаружи, затянулся сигаретой. Хозяин устроился рядом.

– Ну, вот что, Добролюбов. Со стройки тебя уволили, а ты мне должен – за стекло, за решетку и за потраченное время.

– За решетку спросите с тех, кто ее устанавливал, – сказал Слава. – И скажите спасибо, что она сама никому на голову не упала, – на соплях держалась.

– Сам решу, с кого спросить, – спокойно ответил Валерий Николаевич. – Я тебе работу предлагаю, в «трех шестерках». Как раз по твоим способностям.

– В каких еще шестерках? – не понял Слава.

– «Трех шестерок» не знаешь? Уволю своих рекламщиков, – сказал он без тени шутки. – Втирают мне, дескать, Лас-Вегас нашего города, все его знают.

Он протянул Славе визитку. Крупные серебристые буквы на черном фоне сообщали: «666. Ночной клуб. Казино. Ресторан». Слава вспомнил огромное здание на окраине: разноцветные огни, искусственные пальмы, искрящиеся вывески. Если выезжать из города по Северному тракту, невозможно проехать мимо и не заметить.

– Работать будешь в баре, – продолжал Валерий Николаевич. – Помощником бармена. Наливать будешь, куда и сколько он скажет, остальное тебя не касается.

Он говорил так, словно вопрос был уже решен, и никакого отказа не подразумевалось.

– Завтра приходи к шести, – Валерий Николаевич протянул ему визитку. – Попросишь охрану, чтобы провели тебя лично ко мне. Форму мы тебе найдем… Ботинки приличные есть? Черные, классические. Если нет, то купи. И побрейся.

Слава машинально провел левой рукой по щетине.

– В моем заведении персонал гостям должен доставлять только удовольствие – внешним видом в том числе.

– Благодарю, конечно, за предложение, но не по мне это. Пусть вашим гостям кто-нибудь другой удовольствие доставляет. А за стекло я заплачу.

– Учти, проценты накапают, – холодно ответил Валерий Николаевич. – И паспорт твой останется у меня, пока долг не вернешь.

– Верну, – пообещал Слава и пожал протянутую руку.

Рукопожатие произвело странный эффект – по руке у Славы будто пробежал электрический ток, а Виктор Николаевич усмехнулся и сказал:

– Все равно ты ко мне придешь, Добролюбов. Лучше не тяни.

Слава молча вышел – с трудом удержался, чтобы не хлопнуть дверцей. Джип почти бесшумно тронулся и уехал. Слава пошел пешком.

Когда он добрался до дома, часы показывали половину двенадцатого. Слава поднялся на свой этаж и осторожно, будто шпион, приложил ухо к двери. Тишина. Гуля или все еще в больнице с Диной или уже спит. Он поднес руку к дверному звонку, но потом передумал и толкнул обшарпанную соседскую дверь. Как обычно, незаперто. В полумраке прихожей споткнулся обо что-то мягкое, чуть не упал, выругался.

– Входи, ночной гость, кто бы ты ни был, – раздался голос Лошарика.

Слава выпутался из кучи шмотья, сваленного на полу, и прошел в комнату. Панк восседал на кровати в красном шелковом костюме – из тех, в каких китайцы демонстрируют свои боевые искусства. Из коротких брюк торчали волосатые ноги в кедах.

– А, сосед. Здорово! Заходи. Я тут чайные церемонии развожу, хочешь поучаствовать?

На кровати перед Лошариком стоял деревянный поднос с крохотными чашечками и прозрачным заварочным чайником. При виде янтарной жидкости в чайнике Слава понял, что в горле у него пересохло, а под ложечкой сосет – он не ел со вчерашнего вечера.

– Какие уж там церемонии, давай просто чаю.

– Ты сумку-то свою нашел?

– Я сегодня у тебя переночую.

Вообще-то Слава собирался вежливо попросить об этом Лошарика, но вышло почему-то так, что он заявил о своем намерении безапелляционно, словно соседская квартира была его личной собственностью. Панк, впрочем, отреагировал вполне миролюбиво и даже, похоже, обрадовался.

– С женой, что ли, поругался? Да живи, сколько хочешь, потусуемся. Двери панка всегда настежь распахнуты перед жертвами семейной жизни!

– Не твое дело, – буркнул Слава, глотнул из чашечки и поперхнулся. – Это что за чай у тебя такой?

– Портвешок, – ухмыльнулся панк. – Чего эти китайцы, дураки, с чаем церемонятся – какая человеку от чая польза? В кабинет задумчивости только бегать и никакого удовольствия.

В животе у Славы немилосердно урчало.

– Закусить-то есть чем?

– Что найдешь – все твое, – ответил Лошарик и набулькал из чайника еще порцию портвейна.

Слава сунулся в новенький, блестящий холодильник. Внутри обнаружились пять банок красной икры, какая-то черная тряпочка, разрисованная черепушками и костями, часы, нож и рюмка, а в дверце – початая бутылка портвейна. В надежде найти еще что-нибудь съедобное он потянул за тряпочку и тут же брезгливо сунул ее обратно.

– Парень, на фига ты засунул трусы в холодильник? Боишься, что испортятся?

– По утрам, надев часы… В моем холодильнике лежит все, что может понадобиться человеку с утра. Ну, или с вечера, смотря, когда он полезет в холодильник. Пойми, чувак, жизнь так устроена: в ней всегда есть все, что тебе нужно. Просто ей – жизни – нужно иногда об этом напоминать. Это я ей даю такой тонкий намек.

Если бы так! Слава с неожиданной злостью воткнул нож в банку с икрой. Нашел на подоконнике подсохший кусок хлеба и сделал бутерброд. Икринки лопались на языке, оставляя во рту вкус домашнего новогоднего застолья. Горячего бы чего-нибудь… лапши куриной или тарелку макарон, на худой конец. Слава заметил на плите сковородку, снял крышку – макароны! С грибами, с луком, еще теплые. С тарелками церемониться не стал, умял добрую половину прямо со сковородки, закусывая икрой.

Лошарик в задумчивости переставлял по подносу чашечки с портвейном, время от времени опрокидывая в себя одну из них. Вид у него был такой, будто он разыгрывает сложнейшую шахматную партию. Слава сходил в ванную, нашел тюбик зубной пасты, почистил пальцем зубы. Вернулся в комнату и улегся с краю огромной кровати. Ночь перекантоваться – ему не привыкать, а утром война план покажет, утро вечера мудренее.

Когда он закрыл глаза, голова у него закружилась, и точка опоры вдруг исчезла, будто кто-то огромный подхватил его на руки и перенес его в другое место, да так стремительно, что тело потеряло всякую ориентацию в пространстве. Слава судорожно схватился за простыню, и тут услышал знакомый голос: