Остывший пляж и небо над водою.

А, знаешь, в этом городе

Все мои сны сбываются,

Я так давно хотела быть с тобою.

Благодарю тебя за то,

Что ты сегодня со мною рядом,

Благодарю за то, что ты со мной.

И если где-то рядом ты,

Мне больше ничего не надо

Не уходи, возьми меня с собой…

========== Глава 3. Черный ==========

Зима наступает в Чикаго внезапно, словно кто-то рассыпал над городом куль с мукой.

На пляже на удивление безветренно, снег искрится, словно драгоценные камни, отражая полуденное солнце. Эрик с усмешкой наблюдает, как Молли скачет у самой воды, пытаясь выйти на лед, что сковал кромку зеркальной глади ажурной окантовкой.

Чёрный балабон на шапке смешно подскакивает в такт ее движениям, медная коса змеей вьётся на свитере; куртка валяется на сиденье байка, куда Мол её кинула, мотивируя это тем, что ей жарко.

Парень снова усмехается — огненная девочка.

Её рюкзак валяется рядом с колесом, Эрик, вздыхая, поднимает его со снега, вешая на ручку мотоцикла, из кармана вываливается несколько цветных карандашей. Он собирает их с земли и собирается спрятать обратно, но взгляд цепляется за краешек альбома — видимо сегодня у них было рисование.

Он косится на Молли, она поглощена своими «исследованиями», не замечая никого вокруг, и Эрик решается.

Когда они едут обратно, снова начинается снегопад, крупные снежинки красиво кружатся, опускаясь на землю, украшая деревья на обочине пушистыми нарядами.

Визг тормозов раздается внезапно, а следующий за ним удар дезориентирует.

Снег недружелюбно окутывает холодом, словно саваном, слишком быстро пачкаясь алым, забиваясь в глаза и рот, не давая возможности вздохнуть, словно грудь проткнули сотни ледяных игл.

Реальность меркнет невероятно быстро и беспощадно, темнота обнимает своими щупальцами, утягивая на глубину — не вырваться, не закричать.

***

Эрик выныривает из черноты, с трудом разлепляя свинцовые веки. Свет тусклых ламп режет глаза, но парень успевает заметить переплетение черных труб на темно сером потолке.

Лазарет Бесстрашия.

Во рту сухо, язык прикипел к небу, нос не дышит и воздух проносится во рту как наждак, царапая горло. Он пытается пошевелиться, но тело не слушается, отзываясь дикой болью, он, словно открытый нерв, к которому подвели оголенный провод, и кто-то постоянно включает рубильник.

Хочется заорать, но Эрик стискивает зубы, со свистом втягивая густой, тяжелый, пропахший медикаментами, кровью и мочой воздух.

Над ним появляется широкое, неестественно серое лицо Макса.

— Живучий сукин сын! — темнокожий мужчина облегченно вздыхает. — Вас сбил грузовик отреченных. Водителя занесло на дороге, он не справился с управлением. У тебя серьезное сотрясение, раздроблено пару ребер, сломана ключица и пропорота нога, в миллиметрах от бедренной артерии.

— Мол… — это единственное, что Эрик может выдохнуть.

Он пытается повернуться нечеловеческими усилиями, превозмогая боль, чтобы отыскать её взглядом, лежащей рядом, где-то на соседней кушетке.

Макс испуганно давит на плечи, но не может справиться.

— Зак! Помоги! — вдвоем с доктором они удерживают его на кровати. — Эрик! Послушай меня!.. Она погибла!.. Погибла!.. Мне жаль!..

Парень пытается вырваться, словно страшные слова дают ему дьявольскую силу, лишая боли и чувствительности, он «рвет» трубки капельницы и провода датчиков, пока укол снотворного не жалит в шею, даря мнимое успокоение.

***

Лидер твердой походкой шагает по темному коридору, и хоть обычно трубы пола при ходьбе создают легкий гул, он умудряется двигаться по ним совершенно бесшумно.

Люди расступаются перед бывшим эрудитом в благоговейном страхе, предпочитая уйти с дороги, чем ненароком вызвать его гнев.

О самом молодом лидере Бесстрашия ходит много разных слухов и домыслов, реальность в них смешалась с фантазиями, страхом, ненавистью, восхищением и слепым обожанием.

Его жестокость уже стала притчей во языцех; он не жалеет никого, равнодушно взирая на чужую боль; о его безжалостности по Чикаго ходят легенды.

Им пугают непослушных детей, и одно его имя способно остудить самые буйные головы.

Его серый холодный взгляд подобен каленному клинку — он не предвещает ничего хорошего, только страдание и боль.

Его «выковали» в углях Бесстрашия как дамасскую сталь, выжгли все нормальные чувства, характерные для двадцати однолетнего парня.

Он редко улыбается и еще реже смеется.

Бесстрашные шутят, что услышать искренний смех Лидера, так же невероятно, как лицезреть единорога посреди Ямы.

Самые дотошные наблюдатели подмечают, что бывший эрудит, при всех своих недостатках, на самом деле не переносит только три вещи: шоколад, зиму и отреченных.

А ещё, среди его любовниц нет ни одной рыжей.

========== Глава 4. Желтый ==========

А знаешь в этом городе все без тебя изменится

Я не смогу остаться здесь — ты слышишь?

Дождь кругами на воде, к утру туман рассеется

Да, у меня есть море, но ты ближе…

— Ты в своем уме? — Макс резко встает с кресла и меряет широкими шагами светлый кабинет.

— В своем! Это единственная возможность, решить эту проблему! — мужчина за столом откидывается на спинку стула и раздраженно складывает руки на широкой груди. — И не надо на меня так смотреть! Не ты ли неделю назад, в этом самом кабинете, требовал, чтобы я принял меры? Вопрос решился сам собой! От нас только зависит то, как мы воспользуемся этой возможностью!

— Но это… Я даже не знаю… Жестоко! … Господи, Джон, она же твоя дочь! — темнокожий мужчина замирает и всем корпусом поворачивается к своему лучшему другу.

Они дружат с пеленок, даже переход Джона Этвуда в другую фракцию не смог повлиять на их дружбу. Они всегда поддерживали друг друга, но сейчас, когда их интересы сошлись в одной плоскости, Макс сомневается.

— Вот именно — потому что она моя дочь… — Этвуд устало трет глаза. — Это для ее же блага! Да и не ты ли хотел, чтобы они расстались? Ты кричал мне, что Молли отвлекает твоего лучшего бесстрашного? Что вместо того, чтобы заниматься своей карьерой, он сбегает к ней, словно… Как ты там говорил?.. «Хренов Ромео»?

Макс раздраженно разрубает ладонью воздух.

— Я от своих слов не отказываюсь! Но если правда выплывет наружу?

— Каким образом? Да, они пострадают какое-то время, но потом, через месяц-два, успокоятся. Смирятся с неизбежным! Им негде будет встретится. А если вдруг это и произойдёт, ты действительно веришь, что это любовь? — лидер бесстрашных качает головой. — Вот и я о том же! — мужчина сцепляет пальцы в замок на столе. — Макс, я бы не пошёл на это, но вспомни нас. Как ты думаешь, если все оставить, как есть, долго ли Эрик сможет держать себя в руках и не трогать мою дочь? Ты долго мог сдерживать свою похоть в семнадцать? Я нет! А ведь Мол только четырнадцать, она ещё ребёнок! Господи, я как подумаю, что он мог с ней делать, я его готов убить своими руками!

— Да не надо меня уговаривать! Думаешь, если у меня нет детей я не понимаю твоих чувств? И проблем, которые грозят ЕМУ, если эта ситуация выйдет из-под контроля? — Макс садится на стул, внезапно успокоившись. — Решено! Так и поступим, а там будь, что будет!

***

Молли приподнялась, присаживаясь на кровати, ушибленный бок неприятно ныл, загипсованная рука болела, а голова кружилась, заставляя предметы в комнате расплываться.

Врач сказал, что ей крупно повезло, сугроб смягчил удар, все могло быть гораздо хуже.

Что он может знать!

Она мертва, и пусть сердце ещё бьётся в груди, гоняя кровь по венам, но глубоко в душе пустота.

Боль, которую не залечишь ни лекарствами, ни гипсом.

Когда отец ей сказал, что Эрик погиб на месте от удара об дерево, с ней случилась истерика. Она орала так, что родители всерьёз опасались за её рассудок.

Может он, действительно, повредился?

Она не хотела жить.